Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950
Шрифт:
Васичка, родной мой, помоги мне, прижалей меня, дай отдохнуть под твоею лаской. Я так устала, так истомилась.
Но ведь есть выход – умереть, умереть!
Утро.
Сжимаю зубы крепко, крепко, чтобы ослабить боль…
Стараюсь не вспоминать вчерашнего вечера – и не могу…
И, собственно говоря, что же было особенного? Разве я была хуже других…
Нисколько.
Но у меня – проклятое самолюбие. Мне нельзя оставаться на сцене – я могу плохо кончить… Боже мой, Боже мой…
Внутри –
И еще… одна мысль… гложет непрестанно…
Я подурнела…
Мне тяжело выносить это.
Я чувствую, что многие это замечают.
Еще год – и…
Нет, я этого не переживу.
Я буду играть роль в Художественном театре 330 . Невероятно! дико!
Господи, не оставь меня.
330
Я буду играть роль в Художественном театре. – Речь идет о роли в спектакле «Синяя птица» М. Метерлинка или – что более вероятно, поскольку премьера ближе по времени – в спектакле «Борис Годунов» А. С. Пушкина. Из Летописи И. Н. Виноградской «Жизнь и творчество К. С. Станиславского» известно, что близко к этому дню, 21 августа 1907 г., К. С. Станиславский провел первое в сезоне занятие с учениками Школы МХТ. Вероятно, именно тогда он официально сообщил А. Г. Коонен о роли (Т. 2. С. 79).
С Вас. видимся довольно мало – перед репетициями, в перерывах. Встречает меня всегда так ласково, тепло… Говорим больше об общих театральных вопросах, только вчера – я [пожаловалась. – зачеркнуто] рассказала ему, как мучает меня, как томит мысль, что он – все же еще не принадлежит мне целиком, как хотела бы я видеться с ним часто, много-много говорить…
«Аличка, но ведь сейчас это никак не возможно… Вы, конечно, понимаете, почему…»
«Нет…»
«Пока жена не уедет 331 – нельзя, Аличка. Боритесь с вашей нетерпеливостью…»
331
Пока жена не уедет… – У Н. Н. Литовцевой был подписан сезонный контракт с К. Н. Незлобиным, антрепренером Русского театра в Риге (в МХТ актрисой был взят годовой отпуск).
Подошел Владимир Иванович [Немирович-Данченко].
И вот всегда так – только начнем говорить, подойдет кто-нибудь и помешает.
Скорее бы она уезжала.
2 часа дня.
Насморк, горло болит и проч.-проч.
Сижу дома.
Отчасти хорошо. Эти дни я так [замыкалась]: репетиции по 2 раза в день, кроме того, разговоры всякие, утомляет все это, нервит…
Вас. добрый, ласковый, и когда я с ним говорю, то чувствую себя просто и хорошо, только моментом нет-нет – кольнет что-то, грустное облачко набежит, затуманит душу.
Все сильнее и сильнее я люблю его, все лихорадочнее…
И мне тревожно…
Страшно – что скоро наступит та минута, когда он скажет «прошло»… Я знаю, это неминуемо. Только не теперь бы, не сейчас. Сейчас я этого не переживу. Надо [два слова вымарано] привыкнуть к этой мысли.
Уедет Нина Николаевна [Литовцева] – тогда будет яснее… Тогда я почувствую правду.
Я такая чуткая, от меня ничто не может укрыться. Но сейчас…
Ведь он же любит…
Он смотрит так хорошо…
Добрый мой, любимый, единственный.
Как я жалею себя, как люблю и жалею.
Сейчас стояла перед зеркалом, всматривалась в свое лицо – испитое, истомленное, разглядывала свою кургузую, нескладную фигуру и чувствовала себя такой бесконечно несчастной.
Мысленно поставила себя рядом с ним – и опять такое какое-то отчаянье охватило, бесконечное…
Если бы он знал, как я страдаю, если бы, если бы – он любил.
Если бы любил.
Отчаянные мысли в голове. Боюсь, я с ума сойду… В голове все путается…
Покончить разом, со всем. Один момент – и все кончено. Вовсе не страшно. Жить страшнее…
Я хочу принадлежать ему. Это будет в последнюю ночь моей жизни…
Да, да, быть его женой. – Отдаться ему.
Одна минута забвенья, блаженства, того счастья. А потом – смерть…
Почему? – я ничего не понимаю… Все путается. У меня столько мыслей в голове…
Господь покинул меня.
А если не смерть?
Другой исход есть?
Надо подумать.
Уехать…
Добровольно уйти от Вас.? – Силы не хватит…
Главное, главное, в чем ужас, я не буду актрисой.
Ведь я же не захочу – изображать горничных, а играть настоящие роли, большие, с такой фигурой, с такими данными…
Я сумасшедшая.
Я не умею ходить, путаюсь с руками, с ногами, не умею работать…
Нервы истрепаны, сил нет, слезы, слезы…
Господь так хочет…
Отказаться от сцены, уйти…
Если бы я была сильнее. Почему я не такая, как все…
Жданова…
В ней все – что я бы хотела иметь – красота, талант, фигура гибкая, изящная… У меня нет зависти к ней. Я люблю ее.
Она – моя мечта…
Быть может – год, другой, она полюбит Вас. Я благословлю их. Пусть она будет счастливее. Она будет любить его легко, изящно, с песнями и смехом серебристым; он – с яркими вспышками, немного ревниво, мучительно.
Боже мой, Боже мой…
«Красные пушистые розы…
Свежее утро…»
Это не повторится…
Нет, такие минуты не повторяются…
Милые красные розы…
Яркие, страстные…
Он любит…
Конечно, любит…
Он такой ласковый, такой добрый…
Как он встревожился вчера, когда я сказала, что «вывернула спину»…
Он сорвался с места так быстро, так порывисто подбежал ко мне, так заботливо расспрашивал. Но я представить себе не могу – как можно любить меня, я кажусь себе такой ужасно неинтересной…
Он должен, должен оставить меня скоро…
Иначе непостижимо это будет.
Он дал мне слово, что скажет правду…
Скоро, скоро это будет.
Он долго будет мучиться, [не будет знать, как подойти к этому, как мне сказать. – зачеркнуто] колебаться…