Александровскiе кадеты
Шрифт:
Он действительно не напутал. В суматохе Лиза должна была оставить в шкапу необходимые припасы, а потом, в назначенное время, аккуратно отпереть чёрный ход квартиры. Двери там были двойными, но замок — только на внешней.
И так оно всё и случилось. Чёрный ход был уже заперт, притворно (а, может, и нет) надутая Лиза ехала домой, а в доме Солоновых начиналась, как догадывался Фёдор, настоящая вечеринка.
Тут, правда, возникла некоторая трудность — а что, если Вера с Валерианом станут говорить где-то в другом месте, совсем не в гостиной? Скажем, в столовой, или вообще в их с Надей комнате? Это они с Лизой продумать как-то не успели. Так что оставалось лишь понадеяться на удачу, подобно капитану «Кракена»
Вновь хлопнула входная дверь, раздались быстрые шаги — легкие, совсем не как у мужчины — и голос сестры Веры быстро сказал:
— Отправил, Валериан?
— Отправил, — буркнул тот. — Что за несносная девчонка, просто наказание Господне!
— Ну, не будь так суров, — заметила Вера. — Конечно, ей интересны танцы, вечеринки… они, может, уже в фанты на поцелуи там играют!
Федя аж вздрогнул. Нет-нет-нет! Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Какие-такие «фанты»?! Какие такие поцелуи?! И вообще, откуда у Веры (которая, конечно, та ещё язва и ехидна) этот странный тон, с которым она говорит о поцелуях?! Ой-ой-ой, так, значит, это правда? Она ж, небось, с этим кузнечиком-Валерианом как раз и целуется! И в фанты на поцелуи играет!..
Тут Феде стало очень-очень стыдно. Щёки запылали, словно бока у голландской печи.
— Какие фанты, Вера, ну что ты? Лиза ещё совсем ребёнок, страшно избалованный, но невинный ребёнок. Ей же вон, просто важно было, чтобы её «взяли» б сюда…
Хм, подумал Федя, а тут я с кузеном даже в чём-то и согласен. Лиза ни с кем не целуется!
— Всё, тогда хватит о ней, — решительно и жёстко остановила его Вера. — Все собрались?
— Петровского ещё нет. И Бронштейна.
— Надо начинать.
— Да, ты права…
— Пойду к роялю, — усмехнулась Вера. Как-то очень странно усмехнулась, по-взрослому. — А то что соседи подумают — танцевать собрались, а музыки нет!
«О чём это они?» — удивился Федя.
Сквозь стену и двери шкапа доносились голоса из гостиной. Вот звякнул дверной звонок; вот раздались первые аккорды несложного вальса.
— Пгошу пгостить за опоздание, товагищи… — сильно грассируя, сказал кто-то, проходя мимо Фединого укрытия в гостиную.
«Товагищи»? Какие-такие товарищи у них дома?!
Голоса. Приветствия. Весь дрожа, Федор поднял стакан, прижал донышком к уху, другой стороной — к стене. Слышно сразу же стало лучше.
С появлением новоприбывшего рояль утих.
Покашливания. Шорохи. Скрипы. Словно в театральном партере перед самым началом спектакля. И — голос «кузена Валериана»:
— Товарищи, спасибо всем, кто сумел до нас добраться, невзирая ни на какой полицейский произвол. Надеюсь, все помнили правила конспирации и строго их выполняли, надеюсь, никто не притащил за собой хвоста. Было бы очень обидно потерять такую явку, спасибо за неё нашей очаровательной хозяйке.
Одобрительные голоса. Верино смущённое: «спасибо, спасибо!»
— С вашего позволения, краткий доклад, даже сообщение, о текущем моменте сделает…
— Стагик, догогой Валегиан, Стагик. Всё-таки я куда стагше всех пгисутствующих…
— Старик, значит, Старик. Прошу!
— Кхм-кхм, товагищи. Пегейду пгямо к делу…
Федя обратился в слух.
— Товагищи! Эти сентябгские взгывы, учинённые безответственными пговокатогами и пгедателями
Сдержанные смешки.
— Смеетесь? Напгасно, товагищи! Смеяться над этим — это агхи, агхиневегно!..
И «Старик» продолжал — о том, что солдаты это «крестьяне в серых шинелях и с винтовками», что надо не взрывать воинские эшелоны с массой рядовых, а вести агитацию и пропаганду, вести умно, говорить о земле, о том, что действительно волнует народ, а не витийствовать отвлечённо; говорил о том, что «накрыты охранкой» подпольные типографии в Петербурге, что «несвоевгеменно, неумное, а, если уж говорить честно — попгосту агхиглупое!» выступление бомбистов пустило насмарку весь труд последних двух лет, что на Обуховском заводе агитаторов вытолкали взашей, а на Путиловском — так даже побили. Что кто-то очень хитрый надоумил — а, может, приказал — администрации крупнейших заводов, и казенных, и частных, так, что те повысили расценки и ввели иные послабления, а штрафы, если не за пьянство, вчинять стали заводские комитеты, где есть и рабочие, и управляющие; что ходят упорные слухи о создании «профсоюзов», что…
Федя, как ни старался, понимал далеко не всё. Ясно было только одно — что этот «Старик» не бомбист и бомбистов вроде как даже осуждает. И призывает, значит, агитировать и пропагандировать, несмотря на запреты.
— Не могу согласиться с тобой, Старик, — возразил вдруг другой голос, куда сильнее и звучнее, властный и гордый. — БОСР[1], конечно, это вещь в себе, не подчиняются никому, даже ЦК собственной партии. Но дело они делают большое. Террор, товарищи — острейшее оружие партии, не только печать. Просто им надо уметь пользоваться. Взрывать эшелоны, дорогой Старик, было, как ты выражаешься, «архиверно». Это же лейб-гвардия, товарищи. Семеновский полк. Самые верные царские сатрапы и палачи. Надо вести правильную агитацию, Старик, как говорится, добрым словом и пистолетом. Пусть знают, что нельзя выполнять преступные приказы, нельзя стрелять в народ — возмездие настигнет неотвратимо!
Одобрительный шум.
Федю скрутило от ярости. «Сатрапы», значит?! «Палачи»?! А Верка, как она может это слушать?!
…И сестра словно ощутила этот его гнев. Во всяком случае, голос её звучал холодно и твёрдо, без малейшего смущения.
— Я согласна со Стариком, дорогой товарищ Лев. Солдаты и офицеры честно служат России. Их так учили, что Россия — это царь. И взрывать даже гвардейские полки — преступно! Отвратительно!
[1] Боевая Организация Социалистов-Революционеров — террористическая организация партии эсеров. Её боевиками осуществлены убийства видных государственных и военных деятелей России, в том числе министров внутренних дел Д.С.Сипягина и В.К. фон Плеве, а также великого князя Сергея Александровича; всего же в реальной истории ими совершено было 263 террористических акта, в результате которых погибли 2 министра, 33 генерал-губернатора, губернатора и вице-губернатора, 16 градоначальников, 7 адмиралов и генералов, не считая нижних чинов полиции и армии, агентов Охранного отделения и просто случайных лиц.