Александровский cад
Шрифт:
Лешка остановился.
– Лилька, дорогая! Прости. Если ты не поможешь – погибнет хороший человек.
– А мне-то что с того? – Лилька не сдавалась, но по всему было видно, что слово «дорогая» не прошло мимо ее ушей. – Ладно, черт с тобой! Аким загнал меня поджигать портрет… Только не его мозгов эта афера. Чтоб я провалилась.
– Чья же?
Лилька в ответ только пожала плечиками…
Таня вошла в мастерскую Варфоломеева, где, как обычно, царили сумрак и тишина.
– Здравствуйте, Герман Степанович.
Старик даже не заметил ее. Он озабоченно бродил по комнате из угла в угол, бормоча что-то несвязаное под нос:
– Ой-ей-ей… Вот ведь как… А?
– Герман Степанович, здравствуйте! – повторила свое приветствие Шапилина.
Варфоломеев наконец замер и уставился на нее ничего не видящим взором. Хранитель за эти дни как-то постарел, будто съежился.
– Как ваше здоровье? – спросила Танька, проявляя свою воспитанность и деликатность.
В ответ Герман Степанович вдруг закричал, да так, что на полках зазвенели золотые кубки:
– Здоровье?! Мое здоровье?! Да оно просто великолепно!!! Чу-дес-но! Коллекция разграблена, друг в тюрьме, а я скоро в лагере буду стенгазеты рисовать… – Варфоломеев подскочил к Татьяне и закричал с новой силой: – А в чем я виноват?! В том, что полжизни отдал этому сырому подвалу?
– Герман Степанович, почему вы на меня кричите? – опешила Таня.
Старик замолк на полуслове. В его взгляде появилась осмысленность.
– Ой, Танечка, что ж это я?…
Танька удивленно смотрела на любимого наставника, которого никогда таким прежде не видела.
– Вы уж простите старика… Вас же совсем иной кавалер интересует.
Шапилина смутилась, вспомнив, зачем, собственно, пришла.
– Герман Степанович, он уже два дня не появляется в школе.
– Дела, наверное, – машинально пробормотал Варфоломеев и вдруг, что-то сообразив, спросил: – А вы что – поссорились?
– Да нет, – непонятно зачем соврала Танька.
Варфоломеев все понял и, пожав плечами, стал перебирать иконы.
– Герман Степанович, я, наверное, сделала главную ошибку в своей жизни.
Хранитель отложил складень в сторону и внимательно посмотрел на Таньку.
– Поищи его в цирке, – небрежно обронил он.
– Где? – не поняла Шапилина.
– В цирке. На Цветном бульваре. Что-то он туда зачастил.
– Зачем? – Танька окончательно была сбита с толку.
– Это вы у него сами выясните, а заодно и мне расскажете.
Таня опрометью бросилась из мастерской, да так быстро, что на пороге у нее с ноги слетела туфелька.
– Не убейся! – крикнул ей вслед старик.
Через полчаса она уже была на Цветном. Начало темнеть, и на бульваре зажглись фонари. Таня прошлась вдоль скамеек, заглянула за стеклянную дверь цирка, но Лешки не обнаружила. Она уже начала корить себя за то, что повела себя как последняя дура, как вдруг увидела Казарина и обомлела: Лешка был не один.
Несчастная Танька не верила своим глазам: ее верный Лешечка о чем-то говорил с чернявой симпатичной девчонкой. И не просто говорил. Они о чем-то шептались, и при этом – Танька могла поклясться! – Лешка даже держал за руку свою новую знакомую. И совсем уж ей стало плохо, когда она увидела взгляд этой паршивки, устремленный вслед уходящему Казарину…
Глава 25
Утром Лешка все-таки появился в классе. Шапилина демонстративно собрала учебники и пересела за парту Василия Сталина, оставив Казарина в одиночестве. По классу прокатилось:
– У-у-у!
Такого 10 «А» в своей жизни еще не видел.
Вася и Лешка в недоумении смотрели друг на друга. Вася развел руками, показывая, что он, мол, ни в чем не виноват.
Но Лешка расценил Танькин поступок по-своему: ведь отец его со дня на день мог стать врагом народа. Поэтому выяснять отношения он не стал. Не такой он был человек. И не так воспитан…
Сказать, что Таня потеряла покой, это значит ничего не сказать. Она сходила с ума. Ей ужасно хотелось понять, что же такого нашел ее Лешечка в этой чернявой пигалице. Действительно, новая подружка Казарина была на удивление мала ростом. Но все остальные внешние данные, присущие красивой девушке, были, что называется, налицо.
На следующий вечер ноги сами принесли Таню на Цветной бульвар. Но на это раз Шапилина была вооружена до зубов. На ее груди висел фотоаппарат «ФЭД» – подарок отца. Она уже несколько раз прошлась вдоль главного входа, когда ей на глаза попалась та самая цирковая афиша с цыганами, которую они с Лешкой видели в их последний вечер.
Художник, нарисовавший афишу, был мастер своего дела: Таня сразу узнала в девочке-гимнастке свою роковую соперницу. Собирать компромат на своего благоверного, коим в глубине души Танька продолжала считать Казарина, она решила с афиши.
Готовясь сделать снимок, Шапилина увидела, как у служебного входа в цирк появились Лешка и эта «паршивка с афиши». Танька тут же нацелила объектив на злосчастную парочку и стала щелкать затвором без разбора.
– Ну, я тебе покажу! – шептала Танька, одновременно устанавливая и резкость, и экспозицию. – Теперь не отвертишься.
Видимо, ее слова телепатическим образом долетели до Лешки: Казарин что-то сказал своей собеседнице, попрощался и быстро зашагал в сторону Неглинки. А паршивка опять долго смотрела Лешке вслед…
Вскоре снимки уже плавали в ванночке с проявителем. Фотографии были удачные: их можно было бы сразу наклеить в альбом и подписать «Не уходи, любимый!».
– Вот паразитка бесстыжая…
Танька внимательно разглядывала снимки.
– Ну, точно – втюрилась!
Шапилина повесила фотографии на веревку. В ее хорошенькой голове начал созревать план мести…