Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950
Шрифт:
Невероятно…
Представить себе не могу…
И все боюсь, что случится что-то… страшное…
7 часов вечера.
[Удивительная. – зачеркнуто.] Чудесная погода сейчас. Только что дождь прошел – сыро, но тепло, освещение такое бледное, ровное. Солнышко садится…
Тишина.
Одна какая-то птичка тихонько, жалобно попискивает.
Удивительная тишина.
Сижу у себя на балконе.
Быть может, в последний раз.
Кто знает, удастся ли завтра так тихо,
Послезавтра – в Москве.
Не могу привыкнуть к этому.
Неужели прошло лето?!
Боже мой, Боже мой!
Давно ли я вся тупая от тоски бродила в Москве из комнаты в комнату и с ужасом повторяла: «Два с половиной месяца!»
И вот они прошли.
Оглянулась кругом – и опять грустно-грустно стало…
Небо совсем голубое.
Белые легкие облачка плавно скользят – красивые, пушистые.
Сосны такие ласковые, приветливые, стоят тихо, почти без движения. Бледные лучи скользят пятнами по корявым стволам, и они кажутся [слово вымарано] красивыми, нарядными, в розовом отсвете…
Часы бьют на башне – мерно, глухо…
Тишина…
В Москве тоскуешь по этой тишине.
Последний день… Утро…
В комнате беспорядок…
За окном глухо шумит ветер…
Где-то вдали звенят бубенцы…
Москва, Москва!
Сейчас из лесу…
Набрала красивый букет из пестрых листьев…
Погода славная – ветерок, чуть свежо.
Небо совсем бирюзовое; вдали – тесные, густые снежные облака.
А мысль, беспокойная, все забегает вперед, вглядывается напряженно в неясную даль…
Я счастлива?
1 час дня.
Как-то не знаю, за что приняться. Вещи все сложены, осталось только запихать их в чемодан. Читать не могу.
На душе – беспокойно…
Мне тихо-грустно, и хорошо…
Который уже раз принимаюсь за дневник…
Еще бы, за день до отъезда всегда чувствуешь себя необыкновенно – и хочется как-то «высказаться»…
А у меня здесь – один друг.
Сейчас случайно увидала свое лицо в зеркале. Глаза огромные, ясные, совсем голубые, и смотрят так остро и значительно…
Огромная надежда в них.
Первый день за все время жизни на даче – я вижу свои глаза такими ясными, «светящимися»…
Сейчас опять вспомнила Петербург.
Накануне отъезда.
Вечер 18-го 316 .
Вспоминался почему-то ярко один момент: мы оба у зеркала. Он уперся подбородком о мою голову – и крепко держит мои руки…
316
Вечер 18-го. – Речь идет про 18 мая 1907 г.
И в зеркале наши 2 головы. У меня глаза блестящие-блестящие – почти черные…
Раскрасневшееся лицо…
Волосы растрепанные…
Вся я – такая яркая…
И он надо мной – нежный, бледный, трепетный…
Я очень часто «воображаю», как дети, играя в какую-нибудь игру [три строки в скобках вымарано, можно прочесть]: …матерей, курьеров, лошадок воображают себя как всякий…
У меня есть такая своя постоянная игра.
[Несколько слов вымарано.]
Фантазия работает вовсю [несколько слов вымарано]: наша дача – уединенная вилла – где-то [за границей, вероятно, … с Францией. – вымарано] далеко-далеко на юге. Стоит она на высокой горе, – а внизу море шумит, бурное, прекрасное, беспредельное, и волны, пенясь, ударяются о скалы и прибрежные камни…
Вместо лохматых, добродушных сосен – в воображении высятся стройные кипарисы, изящные тонкие стволы южных деревьев…
Воздух знойный, пахучий.
На волнах – чайки серые плавно качаются…
Тишина кругом…
Здесь мы одни…
В этом красивом, тихом уголке…
И вот я воображаю…
Мы делаем вместе изумительные прогулки, идя тихо, рука об руку, любуясь небом далеким, снежными горами, яркой зеленью…
Мы сидим подолгу на берегу моря лазурного и вместе мечтаем о прекрасном, [две строки вымарано] слушаем какую-то тихую страстную музыку и носимся в вихре чудесных грез.
А иногда я веду с ним самые простые, обыденные разговоры, вроде «где мы будем обедать сегодня…» или еще что-нибудь…
Господи, если кто-нибудь прочел все это – наверное, рассмеялся бы и назвал меня сумасшедшей.
Пусть.
А между тем эта игра воображения, создающая порой невыразимо чудесные картины, – дает мне какое-то [известное] удовлетворение, уносит от горькой действительности, и душа отдыхает, и мне – хорошо…
Часы на башне бьют 12.
Пора спать, но как-то не хочется. Теперь мне не грустно.
Я рада, что завтра буду в Москве в своей комнатке, со всеми своими вещами.
То, что здесь – это было временно, это было не мое.
Мое все – там.
Там [несколько слов вымарано] все мои сокровища.
Там пунцовые розы [две строки вымарано] и много-много всяких [других. – вымарано] мелочей…
Там целая кипа моих милых нелепых тетрадочек. Над которыми я и плачу, и смеюсь, когда перечитываю…
Много там…
А сколько пережито в этой маленькой уютной комнатке…
Сколько отчаянья, слез, радостного смеха видели эти стены…