Анатомия зла
Шрифт:
Впрочем, участие его было почти искренним. Разве он не сочувствует Долли? Разве не жаль ему старину Эдмонда? Разве он виноват, что тот, по собственной глупости, угодил в его логово? Трагическое и нелепое стечение обстоятельств. Его вынудили защищаться. И потом, дни Брауна все равно были сочтены. Фактически он избавил его от медленного мучительного умирания. Не виноват он и в том, что один из его клиентов, легкомысленно пренебрегши договором, распустил язык. И не он надоумил домашнего врача Браунов, которого и в глаза-то никогда не видел, ввязаться в эту историю. А маклера – превысить свои полномочия, пренебречь основным пунктом инструкции: безопасность и осторожность превыше всего.
Он не маньяк, не убийца. Разве когда-нибудь кого-нибудь лишал он жизни без веской на то причины? Вот и сейчас. Его вынудили. Ему не оставили выбора. Он просто не мог поступить иначе...
То не были угрызения совести или хотя бы сожаления. Гроссе просто рассуждал сам с собой, с немецкой педантичностью, со скрупулезностью ученого расставляя все по полочкам, анализируя создавшуюся ситуацию.
Жертвы, приносимые им на алтарь науки – дело другое. Любые научные изыскания должны подтверждаться экспериментально – так завещал ему отец. А для эксперимента, известное дело, требуется объект. Медицина служит человеку. Следовательно и научный поиск должен вестись на базе человека, а не крыс и прочих четвероногих тварей.
Гроссе не сомневался, настанет время, когда наука в чистом виде восторжествует над костностью полуграмотного обывателя. Сознание обще-ства, отбросив лжегуманные предрассудки, возвысится до его собственного. Нужно только продержаться, набраться терпения. Нужно дожить до того времени любой ценой. Даже если понадобится ждать сто... двести лет. И тогда он с гордостью сможет заявить миру о своих достижениях.
Именно с гордостью, с высоко поднятой головой. Как признанный ученый-гений, а не как государственный преступник, каковым предстал в глазах общественности его отец, осужденный на унизительную казнь лишь за то, что для опытов использовал приговоренных к смерти военнопленных.
До сих пор Гроссе приходилось лишать жизни посторонних ему людей, ничем с ним не связанных. История с Брауном пробила первую брешь. Теперь на очереди Клара, Гроэр и Джимми – самые близкие... единственно близкие и преданные ему люди. Лишившись их, он останется совсем один. Но без плоти Гроэра ему не выиграть время, не обмануть старость. А довериться Кларе и Джимми, которые слишком много о нем знают, слишком к нему приблизились, значит подвергнуть себя и свое дело риску, на что он, как ученый, не имеет права.
Он готовится к долгой, плодотворной жизни, которая, как гигантский мост, перекинется через несколько поколений. Что такое Клара или Джимми на этом мосту? Джимми получил свое сполна, прожив двадцать благополучных лет в полном достатке. Вот с Кларой все значительно сложнее. Он даже не представляет сейчас, как будет обходиться без своей верной помощницы и соучастницы. Что же касается Клары-женщины... Да, он привык к ней, как привыкают к старому, пусть даже не очень удобному дивану. Однако и привычный диван может порядком наскучить, тем более если учесть, что сам он собирается молодеть, а ее ждет тривиальная, запрограммированная старость. Но Клара не мебель. Ее не выставишь на garage sale. В том-то и проблема, что никого из доверенных сотрудников он не может просто взять и уволить. И в первую очередь это относится к Кларе. Стоит ей почувствовать, что она больше не нужна ему, как женщина, и ее неистовая любовь тотчас переродится в не менее неистовую ненависть. Вместо друга и сообщника она станет опасным врагом. Самым опасным врагом!
Размышляя "логически", Гроссе без труда убедил себя, что выбора у него попросту нет. Дальнейшая судьба Клары предопределена не им, а все теми же обстоятельствами. Но сейчас, чтобы перейти к следующему этапу своей жизни, ему нужна именно Клара и только Клара. Он пошел на немыслимые жертвы ради того, чтобы быть абсолютно уверенным в ее преданности.
Однако по возвращении из Египта, по собственному недосмотру, почти свел достигнутое на нет. Что она должна о нем думать, сидя, как и прежде, одна в своей убогой норе? Ее место здесь, в его доме, рядом с ним. Так какого же черта он тянет с ее переездом! Она должна в полной мере прочувствовать и осознать, что отныне является его полноправной супругой, что они теперь единое целое. От столь нелепого, ни с какой стороны не применимого к нему словосочетания саркастически-мрачная усмешка тронула его губы.
Гроссе снял трубку и позвонил Кларе домой.
– Алло? – ответил напряженный голос.
– Будьте любезны, миссис Гроссе.
В трубке воцарилась тишина.
– Ау, Клара, где ты? Ответь же, наконец, своему законному супругу.
– Какой пассаж! – холодно отозвалась она. – А я уже успела забыть о знаменательном событии, столь кардинально изменившим всю мою жизнь.
– Если бы ты знала, радость моя, какие события обрушились на мою голову, не успел я вернуться, ты бы не иронизировала, а посочувствовала.
Она молча ждала продолжения.
– Не будем терять время. Ты все увидишь сама. Нам надо подъехать к Браунам. Эдмонд скончался. – Он сделал паузу, но Клара снова промолчала, не выказав никаких эмоций. – Оденься в темные тона и спускайся. Я подъеду через 20 минут. Если твой чемодан собран, захвати его с собой, бросим в багажник.
– Мне не нужно было ничего собирать. Чемодан так и стоит в прихожей после моего возвращения.
– Тем лучше. И не забудь запереть двери. В ближайшее время ты уже туда не вернешься... От Браунов мы едем прямо ко мне... К нам!
Положив трубку, Гроссе почти игриво подмигнул своему отражению. Провел щеткой по волосам. Они покорно легли волнами, обрисовав гавани глубоких залысин.
Интересно, подумалось Гроссе, как скоро восстановится волосяной покров.
ГЛАВА 37
Клара ждала у подножья сюрреалистической бетонной закорючки, претендующей на звание монументальной скульптуры, посреди просторной площадки перед домом. Погруженная в свои мысли, она, казалось, ничего не замечала вокруг. Темно-вишневый облегающий костюм (хотя облегать-то как раз было и нечего) оттенял черный газовый шарфик, сливавшийся с черным "шлемом" зафиксированных лаком волос. Лакированная черная сумочка через плечо, черные перчатки и черные замшевые туфли на высоком каблуке – в этом наряде она выглядела парижской манекенщицей, забывшей переодеться после съемки.
Вырядилась так, будто ее пригласили на вернисаж, а не на панихиду, – с досадой подумал Гроссе, не спеша окликнуть Клару. Не часто доводилось ему наблюдать за нею со стороны. Занятые общим делом, работая бок о бок, и даже предаваясь любви, они, как ни парадоксально, могли порой днями не видеть лиц друг друга.
Затаившись за тонированными стеклами своей машины, он стремился проникнуть сквозь броню намеренно подчеркнутой женственности, угадать ход ее мыслей, ее намерения.
Вынырнув из глубокой задумчивости, Клара огляделась по сторонам и направилась в его сторону.