Анархизм
Шрифт:
Тмъ не мене, въ томъ факт, что господствующіе круги анархистской мысли все же ищутъ извстной «мотиваціи» террористическаго акта, относясь безусловно отрицательно къ чисто «антибуржуазному», стихійному террору, можно видть, что индивидуальный актъ, этотъ «психологическій компромиссъ» перестаетъ уже удовлетворять развитое анархическое самосознаніе.
Если-же оцнивать индивидуальный актъ, не какъ актъ личной совсти, но какъ актъ политическій, можно придти къ заключенію о его полной безнадежности.
Правда, этотъ актъ есть единоборство личности не только противъ отдльнаго лица, но, въ сущности, противъ цлой общественной системы. И въ этомъ безкорыстномъ выступленіи — не мало героизма, неподдльной красоты и мощи. Они сообщаютъ акту характеръ подвига, въ молодыхъ, чистыхъ, всхъ — способныхъ къ экзальтаціи, зажигаютъ энтузіазмъ. Актъ-ли это самозащиты — обороны,
Но вн этихъ заражающихъ вліяній на небольшую относительно кучку «идеалистически» настроенныхъ людей, практическое значеніе индивидуальныхъ актовъ — ничтожно.
А) Индивидуальный актъ — есть столько же доказательство силы, какъ и слабости. Этотъ актъ — взрывъ отчаянія, вопль безсилія передъ сложившимся порядкомъ. Врить въ силу «бомбы», значитъ, извриться во всякой иной возможности дйствовать на людей и ихъ политику. И потому террористическій актъ есть столько-же актъ «убійства», сколько и «самоубійства». Этимъ актомъ нельзя создать «новаго міра»; можно лишь съ честью покинуть «старый». И т, противъ кого направляются подобные акты, превосходно понимаютъ ихъ внутреннее безсиліе. Они могутъ повредить, убить частное, конкретное, а иногда даже случайное выраженіе системы, но не въ состояніи убить ея «духа». Какое можетъ быть дано лучшее доказательство непобдимости той власти, противъ которой единственно возможнымъ средствомъ оказывается «динамитъ».
В) Никогда ни бомба, ни динамитъ, ни вообще какія-бы то ни было насильственныя средства въ этомъ род, не производили такого устрашающаго впечатлнія на власть, чтобы она самоупразднилась подъ гипнозомъ страха. Прежде всего, прерогативы власти настолько обольстительны еще въ глазахъ современнаго человчества, обладаютъ такой огромной развращающей силой, что рдкіе относительно террористическіе акты не могутъ убить «психологіи» власти. А въ отдльныхъ случаяхъ, когда носитель власти обладает личнымъ мужествомъ, террористическій актъ сообщаетъ ему новыя силы, укрпляющія его личную «психологію». Смакованіе возможности для себя «мученичества» — порождаетъ особую увренность въ себ, гордость, преувеличенное сознаніе своего значенія, презрніе къ врагу, особое сладострастіе жестокости. Наконецъ, терроромъ можно было бы бороться противъ власти въ примитивномъ обществ — при неразвитости общественныхъ связей, при слабой дифференціаціи органовъ власти. Въ современномъ же обществ власть долгіе относительно періоды покоится на прочномъ базис общественныхъ отношеній. Самая власть представляетъ сложный комплексъ органовъ, и устраненіе одного изъ ея представителей, хотя бы и вліятельнйшаго, еще не колеблетъ всей системы, баланса, который сложился подъ вліяніемъ совокупности реальныхъ жизненныхъ условій. Le roi est mort, vive le roi!
С) Практическая безполезность террористическихъ актовъ подтверждается еще тмъ, что они обычно порождаютъ вспышки реакціи, усиливаютъ государственно-полицейскій гнетъ, и вмст способствуютъ «поправнію» общества. Россія иметъ въ этомъ смысл достаточно краснорчивый примръ — безсилія «Народной Воли», несмотря на исключительную даровитость и энергію отдльныхъ ея членовъ.
Д) Наконецъ, террористическіе акты, возведенные въ систему, нецлесообразны потому, что они санкціонируютъ то зло, противъ котораго призваны бороться. Если вора невозможно исправлять покражей у него, убійцу — убійствомъ близкаго ему человка, ибо подобными возмездіями воровство и убійство получаютъ только лишнюю поддержку, то и террористическая политика правительства не можетъ быть излчена или измнена терроромъ. Терроръ, какъ мы сказали выше, сохраняетъ за собой значеніе лишь личнаго, «психологическаго» акта.
Еще боле возраженій и принципиальнаго, и практическаго характера вызываетъ противъ себя «индивидуальное» присвоеніе частной собственности — экспропріація, какъ тактическій пріемъ [27] .
Никто не можетъ оспаривать права не анархиста, но человка вообще, открыто и насильственно брать необходимое для себя и зависимыхъ отъ него людей въ тхъ случаяхъ, когда условія общественной организаціи не могутъ обезпечить его человческаго существованія. Но отсюда очень далеко до той «экспропріаціонной» практики, которая, устраняя якобы насильниковъ и лодырей, въ сущности, ихъ подмняетъ новыми фигурами. Безпринципность въ этомъ направленіи длаетъ лишь то, что любой мошенникъ можетъ наклеить на свой, якобы, «антибуржуазный»
27
Рчь не идетъ, конечно, объ экспропріаціи общаго характера — «соціальной революціи».
Это печальное и грозное явленіе уже обращало на себя не разъ вниманіе сознательныхъ анархистовъ. Однако, въ борьб съ нимъ никогда не было проявлено достаточно энергіи, ибо въ глазахъ многихъ «свобода» все еще является тмъ жупеломъ, котораго не сметъ коснуться ни анархическая логика, ни анархическая совсть. Однако, Гравъ посвятилъ «воровству» въ анархизм несколько вразумительныхъ строкъ: «Есть анархисты — пишетъ онъ — которые изъ ненависти къ собственности доходятъ до оправданія воровства, и даже — доводя эту теорію до абсурда — до снисходительнаго отношенія къ воровству между товарищами. Мы не намрены, конечно, заниматься обличеніемъ воровъ: мы предоставляемъ эту задачу буржуазному обществу, которое само виновато въ ихъ существованіи. Но дло въ томъ, что, когда мы стремимся къ разрушенію частной собственности, мы боремся, главнымъ образомъ, противъ присвоенія нсколькими лицами, въ ущербъ всмъ остальнымъ, нужныхъ для жизни предметовъ; поэтому всякій, кто стремится создать себ какими бы то ни было средствами такое положеніе, гд онъ можетъ жить паразитомъ на счетъ общества, для насъ — буржуа и эксплуататоръ, даже въ томъ случа, если онъ не живетъ непосредственно чужимъ трудомъ, а воръ есть ничто иное, какъ буржуа безъ капитала, который, не имя возможности заниматься эксплуатаціей законнымъ путемъ, старается сдлать это помимо закона — что нисколько не мшаетъ ему, въ случа, если ему удастся самому сдлаться собственникомъ, быть ревностнымъ защитникомъ суда и полиціи» («Умирающее общество и анархія»).
Изслдованіе внутренней природы компромисса невозможно вн уясненія проблемъ, неизбжно встающихъ передъ дйственнымъ анархистомъ. Эти проблемы: 1 ) какъ возможно «прощеніе» другихъ, 2) какъ возможенъ «анархическій долгъ».
Говоря о «прощеніи», мы имемъ въ виду не субъективныя настроенія личности, а нкоторый соціальный принципъ, обязательный лозунгъ практической жизни.
Если мы ршаемъ «прощать» всегда, принципіально, во имя стихійной, не могущей быть нами осознанной до конца причинности, но обусловливающей въ насъ все до послдняго дыханія — мы неизбжно придемъ къ дйствительно всепрощающему, но отталкиваемому свободнымъ сознаніемъ матеріализму, гд все предопредлено и свободы выбора не существуетъ. Но въ такомъ «матеріалистическомъ» пониманіи мы уже — не свободныя, сознающія себя «я», a химическіе или механическіе процессы. Вс наши устремленія, борьба, революціи — моменты, обусловленные уже за тысячи лтъ назадъ. Такое пониманіе не только неизбжно ведетъ къ безплодному пессимизму, но не оставляетъ мста и самой морали, невозможной вн свободы.
Съ точки же зрнія свободнаго сознанія — «прощеніе», само по себ, не есть благо. Оно можетъ быть и благомъ и зломъ, въ зависимости отъ содержанія, которое вы въ него вложите. Есть вещи, которыя можно понимать и можно простить. Есть вещи, которыя должно понимать и должно простить. Есть, наконецъ, вещи, которыя нельзя ни понимать, ни прощать. Мы не смемъ прощать проступковъ, претящихъ свободной человческой совсти, насилующихъ человческую свободу. Въ подобныхъ случаяхъ компромиссы — не неумстны, но преступны. Что значило-бы понять и простить подобный актъ, когда самая возможность пониманія отталкивается нашимъ нравственнымъ сознаніемъ. Понять и простить его значило бы стать его соучастникомъ.
Личная психологія и соціальная подоплека любой тиранніи (любого принужденія) могутъ быть великолпно выяснены. Вы можете понять и оцнить вс «необходимости» ея появленія. Но какими «внутренними» мотивами можетъ быть оправдана для васъ тираннія?
Знаніе причинности и основанное на ней прощеніе убаюкиваютъ насъ. Они оправдываютъ не только возмутившій нашу совсть фактъ, но попутно, по аналогіи, готовятъ напередъ оправданіе инымъ, могущимъ открыться рядомъ, язвамъ. Та погоня за причинностью и закономрностью, которая оскопляетъ нашу «науку», характеризуетъ и вс наши судилища государственнаго и общественнаго характера, не исключая и безстыдныхъ пародій ихъ — революціонныхъ трибуналовъ. Въ нихъ всегда ищутъ, если не опредленно партійную, то нкоторую срединную правду, этическій минимумъ, ничего общаго съ нравственностью не имющій, a являющійся лишь необходимой въ глазахъ общественности условностью, позволяющей продлывать успокоительныя для общественной совсти операціи.