Ангел Варенька
Шрифт:
— Да, да, да! — выкрикнул Володя и сразу же замолчал, словно не желая ничего говорить там, где его вынудили сорваться на крик.
— Значит, ты решил меня бросить? — Варенька пожала плечами, как бы настолько уверенная в своем предположении, что ей было совершенно безразлично, подтвердит ли его Володя.
— Зачем ты! Я тебя не бросаю. Я ищу правильный шаг, — сказал он, выделяя голосом слово, которое должно было оправдать его перед Варенькой.
— Володенька, а я?! Разве я не правильный шаг?! — она тоже выделила слово, призванное возвратить Володе сознание его вины.
— Перестань! Я и так мучаюсь! Разве ты не видишь! — Володя как бы предстал перед нею в том виде, в каком его мучения были всего заметнее.
— Вижу, Володенька… — Варенька снова пожала плечами, как бы признаваясь в способности видеть не только то, что хотелось
Володя с досадой нахмурился, как человек, употребивший в разговоре неудачное слово.
— Извини, я, кажется…
— Нет, нет, не извиняйся. Я тебя ни в чем не осуждаю. Я даже готова помочь тебе, — Варенька держалась так, словно в ее задачу входило говорить, а в его задачу — решать, говорит ли она всерьез или шутит. — Вот твоя мама считает, что я умею добиваться своей выгоды, а я — не умею. И поэтому искренне желаю тебе счастья… с твоей женой… — она втянула ртом воздух, словно остужая лихорадочно дрожавшие губы. — Какая разница с кем! Главное, чтобы ты был счастлив! Ты, Володенька! Ты! Ты у нас всегда на первом месте!
— Без тебя я не буду счастлив, — сказал он глухо.
— Будешь, Володенька, — убежденно возразила она. — Надо только захотеть и приложить усилия. Жена тебя научит.
— Ей сейчас очень плохо, — Володя не называл Нину по имени, чтобы не разрывать последнюю ниточку, связывавшую его с Варенькой.
— Володенька, я все понимаю и не собираюсь тянуть тебя на веревке. В самом деле, возвращайся. Ты должен быть рядом с Ниной. — Назвав имя Нины, Варенька сама разорвала последнюю ниточку.
— А ты? — как можно безучастнее спросил Володя.
— Как-нибудь потерплю. Буду работать. У меня скопилось столько дел! — участливо ответила Варенька.
— Значит, ты считаешь…
— Конечно, ты же решил…
— А ты? — снова спросил он.
— Ничего. Как-нибудь.
Володе будто бы не хватало чего-то в согласии Вареньки.
— Ты сама меня отпускаешь? По собственной воле?
— Сама. Возвращайся.
— А ты? — спросил он в третий раз.
— Я буду копать картошку, стирать, скрести полы. Буду дергать сорняки в огороде, таскать баки в столовой, мыть посуду. Я работаю, Володенька, и работа у меня тяжелая, — терпеливо сказала Варенька.
— Я буду тебе помогать. Вот только Нина немного поправится…
— Не надо. Тебе будет некогда.
— Но что же мне делать?
— Помогать Нине, воспитывать сына…
— А ты меня простишь?
— Конечно, прощу, Володенька, — привычно ответила Варенька.
…Демьяновы-старшие были очень рады, что Володя наконец помирился с женой. По их единодушному мнению, именно это ускорило выздоровление Нины и помогло ей поскорее вернуться домой. В день возвращения Демьяновы собрались за столом: Анна Николаевна, Василий Васильевич, Володя, Нина и Мишенька, не слезавший с рук матери, которую он не видел больше месяца. Все подчеркнуто заботились о Нине — по очереди подливали ей бульон из фарфоровой супницы и подкладывали кусочки заливного. Анна Николаевна с радостью замечала, с какой преданностью, затаенной нежностью и желанием загладить свою вину Володя смотрит на Нину, и поэтому она не удержалась, чтобы не поднять тост за них.
После того как со звоном встретились бокалы, наполненные грузинским вином, Анна Николаевна вспомнила о Вареньке. Ей захотелось исправить ошибку, допущенную когда-то, и она призналась самой себе, что Варенька действительно оказалась доброй и преданной, раз сумела отказаться от Володи ради его же счастья. «Ах, ангел Варенька! Где она сейчас? Что с ней?» — подумала Анна Николаевна, но вслух ничего не произнесла.
ЕСЛИ ТЫ ОБМАНЕШЬ ДЖАГУ…
(Из семейной хроники Колдуновых и Костылиных)
Рассказ
Большие события произошли весной. От своих бывших соседей, которые до сих пор жили в их доме, Костылины узнали, что Старый городок будут ломать, а на его месте строить проспект с высотными домами. Затем они прочли об этом заметку в газете. А затем, случайно оказавшись в центре, увидели, как Марьину горку окружили забором и начинают сносить, бульдозерами разгребать мусор, грузить на самосвалы и увозить на свалку. Та же участь постигла Большое подворье, дровяной склад и ту часть Малого подворья, где находился скверик, за свои размеры прозванный Пятачком. Снесли угловую аптеку на Кучерской, булочную напротив и те дома на Болотной площади, которые упирались в Никитский бульвар. Костылинский домшестьквартирадесять, как произносили они по привычке свой старый адрес, поначалу уцелел, но о нем вспомнили
С этих пор они чувствовали себя в центре совсем чужими. Бывшие соседи, к которым раньше забегали на чашку чая, переехали на другой конец города, да и сами Костылины несколько раз меняли квартиры, пока не поселились по правую сторону Павловского шоссе, неподалеку от здания офицерского клуба. Эта квартира оказалась особенно несчастной: там умер брат тети Таты, целыми днями куривший в постели и разговаривавший сам с собой, там начал болеть Николай Глебович, глава семейства Костылиных, да и сама Галина Ричардовна испытывала постоянные недомогания, если не физические (слава богу, на здоровье не жаловалась), то душевные, а это было еще хуже. Физические недуги она умела переносить, но душевные недомогания делали ее совершенно беспомощной, и, словно человек, боящийся утонуть в реке, она тащила за собой тех, кто пытался ее спасти. Больше всего Галина Ричардовна страдала из-за детей, Стасика и Нэды, хотя они уже стали взрослыми и завели собственные семьи. Нэда вышла замуж за морского офицера и осталась жить с родителями, а Стасик уехал к жене. Галине Ричардовне не хотелось его отпускать, словно она заранее знала, что, лишенный ее опеки, Стасик, как в детстве, набьет себе шишек. Она не верила, что эту опеку возьмет на себя Лидия: скорее, напротив, Стасик сам начнет ее опекать, и они оба будут чувствовать себя неуклюже, словно в чужой одежде. Так оно и вышло: у Стасика с женой не заладилось, и Галина Ричардовна, сама боявшаяся своих мнительных прогнозов, увидела в этом лишнее подтверждение тому, что квартира несчастливая и надо с ней расстаться.
В это же время случилось несчастье и с дядей Робертом, мужем тети Таты. Он стоял с авоськой на остановке и вдруг почувствовал себя плохо, присел на край скамейки, полез за валидолом, но, не успев достать таблетку, завалился набок и упал, ударившись головой о фонарный столб. Прохожие вызвали «скорую», но из больницы дядя Роберт уже не вышел. Тетя Тата осталась совсем одна, старенькая, с больными ногами, она жила на Старой окраине, и каждая поездка к ней отнимала у Галины Ричардовны полдня. Она смертельно устала от метро, автобусов и электричек, руки болели от тяжелых сумок, а тут еще приготовь обед, вымети сор из углов, устрой нагоняй соседям, заставившим кастрюлями старушкин кухонный столик, — любой не выдержит! Костылины решили забрать тетушку к себе, но, когда подали на обмен, им отказали: были потеряны документы, подтверждавшие родство между Галиной Ричардовной и тетей Татой, к тому же тетушка носила другую фамилию. Пришлось доказывать родство через суд — вызывать свидетелей, а это тоже немалые хлопоты. В конце концов Костылины добились разрешения на обмен и вместе с тетушкой переехали на левую сторону Павловского шоссе — за церковь и пожарную каланчу. При обмене они потеряли два метра, но зато поднялись повыше от земли — на третий этаж, да и место было получше — между двумя станциями метро, двумя большими парками и двумя магазинами «Диета». Тетушка, здраво рассудившая, что обмен в ее возрасте — меньшее зло, чем одиночество, была довольна новой квартирой, но и о Старой окраине вспоминала с жалостью, словно ей хотелось сохранить в новых стенах чувство прежнего дома. Сюда же, на левую сторону, после четырех лет супружеской жизни возвратился Стасик, что должно было означать для Костылиных окончание затянувшейся полосы невезения, но тут случилось самое худшее: умер Николай Глебович, отец Стасика и Нэды. Галина Ричардовна мужественно держалась на похоронах, но после долго не могла прийти в себя и, разочаровавшись в новой квартире, стала — по примеру тетушки — еще больше жалеть о Старом городке, Малом подворье, домешестьквартиредесять, словно именно там они прожили самые счастливые годы.
…— Стасик, опять тебя, — прошептала Галина Ричардовна, прикрывая ладонью телефонную трубку и вопросительно глядя на сына, который так же вопросительно смотрел на нее, словно желая узнать, кто ему звонит, и одновременно предупреждая, чтобы его не подзывали к телефону.
— Меня нет дома, — он предостерегающе помахал рукой на тот случай, если мать захочет дать ему трубку.
— А вы знаете, Стасика сейчас нет, — смягчила она слова сына, слегка заискивая перед тем, кого ей приходилось невольно обманывать. — Ему что-нибудь передать? Или вы позвоните попозже?