Анатомия зла
Шрифт:
– О клубах, игорных домах, ресторанах и дискотеках. О танцах с девушками под джаз и поцелуях в лунную ночь. О работе, наконец, которая становится смыслом твоей жизни, – мечтательно перечислял юноша. – Ведь все это существует, правда?
– Нет, Гро. Для нас не существует. – Джимми ссутулился, помрачнел, сразу став похожим на старика.
– Что значит для нас? Что ты хочешь этим сказать?
– А то, дружок, и значит, что это не они, а мы с тобой не существуем. Понимаешь, нас нет, и баста. – В голосе Джимми звучали гнев, раздражение и горечь.
– То-есть как? –
– Нет, Гро, для них нас нет. А следовательно, их нет для нас.
– Не понимаю. Ничего не могу понять. – Гроэр наморщил лоб, пытаясь разобраться в услышанном. – Ты совсем меня запутал.
– А тебе и не положено понимать! – с досадой выкрикнул Джимми. – Тебе нужно прилежно заниматься физическими упражнениями, хорошо питаться и всегда быть здоровым. Главное – всегда быть здоровым. Больше от тебя ничего не требуется.
– Ты говоришь обо мне так, будто я – тот бычок в загоне, которого ты собираешься заколоть.
От упрека, легкомысленно брошенного Гроэром, Джимми похолодел. Он обхватил юношу заскорузлыми руками и крепко прижал к себе.
– Не говори так, мальчик мой, умоляю тебя. Никогда так не говори. Ты ведь знаешь, кроме тебя у меня нет никого в целом мире. Я вынянчил тебя, Гро. Ты мне как сын. – Он затих на минуту и снова с жаром повторил: – Никогда не говори.
– Я человек, Джимми, понимаешь, хочешь ты этого или нет. – Юноша высвободился из его объятий. – Я не могу не думать.
Ветер меж тем все усиливался. Собиравшиеся отовсюду облака еще сияли круто вздыбленными белоснежными спинами, но их обращенные к земле подбрюшья уже наливались свинцовой тяжестью. Океан, похитив у неба клочья облаков, украсился ими. Растрепанные кроны деревьев смешались в одну колышущуюся, тревожно гудящую массу. Прямо на глазах земля окутывалась преждевременными сумерками.
– Сейчас польет, – заметил Джимми, бросив взгляд на почерневшее небо. – Хорошо бы не попугал, а по-настоящему. Земля давно дождя просит. Пойдем-ка в дом. Простудишься.
Гроэр позволил увести себя. Забытая им книга с девушкой его грез осталась лежать у обрыва.
– И хватит бегать голышом, – заботливой нянькой ворчал Джимми. – На-ка вот, надень свитер.
Гроэр машинально оделся.
– Не забудь вымыть руки. Мы садимся ужинать. Кажется, я вовремя успел все приготовить.
Джимми был искуссным кулинаром. Он любил покушать сам и от души потчевал своего подопечного. Их кухня располагалась за домом, в саду. Райский климат Калифорнии позволял находиться на воздухе круглый год. Пожалуй, только дождь и мог загнать их раньше времени под крышу. Но это не в счет, поскольку случался он крайне редко. И сегодня был именно тот, редкий день.
Они уже заканчивали вечернюю трапезу, когда разбухшие и отяжелевшие небеса разродились неистовым ливнем. На террасу вбежал промокший Тим.
– Где тебя носит, бездельник? – накинулся на него Джимми. – Изволь-ка поесть. Вторые сутки к миске не подходишь.
Пес сунул лохматую морду в миску, нехотя принюхался и, виновато покосившись на Джимми, попятился. Доплелся до подстилки, положил голову на мокрые грязные лапы и покорно
Пока Гроэр сидел, хмуро глядя перед собой, Джимми обтер мокрого пса тряпкой, собрал и перемыл посуду, вытер стол, расставил все по местам.
Дождь тщетно рвался внутрь сквозь крышу, превратив ее в грохочущий барабан. Ему ничего не оставалось, кроме как обтекать сплошным потоком стены и запотевшие стекла.
Джимми подумал о том, что работы ему теперь прибавится – выправлять размытые дорожки, расчищать грязь, собирать и сжигать поломанные ветки. Но вслух сказал только:
– Ну и льет. Природа на осенний лад настраивается. Да и то, пора уж.
Гроэр всегда удивлялся, как удается его опекуну определять времена года. Сам он в них абсолютно не разбирался. Может эти самые сезоны и существовали, но отличались они друг от друга весьма символически, если круглый год можно было купаться в бассейне и круглый год днем ходить босиком. Правда к "зиме" ночи становились не только длиннее, но и холоднее, и Джимми включал автономное отопление или зажигал камин. Последнее больше для уюта, объяснял он. Часть деревьев в саду – тех, что родом из средней полосы, исправно скидывала на пару месяцев листву, сохраняя приобретенные их предками привычки, но в конце февраля уже покрывалась цветами. Зато другая часть – та, что вечнозеленая, и не думала оголяться. В результате у Гроэра и создавалось обманчивое ощущение неизменности, застойности времени, состоящего из одного сплошного лета.
Другое дело Джимми. Как человек куда более искушенный, он не только определял времена года по солнцу, по деревьям – следя за их ростом, цветением и созреванием плодов, но и вел счет дням. На задней стене дома, над кухонной плитой, куда Учитель никогда не наведывался, он с первого года пребывания здесь делал ежедневные зарубки, и после каждых 30 или 31 оставлял паузу. Когда таких ежемесячных зарубок набиралось 12, он процарапывал крестик. Вот по этим самым крестикам и определял Джимми, сколько зим и весен прошло со дня его добровольного заточения, какой сейчас год и сколько им обоим лет.
– Лето-осень-зима-весна, потом снова лето и снова осень, – мрачно ворчал юноша, глядя в никуда. – И так всю жизнь, да, Джимми?
Джимми промолчал. Он не сомневался, что всю жизнь так не будет. На всю жизнь пусть не рассчитывает.
– Шел бы ты спать, сынок, – немного погодя посоветовал он. – Под шум дождя хорошо спится.
– Под такой-то грохот? Скажешь тоже.
– Скоро утихнет. Тропические ливни буйные, да быстро выдыхаются.
– Нет. Спать я не хочу. Лучше почитаю.
Гроэр не знал, что такое телевизор, радио, компьютер и даже телефон. Единственным источником информации для него были книги. Он с детства привык к такому образу жизни, потому что другого не видел... Но пришло время, когда, читая, он начал анализировать свое положение и понял, наконец, что с ним что-то не так.
Его опекун – дело другое. Тот явно знал многое, да предпочитал помалкивать. Гроэру никак не удавалось его разговорить, выведать, как он жил раньше, чем занимался, имел ли когда-нибудь жену, детей, и это его злило.