Александровскiе кадеты
Шрифт:
— Билет, — потребовал старший из дядек, Егор Трофимыч, сейчас необычно насупленный и серьёзный. — Билет кажи, господин кадет.
Федя протянул бумагу.
— Рановато возвращаешься, — фельдфебель вернул отпускное свидетельство. — Никак батька выругал?
— Никак нет!.. Просто… просто уроки не сделаны…
— Хм, уроки!.. Ну ладно, ступай, учи, — без улыбки сказал Егор Трофимыч. — А в городе… ничего не замечал, кадет?
— Никак нет! — вновь выпалил Федор.
— Ступай, — недовольно махнул дядька.
…В общем, на вечернюю
А проводила поверку — Федя с трудом поверил собственным глазам — Ирина Ивановна Шульц.
Нет, учить русской словесности или даже бегать по полосе препятствий — это Фёдор понимал. Но поверка?! Когда надо отдавать рапорт старшему воинскому начальнику?.. А вместо него — дама?
— Седьмая рота, — без обиняков начала Ирина Ивановна, — все ваши офицеры вызваны по срочным обстоятельствам. Сегодня я — ваш командир.
Насмешки «шестёрок» вдруг показались Федору донельзя обидными. И в самом деле, что это нас классная дама строит?!
…Поверка прошла как обычно, однако после того, как прозвучало «вольно, разойдись!», Ирина Ивановна поманила к себе Федора.
— Вы вернулись раньше времени, кадет Солонов. Что-то случилось?
— Никак нет! — как и на входе, бодро отрапортовал Федя, принявшись, как обычно, «есть глазами начальство», «вид имя лихой и придурковатый», как шутил в таких случаях великий государь Петр Алексеевич.
Но госпожу Шульц на хромой козе объехать оказалось куда труднее, чем дядьку-фельдфебеля на входе.
— Ай-яй-яй, кадет Солонов, — Ирина Ивановна погрозила пальцем. — Вы честный мальчик, врать не умеете совсем. Тем более мне. Рассказывайте, что произошло?
Федя почти что обиделся — как это он «врать не умеет»? да он, если надо, так соврёт, что сам Шэрлок Холмс не распутает! — но вовремя сообразил, что сейчас не время.
— Дома… в общем, дома, там… — и неопределённо махнул рукой.
— Что «дома»? — не удовлетворилась Ирина Ивановна.
— Поссорились они там, в общем. Поругались. Я… мне… пусть помирятся, что ли… мне тут лучше…
Вообще-то папа с мамой никогда не ругались. Мама порой укоряла папу за какие-то «неэкономные» траты, хотя сама тратила, по мнению Феди, вдесятеро больше на всяческие наряды для сестёр, совершенно «неэкономично». Папа же маму именовал исключительно «душенька» и «друг мой», или «Аннушка, сердце моё» и никакого желания ссориться с ней никогда не выказывал.
Однако, как ни странно, эта ложь сработала. Хотя, если разобраться, не такой и ложью она была. Что в семье теперь разлад, что сестра Вера, может быть, тоже пишет украдкой на стенах «долой самодержавие!» — это чистая правда. Хотя нет, Вера никогда б такую ошибку не сделала. Она б непременно написала бы правильно — «долой самодержавiе», никак иначе.
— Понимаю, — ласково сказала Ирина Ивановна. — Это, увы, бывает у взрослых, дорогой мой Фёдор. И тогда, наверное, и впрямь лучше дать им разобраться самим. Вы правильно
Федору показалось или госпожа Шульц при этом едва заметно погрустнела?
В комнате было одиноко и пусто. Петю увезли в Петербург; Федя поворочался, поворочался, но сна не было, как говорила нянюшка, «ни в одном глазу». Он так и не придумал, что делать. И вообще, он так привык уже засыпать, когда над постелью Ниткина горел читальный огонёк, что без него было уже как-то и не то.
В конце концов Федя плюнул, слез с кровати и включил свет на петиной половине.
Мыслям про Веру это не помогло, но хотя бы удалось уснуть.
[1] Чернов, Виктор Михайлович — один из основателей партии социалистов-революционеров.
[2] Спиридонова Мария Александровна — активная участница партии эсеров, террористка.
Взгляд вперёд 3.1
26–27 октября 1914 года, окрестности Гатчино и станция Пудость.
Федор, Варлам и Пашка спустились к своим. Две Мишени шагнул навстречу, быстро хлопнул каждого по плечу, словно пытаясь удостовериться — это они, они самые, в истинной плоти.
— Они нас обойдут. Ночью едва ли сунутся, а утром снимутся и или к северу двинут, или к югу. Времени они с нами потеряли изрядно, — он обернулся, бросил взгляд на белеющую под луной дамбу. — эх, взорвать бы, да нечем. Патроны есть, гранаты есть, а вот взрывчатки… не порох же из гильз выковыривать.
— Жалко взрывать, — вдруг сказал Пашка. — Люди такую красоту строили, старались…
— И мне жалко, — мрачно согласился Две Мишени. — Да и нечем у нас. В общем, понятно. Противник или попытается вновь прорваться здесь, или, как сказал, обойдут. Что ж, оставим тут крепкий заслон. С остальными вернёмся во дворец, надо дать отдых мальчишкам…
Судя по лицу Константина Сергеевича, решение это ему крайне не нравилось.
— Гатчино оставлено и горит. Что с государем, что с гвардией — никто не знает. В столице хаос. Запасные батальоны линейных полков перешли на сторону Временного Собрания — ещё б они не перешли. Это самое «Собрание» заседает в Таврическом дворце; немцы с мятежными гарнизонами фортов, пропустившими десант «добровольцев Гинденбурга» пытаются пробиться в столицу напролом, через Ораниенбаум, Петергоф и Стрельну; на нас наступает, судя по всему, отряд, прибывший по железной дороге через Ригу и Псков…