Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950
Шрифт:
Я едва удержалась, чтоб не разреветься. Какие нервы отвратительные!
Боже мой, Боже мой, как жить дальше?
Вчера я целый день едва сдерживала себя, и от каждого слова, обращенного ко мне, готова была рыдать…
Плоха, плоха, Алиса Георгиевна!
Сейчас много пели с мамой. Голос звучит удивительно хорошо… Такой стал плотный, [слово вымарано] густой. Эх, теперь бы только подобраться как следует, встряхнуться – и почувствовать, что мне 19 лет 324 …
324
…почувствовать,
Ведь у меня жизнь впереди!.. Жизнь! Целая жизнь!
А я ною…
10-й час.
Опять пошла немного прогулялась.
Вечер душный, знойкий, луна, звезд много.
Ходила по Спиридоновке…
Тихо там, народу мало, славно…
Утро.
Думаю сегодня выйти днем на улицу. Вид хотя и скверный, да уж все равно…
Боже мой, Боже мой, вероятно, завтра увижу Вас.
4 часа дня.
Мне противно перечитывать свои дневники за гимназические года. Сколько там пошлостей, Боже мой, Боже мой.
Какое вечное огромное спасибо Вас. и театру! От какой ямы они меня спасли…
10 часов вечера.
Вид ужасный. Не знаю, как показаться завтра в театр. А пойти надо – узнать, что и как.
Страшно как-то…
К Вас. звонилась по телефону – говорят, не приезжал еще, хотя, может быть, он нарочно распорядился так, чтобы не очень надоедали…
Убийственное состояние. Я – в отчаянии. Вид отвратительный. Сегодня часам к 4 пошла в театр. Вендерович при виде меня пришла в ужас. Поговорила немного с ней – и скорее бежать.
Завтра пойду в театр с утра. В 11 часов приемные экзамены.
4 часа.
Была в театре. Все нашли, что похудела я страшно. Конечно, кажется так оттого, что я выгляжу скверно. Нос – толстый, а вообще – некрасивая. Слава богу, что Вас. нет…
Завтра пойду непременно – назначен публичный приемный экзамен.
Только бы Вас. не было.
Сегодня в 7 часов – прием сотрудников.
Хочется пойти, хотя еще не знаю.
1/2 6-го.
Немного прибралась в комнате.
Развесила свои гравюрки, расставила портреты. Стало уютнее, лучше. Настроение тревожное, неопределенное. Боже мой, Боже, какой пустяк играет иногда важную роль в известные периоды жизни…
Ведь если разобрать – в сущности, вздор какой-то – вскочил на носу прыщ, и из-за этого – ужасное состояние, мучения такие, что с ума сойти можно, все только потому, что я уродина… Примет лицо хороший вид – и я стану опять веселая, оживленная, буду петь целыми днями. Господи, вздор, а я вот страдаю, мучительно…
Вчера заходил Горев…
Первая его фраза, когда он вошел, – «Ну как вы похудели!»
Потом, вглядевшись, нашел, что я загорела и вообще изменилась, и по лицу я видела, что перемена не к лучшему.
И это огорошило, привело в глупое смущение, и весь вечер был испорчен…
Ужасно!
Сейчас с репетиции.
Немного лучше состояние: усиленно питаюсь, вид стал приличный.
Ночь сегодня – всю напролет не могла сомкнуть глаз, волненье какое-то, сердцебиение, бум, бум без конца… И отчаяние какое-то охватило, и страх, что я с ума сойду… Все вместе…
Действительно – тучи какие-то кругом сгустились… Все в один голос твердят – «постарела», «подурнела», «похудела», сама чувствую себя – отвратительно, сил мало, спать не могу…
И Вас. нет до сих пор. Вдруг болен… Господи, так страшно!
А тут еще приемные экзамены, успех Ждановой 325 , страх, что я отойду на второй план, что она займет мое место…
Вообще, так мрачно все…
Боже мой, Боже мой…
Молю только Господа, чтобы он силы мне дал все перенести, все пережить…
325
Жданова Мария Александровна (1890–1944) – актриса. Училась в Школе МХТ (А. Г. Коонен имеет в виду ее успех при поступлении), в театре с 1907 по 1924 г. К. С. Станиславский считал ее одной из своих ближайших учениц. По окончании американских гастролей ей не нашлось места ни в Художественном театре, ни в его студиях. После нескольких лет душевного нездоровья оказалась в Прибалтике. В 1930-х гг. работала в Драматическом театре Каунаса, возглавляемом А. М. Жилинским. Умерла в Париже.
Я так как-то устала.
От малейшего толчка я падаю.
И сил нет подняться…
С трепетом жду встречи с Вас.
Что-то он скажет…
Я вглядываюсь в зеркало, усиленно вызываю в памяти прежнее лицо, прекрасные глаза, и с ужасом вижу, что я – стала другая…
Особенно глаз жаль…
Они были такие хорошие, такие ясные, красивые…
А теперь сузились, выцвели как-то, совсем, совсем не то, что раньше…
И мне так страшно…
Если бы я была уверена в Вас.
Если бы я знала, что мое лицо играет самую незначительную роль в его чувстве ко мне…
Помню, он мне сказал 18-го вечером: «Ты хорошенькая…» 326
Скажет ли он это теперь…
Горев увлечен Ждановой, слыша кругом обо мне «постарела» и проч., начал, по-видимому, тоже охладевать, хотя к этому я отношусь с удивительным равнодушием.
Господи, скорее бы Вас. приезжал.
326
Помню, он мне сказал 18-го вечером: «Ты хорошенькая…» – Снова воспоминания о последнем дне в Петербурге 18 мая 1907 г. См. запись от 23 мая [1907 г.].
«Пришла беда, растворяй ворота…»
Заболел глаз, веко красное, распухшее все… Сейчас опять отчаяние какое-то охватило…
Утром сегодня встала такая интересная, свежая, думала, что все кончилось, заживу теперь хорошо, весело, и вдруг.
Господи, Господи, за что?!
Если это надолго, я прямо с ума сойду. Не могу больше.
Вас. нет.
2 часа дня.
Вас. приехал. Кажется, вчера еще. Утром была в театре – но не видала его, вероятно, вечером придет. Когда Балиев сказал сегодня, что Качалов в Москве – я думала, с ума сойду [слово вымарано]. Я бегала по театру, пела, прыгала, вела себя как гимназистка…