Альфа Центавра
Шрифт:
— Надо было съесть, тогда бы уж точно не вернулась, — сказал, не зная, что бы еще придумать Ленька Пантелеев.
— Тогда мы были еще на Земле, а вот сейчас На Том Свете как раз самое время подать мне ее на первый ужин.
— Что ты плетешь, коза! — рявкнула Щепка, и не глядя бросила, обхватившего ее сзади Леньку под ноги набегающей Нике Ович. И как два одиночества ребята разлетелись в разные стороны.
Тем не менее, после продолжившейся еще два раза потасовке, все сели за стол, и чинно и благородно решили уже не кого-нибудь, а что-нибудь хорошее съесть и выпить, и договориться:
— По-хорошему.
— Я вас обоих — и обеих — заспиртую в бочке, которая тащится за нами.
— Я тебя съем.
— Ну, хватит, может быть, — сказал Ленька, — договорись же: морды — если и будем бить — то позже, а сейчас надо:
— Договариваться.
— Идем на Деникина, ибо этот броневик, я еще неизвестно когда — может быть даже в прошлом году — повела на этого недотепу-журналюгу.
— И добавила без предупреждения:
— За Царицын! — и так ударила по столу лапой, что бокал с Бургундским, который, как сказала для устрашения Ника, она пила, чтобы не шокировать Нашу Гостью натуральной кровью — перевернулся, и залил почти весь стол, накрытый бирюзово-кремовой скатертью, Как Я Люблю — в стиле Маскарпоне — но уже не теперь.
— Ты зачем это сделала, скотина такая, — несколько смягчила свой приговор Ника словом Такая.
— Вы должны понять, что командую здесь только я.
— Я понял, — сказал Ленька. Ника кивнула головой в знак принудительного согласия.
Глава 40
Махно, как герой-любовник, вылез из помойки. И тут же запрыгнул на проходящий мимо трамвай. Думал:
— Народ испугается его слабоумного вида и разбежится, а он спокойно ляжет и отоспится в тепле, может у водителя найдется какой-нибудь лишний обед, который не придется даже делить с ним. И не удивился, когда понял, что это опять тот же броневик, с которого он упал.
— Надо спрыгнуть и пересесть на цистерну, — сказал он. Кому? Вы думаете себе с похмелья? Нет, друзья мои, нет, он понял жизнь, что она принадлежит не одному ему, а всегда делится на двоих. С кем? Естественно, с Медиумом. А кто он? Всегда ли он там, ближе к Солнцу. И он понял после этого приключения:
— Ника Ович — это его Медиум. Она поймет все, что он скажет. В том смысле, что:
— Доработает любой его проект до реализации, — а так-то болтать каждый может, хотя, разумеется, не всем дают и поговорить. Он закрепился сзади, где раньше почивали Пархоменко и Буди, и попытался вспомнить, а, если иметь в виду:
— С помощью Медиума, — создать заново, существующую именно сейчас ситуэйшен. И это правильно, так как:
— То, что было, авось, уже и сплыло. — Правда, не всегда, говорят, иногда здесь так долго держится одна и та же история, что все ждут-не дождутся:
— А когда хотя бы прилетят инопланетяне, — ибо:
— Скушно-о Тем не менее, Махно сделал логичный вывод:
— Если такие мысли, — как не советовал говорить А.С. Пушкин, — тем не менее пришли в голову, несмотря ни на какие запреты, — значит:
— Она недалеко, — ибо:
— Что-то здесь не так, — это, напомню, относится уже не к Махно, а к Пушкину.
— Она в броневике, — хлопнул себя по лбу Махно, как Ньютон в райском саду, потому что, наконец, вспомнил:
— А как я сюда попал? — Теперь ясно:
— По траектории падения яблока.
Махно пополз по цистерне к броневику, и упал, можно сказать:
— С корабля на бал, — как сказал Дыбенка.
— Совсем уже не дают покоя, — поддержал напарника Яша Сверло. Напасть на Махно было затруднительно, так как ребята на момент его падения сверху были пристегнуты ремнями безопасности.
— Хотите по-честному разобраться?
— Без сомнения, — ответил Яша.
— Я давно хотел с тобой разобраться, — сказал Паша.
— Па-жа-лу-йс-та! — рявкнул пересохшим горлом Нестор Махно, и один из оппонентов сразу упал на землю, и хорошо, что не под колеса, а то бы оказалось, что и написано о нем было зря:
— Нэ успел проявить себя в деле. — С другим Махно сразился по-честному, хотя сам и оказался на сцепке между цистерной и броневиком. Он провел Переднюю Подсечку и противник нырнул вниз но почему-то под колеса броневика, а не цистерны.
Оказалось, что броневик начал разворачиваться в сторону реки, как и настаивала его бывший командир Щепка, но остановился как раз тогда, когда один из них, кто это был:
— Паша или Яша, — уже решил, что:
— Воевать так и не придется. Потом Махно понял, что все остались живы, так как не услышал хруста костей под тяжелыми колесами Тягомотины. Он отцепил цистерну, и залез на броневик, уже полным ходом шедший, но не:
— На Деникина, — а:
— За ним. На Деникина, на авангард его армии шла только Жена Париса на тачанке с Буди, пулеметчиком Варой, и считавшим себя снайпером Пархоменко. Она пела песню за песней, то:
— Ямщик! не гони лошадей, — то:
— И не нравится ей укротитель зверей, ненасытный красивый Мишутка-а!
— Кто такой Мишутка? — спросили ее ребята, но, разумеется, про себя, так как уже не то, что начинали бояться, но уже сомневались, что от нее вот так просто можно освободиться.
— Мы всех Амазонок здесь знаем наперечет, — шепнул Пархоменко Варе, — а эта не подходит ни под одно описание.
— А тебя есть описания? — спросил Вара. — Нет, может быть и есть, но это должно быть что-то такое не меньшее, чем Одиссея.
— Почему?
— Иначе мы ничего так и не поймем, потому что это будет неправда.
— Тем не менее, я настаиваю, — сказал Пархоменко, но тут понял:
— Что забыл ту идею, которую хотел отстаивать даже ценой своей жизни.
— Поздно открывать дискуссию, ребята, кажется, вся армия Деникина повернулась в нашу сторону. И опять запела:
— Белая Армия — Красный Барон-н, красная армия — белый трон-н.
— Мы не понимаем, о чем эта песня, — высказал свое мнение и Буди.
— Поймете после победы, — ответила Жена Париса.