Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950
Шрифт:
Так грустно!
Работать, работать…
Когда человек в деле – на душе покойнее.
1 час ночи.
В театре его не было…
Как-то мы завтра встретимся…
Мне страшно… Вдруг «кончено все»…
Это ужасно! Ни минуты больше не останусь здесь…
Сейчас рассмеялась в душе…
Уехать, а деньги?
Смешная!..
Как все просто решать головой.
12 часов ночи.
Приходится писать вкратце – ничего не поделаешь, времени окончательно нет.
Ну так вот – в одной половине души, «актрисочьей», как я называю, – отвратительно. Вчера была генеральная 13-ти картин, и я со своим выходом – села в калошу… Так осрамилась,
Ну – не стоит говорить об этом – тяжело, тяжело… мучительно… Зато в другом уголке души – ясно, чисто, радостно…
Много ходили [вместе] после репетиции, много говорили. Ночь была чудесная, ясная, с синим небом, всё в звездах. Бродили по пустынным переулкам, рука об руку. Так как-то удивительно хорошо, как добрые товарищи. Первый раз за все время после весны – говорили по-настоящему серьезно и глубоко.
Все объяснил мне – и на душе стало радостно, хорошо…
Говорит, что надо быть как можно осторожнее теперь, потому что все взоры в театре с любопытством устремлены на него: как поведет себя Качалов без жены? И вот, щадя самолюбие Нины Николаевны [Литовцевой], надо вести себя сдержанно.
Просит меня помочь ему в этом, пойти ему навстречу.
На мою выходку не рассердился, но «был огорчен ужасно», страшно мучился.
Сейчас пора спать, завтра допишу.
Около 2-х ночи.
Сейчас из театра. Устала адово – выбирали костюмы для «Годунова».
Вас. видала мельком.
Он такой мягкий, ласковый…
Вчера вечером я пошла его провожать к Смирновым 346 . Много говорили дорогой. Он просил позволения ухаживать в театре за Стаховой, Кореневой и другими девицами для отвода глаз, чтобы иметь возможность свободнее и чаще бывать вместе со мной.
Я окончательно воспротивилась.
Я же с ума сойду, если он, например, целый вечер будет сидеть со Стаховой и ни разу не подойдет ко мне. Я измучусь.
346
Смирновы – Смирнова Надежда Александровна (1873–1951) – актриса, педагог. В 1906–1908 гг. в Театре Корша, затем в Малом театре, жена Николая Ефимовича Эфроса (1867–1923) – театрального критика, журналиста, редактора, драматурга, переводчика, историка театра (для женитьбы на ней в 1906 г. Н. Е. Эфрос принял христианство). Н. А. Смирнова и Н. Е. Эфрос – близкие друзья В. И. Качалова, лето 1907 г. они семьями совместно провели в Пузыреве Новгородской губернии, где также жили брат Н. А. Смирновой Александр (см. коммент. 8-46) и его жена Нина.
«А я думал, вы будете умницей и сами пойдете навстречу мне…»
Но оказалось, что умницей я быть не захотела.
Господи, я так нежно, так доверчиво люблю его!
[Строка вымарана.]
Он мне сказал тогда: «Аличка, ну куда же [я] для Вас: вы – вся жизнь, вся – порыв, вся – трепет… Вы – сама молодость… – А я – дряблый, старый. И потом – есть две категории людей – „уютные“ и „безумные“. Так вот, я – „уютный“, а вы – „безумная“…»
«А разве невозможно слиянье уютного с безумным?»
«Не знаю, вряд ли… Ну, [хуже] я для Вас…
Аличка, с таким темпераментом… ну, куда я с Вами?!» 347
Милый, а быть может, будь у него столько же темперамента, силы и молодости, сколько во мне, я не любила бы его так сильно.
5 часов.
Сегодня у Адашева – концерт 348 . Будут читать все наши. Вас. будет. Хочется пойти, но вряд ли удастся, билетов, кажется, уже нет.
347
В черновиковой тетради А. Г. Коонен с набросками к мемуарам эта цитата, приведенная с некоторыми разночтениями, имеет дополнительной финал: «А впрочем – чем черт не шутит? А? Аличка?» (РГАЛИ. Ф. 2768. Оп. 1. Ед. хр. 97. Л. 86).
348
…у Адашева — концерт. – Драматические курсы А. И. Адашева давали благотворительные концерты в стиле литературного кабаре, где основными зрителями, а нередко и участниками были актеры МХТ. Эти концерты во многом предвосхищали возникшую чуть позже «Летучую мышь» Н. Ф. Балиева.
Милый мой!
Вчера, кажется, у него приводили в порядок квартиру – оклеивали, обивали диван. Скоро можно уже приходить к нему (под видом Адашевской ученицы). Страшно только очень. В этом же доме живут Званцев и Вишневский. Можно легко нарваться.
«Будем сидеть, говорить, пить чай… и так, чтобы я не смел до вас дотронуться…»
Господи, Господи, ну есть ли другой такой человек на всем земном шаре!..
Он мне сам говорит, что глушит себя, боится, хочет быть осторожным.
Тогда он мне сказал: «Даже если бы мое чувство к вам разрослось до такой степени, что я не в силах был бы жить так, как я живу, захотел бросить все, начать новую жизнь, – я сумел бы сказать себе „нельзя“, потому что у меня есть долг.
Вот почему я стараюсь заглушать в себе мое чувство к вам, ослаблять его» 349 .
Милый, родной, необыкновенный.
12 часов ночи.
К Адашеву не попала. Досадно ужасно.
Увижу ли его хоть завтра…
Боже мой, Боже мой – ведь я всегда, всегда думаю о нем…
Он очень некрасивый последнее время, лицо испитое 350 , желтое…
[Иногда. – зачеркнуто] Господи, так хочется порой броситься к нему, обнять его крепко, целовать без конца [это родное лицо. – зачеркнуто] эту родную голову…
349
Как преображаются дневниковые записи А. Г. Коонен на пути к ее же мемуарам, как редактируются слова, можно проследить, сравнивая вышеприведенную цитату с ней же, переписанной во вспомогательную тетрадь с набросками для воспоминаний (23 сентября превращается тут в 25 сентября): «Даже если бы мое чувство к Вам разрослось до такой степени и я не [в] силах был бы жить так, как я живу, захотел бы все бросить и начать новую жизнь – я нашел бы в себе силы сказать себе: „нельзя“, потому что это – мой долг» (РГАЛИ. Ф. 2768. Оп. 1. Ед. хр. 97. Л. 86 об.).
350
…лицо испитое… – За два месяца до этого К. С. Станиславский писал жене: «Качалов вернулся, и не пьет больше водки…» (К. С. Станиславский – М. П. Лилиной. [16 августа 1907 г.] // Станиславский К. С. Собр. соч. Т. 8. С. 58). Впрочем, А. Г. Коонен могла вкладывать в это слово другое значение – «усталый, измученный» (ср. запись от 22 [августа 1907 г.]).
Бывают минуты, когда я едва владею собой – все начинает кружиться перед глазами, подкашиваются ноги, трудно становится говорить…
[За все время. – зачеркнуто.]
7 часов.
Сегодня видала его одну минутку – успела только спросить про концерт. Сейчас мечусь вся…
Так хочется к нему…
Не спросила его, будет ли он сегодня вечером в театре; все-таки позднее сбегаю на минутку. Не могу… Так страшно хочется увидать это дорогое лицо…
Последнее время я много думаю о себе как об актрисе…
Мысли мрачные…
Я робею так, что ноги на сцене двигаются с трудом…
Это – мучительно.
Оттого я неизящна, неловка…
Я не буду большой актрисой…
Это ужасно!
Вчера опять долго гуляли с Вас. Вечер теплый, небо звездное, темное… Там и сям листья кружатся желтые… Грустно и тихо в воздухе…