Английские письма или история кавалера Грандисона
Шрифт:
Вы конечно изъ Нортгамптон-Шира, сударыня? И вы не сочетаны еще бракомъ? Пожалуйте скажите какъ называется вашъ дядюшка. Сельби. Г. мой. Моего дядюшку вс почитаютъ честнымъ человкомъ. Онъ наградитъ васъ паче всякаго вашего чаянія, естьли…
Очень хорошо, сударыня, все теперь въ порядк. Я вижу что меня не обманули. Не думайте, чтобъ меня можно было подкупить одною надеждою. Еще до окончанія ночи вы будете самою благополучнйшею въ свт супругою.
Тогда онъ сказалъ тремъ женщинамъ, чтобъ он подошли по ближ, и въ то время я гораздо лучше разсмотрла ужасной его видъ нежели прежде. Сиръ Гарграфъ также приближился. И оба несносные сіи человки сли по об мои стороны, Сиръ Гарграфъ взялъ меня за руку, невзирая на все мое сопротивленіе; и въ ту самую минуту я увидла вошедшаго втораго священника, столь же мерзскаго вида, какъ и первой. Ето былъ по видимому тотъ, которой долженствовалъ вспомоществовать первому при совершеніи сей ужасной церемоніи. Первой тотчасъ началъ читать пагубную для меня молитву. О дражайшая моя Люція! Не стенало ли въ то время твое сердце по нещастной Генріетт? Мое же колеблемо было такими движеніями, коихъ я описать
Я находилась почти въ совершенномъ безумств. Постойте! вскричала я наконецъ; перестаньте читать… и освободивъ мою руку, я ухватилась за книгу держимую священниками, которую къ щастію моему вырвала изъ ихъ рукъ. Извините меня, Г. мой, сказала я ему; вы не должны окончать жестокаго своего предпріятія. Мн измнили самою недостойною подлостію. Я не могу и не хочу когда идти за него за мужъ.
Продолжайте, продолжайте, сказалъ ему Сиръ Гарфафъ,взявши опять меня за руку съ чрезвычайнымъ насиліемъ. Сколь она ни жестокасердна, но я признаю ее моею супругою. Какая перемна, сударыня! Взирая на меня съ надмннымъ видомъ. Вы ли ето кроткая и учтивая Миссъ Биронъ.
Увы! любезная Люція, сіе происходило не отъ гнва; ето изьявляло отчужденіе ума, и заблужденіе разсудка; однако къ величайшему моему щастію я находилась въ такомъ состояніи, которое избавило меня отъ лишенія чувствъ, поелику мерзавецъ клялся, что лишеніе чувствъ спасти меня не можетъ! Продолжайте, продолжайте, возразилъ онъ повторительно, и священникъ началъ опять читать молитву. Я прервала его укоряя въ жестокомъ злоупотребленіи, имени Божія, и святости своего долга. Потомъ я обратилась къ двумъ молодымъ двицамъ, прося отъ нихъ сожалнія, я имъ представила чмъ он обязаны своему полу. Я требовала отъ нихътакого вспомоществованія, которое бы он пожелали и для самихъ себя, естьлибъ съ ними потупили съ подобнымъ сему варварствомъ. Выраженія моей скорби были столь трогательны, что извлекли изъ очей ихъ слезы, да и сама мать казалась тмъ тронута. Но неимющей жалости Гарграфъ приказывалъ только продолжать, и я не имла уже другой помощи какъ только прерывать чтеніе священника каждый разъ какъ онъ начиналъ читать, я весьма удивляюсь что имла силу стоять на ногахъ, я вся была воспламенена. Рука моя, которая почти во все сіе время держима была руками жестокаго, и сжимаема съ чрезвычайнымъ насиліемъ стола онемла, что я уже боле ее и не чувствовала. Другую подняла я къ Небу, призывая его во свидтельство толь безпримрнаго варварства, умоляя его о смерти, и повторяя что я предпочла бы оную тысячекратно несносному моему мученію. Помощникъ, пребывавшей до того въ молчаніи, предложилъ, чтобъ мн зажали ротъ, дабы я не въ состояніи была приносить моихъ жалобъ, и я не знаю, что бы могъ произвесть сей ужасной совтъ. Но старая госпожа опровергнувъ таковое намреніе съ довольною твердостію, просила Сира Гарграфа; оставить меня на нсколько минутъ съ нею и ея дочерьми. Такъ, такъ, сказалъ священникъ, должно оставить всхъ госпожъ вмст. Нсколько разсужденій приводитъ иногда человка въ разумъ.
Сиръ Гарграфъ оставилъ мою руку; а госпожа Оберри тотчасъ взявъ ее повела меня въ ближній кабинетъ. Ея дв дочери слдовали за нами. Пришедши въ оной я совершенно лишилась чувствъ. Соль и оленій рогъ опять употреблены тутъ были къ моему облегченію. Какъ скоро женщины примтили что я въ состояніи была ихъ слушать; то представляли мн богатство Сира Гарграфа. Я отвчала имъ, что оное презираю. Он уважили честность его чувствованій; а я, не преодолимое къ нему свое отвращеніе. Он восхваляли пріятности его вида: а я имъ сказала, что онъ глазамъ моимъ представляется самымъ безобразнйшимъ и ненавистнйшимъ изъ всхъ человковъ. Наконецъ он говорили мн о опасности, коей я подвержена, и о великомъ затрудненіи, которое он должны имть защищая меня еще отъ гораздо жесточайшаго поступка. Затрудненіе! вскричала я. Какъ, сударыня! разв сей домъ не принадлежитъ вамъ? Разв не имете вы сосдей и не можете просить у нихъ помощи? Я обязуюсь прислать вамъ тысячу гвиней въ сію же недлю тысячу гвиней, дражайшія мои госпожи! Я клянусь вамъ въ томъ моею честностію, если вы меня спасете отъ такого насилія, которому честныя женщины никогда не могутъ способствовать.
Гонители мои, которые не далеко отъ насъ находились, безъ сумннія слышали нкоторую часть сего разговора. Въ самую ту минуту Сиръ Гарграфъ появился, изьявляя на воспламененномъ лиц своемъ гнвъ, или злость. Онъ укорялъ себя передъ тремя женщинами, за то, что столь долгое время ихъ обеспокоивалъ; что он могутъ удалиться, и оставить его съ особою ему принадлежащею. Госпожа Оберри отвчала ему, что она не можетъ отъ меня отойти. Я увренъ, возразилъ онъ, что вы и ваши дочери окажете для меня сіе снисхожденіе; и взявъ меня за руку, Миссъ Биронъ, сказалъ онъ мн ршительнымъ голосомъ, врьте что вы принадлежать будете мн. Ваши Гревили, сударыня, Фенвичи и Ормы, когда узнаютъ, какихъ мн стоило затрудненій и издержекъ овладть вами, почтутъ меня превосходящимъ ихъ… Въ жестокости, Г. мой, не могла я воздержаться, чтобъ не прервать рчь его симъ отвтомъ, и самый лютый тигръ не можетъ съ вами въ томъ сравниться. Въ жестокости! сказалъ онъ мн надмннымъ голосомъ. Не ужели Миссъ Биронъ говоритъ о жестокости! Вы, сударыня, начавъ говоришь съ наглостію: торжествуя съ пренебреженіемъ надъ великимъ множествомъ презренныхъ вами любовниковъ, вспомните только какимъ, образомъ вы со мною поступали, когда я стоялъ на колнахъ, унижаясъ предъ вами какъ самый подлый человкъ, я на колняхъ просилъ вашего сожаленія! Тронула ли моя преданность нечувствительное ваше сердце? Неблагодарная и гордая красавица! однако я васъ не уничижаю: берегитесь! Я нимало не помышляю васъ уничижитъ. Мое намреніе, сударыня, состоитъ въ томъ, дабы васъ возвыситъ, обогатить, и возвести на высочайшую степень благополучія… Но естьли вы будете сопротивляться и отвергать ту руку, которую я вамъ предлагаю… Онъ хотлъ поцловать мою руку; но я отдернула оную съ негодованіемъ. Онъ старался ухватишь у меня другую; но я об отдернувъ держала за спиною. Онъ тотчасъ протянулъ шею, чтобъ похитить у меня поцлуй, но я тотчасъ оттолкнула отъ себя ненавистную его харю. Прелестная двица! вскричалъ онъ съ страстнымъ голосомъ, и вдругъ называя меня жестокою, гордою и не благодарною онъ клялся Небомъ, что естьли я теперь не приму руки его; то онъ ршится меня уничижить.
Выдте, сказалъ онъ тремъ женщинамъ; сдлайте милость, выдте. Она будетъ госпожей Поллексфенъ; или всмъ тмъ чмъ пожелаетъ: оставте меня на един съ нею.
Сей злодй взявъ за руку мать и двухъ дочерей повелъ ихъ къ дверямъ кабинета. Я обнявъ ту женщину, которая ближе всхъ отъ меня находилась, вскричала съ изумленіемъ: вы не должны меня оставлять. Разв сей домъ не принадлежитъ вамъ? Освободите меня изъ жестокихъ рукъ его, я клянусь всмъ тмъ что ни есть священнйшаго раздлить мое имніе съ вашею семьею. Онъ насильно отдернулъ меня отъ той женщины, которая находилась въ моихъ объятіяхъ. Он вс трое вышли, будучи принуждаемы такимъ насильствіемъ, съ коимъ онъ ихъ понуждалъ; но можетъ быть и изъ снисхожденія къ нему. Находясь въ смятеніи, я ухватилась опять за ту женщину, которая шла позади. Я ее просила, заклинала ее, присовокупя къ тому усильнйшія прозьбы, не оставлять меня; я видя ее выходящую, я хотла уйти съ нею. Но варваръ, поспшивъ затворить двери, когда уже я переступила черезъ порогъ, такъ сильно ударилъ меня оными по голов, что въ туже минуту потекла у меня изъ носа ручьями кровъ. Я испустила томнымъ голосомъ крикъ: онъ ужаснувшись вострепеталъ. Чтожъ касалось до меня: то я столь мало приведена была тмъ въ страхъ, что оборотясь къ нему, я его спросила, доволенъ ли онъ тмъ? и поздравила его съ тмъ щастіемъ, что лишилъ меня жизни. По истинн, глаза мои помрачились; я чувствовала въ голов боль, а руки мои были какъ бы переломаны. Однако, дабы все клонилось къ его ненависти, я должна признаться, что онъ не хотлъ мн вредить. Скорьбь моя столь была чувствительна, что съ нсколько минутъ, находясь въ безчувствіи, я бросилась на ближайшей стулъ. И такъ, вы меня убили повторила я, очень хорошо, вы меня убили собственною своею рукою. Теперь уже вы удовлетворили свое желаніе: и видя, что онъ колебался исполненъ будучи нжностію и страхомъ: такъ, присовокупила я, вы должны теперь стенать о жребіи злощастной двицы, которой смерти вы причиною. По истинн, я почитала себя смертельно раненою. Я вамъ прощаю, сказала я ему, призовите токмо госпожъ. Удалитесь, Т. мой, удалитесь. Я хочу здсь токмо видть особъ моего пола. При семъ голова моя закружилась; глаза мои ничего уже боле не различали, и совершенно лишилась чувствъ.
Посл сего увдомили меня, что онъ находился въ ужаснйшемъ уныніи. Онъ заперъ изъ внутри двери; и съ нсколько минутъ не имлъ смлости ихъ отворять. Между тмъ женщины, услышавшія печальныя восклицанія, и прибгши съ великимъ безпокойствіемъ, застучали въ двери. Тогда онъ поспшилъ оныя отворить, проклиная самъ себя. Онъ заклиналъ ихъ подать мн вспомоществованіе, когда еще не поздо. Он мн сказали, что смертная блдность разпростерлась на лиц моемъ, и что первыя ихъ движенія состояли токмо въ единыхъ вопляхъ. Кровь во мн остановилась. Но извергъ и посреди своихъ ужасовъ не позабылъ о своей безопасности; онъ взялъ окровавленной мой платокъ, опасаясь чтобъ оный не послужилъ противъ него доказательствомъ, естьли по нещастію я умру, и вышедши въ другую горницу, онъ бросилъ его въ огонь. Священникъ и его помощникъ были тогда у камелька, и пили горячее вино. Ахъ! государи мои, сказалъ имъ мерзавецъ, въ сію ночь не льзя ничего сдлать. Двица совершенно въ не состояніи… Возмите ети деньги. Онъ просилъ ихъ удалиться, заплатя имъ весьма щедро за ихъ труды.
Молодая двица, отъ которой я освдомилась о всхъ сихъ обстоятельствахъ, присовокупила, что выходя изъ покоевъ, они предложили, что желаютъ до завтра остаться, лишь бы только былъ разскладенъ хорошій огонь, и чтобъ не было недостатку въ водк; но она имъ отвтствовала, что молодая особа уже скончалась, и что ихъ услуги были безполезны: отъ чего будучи приведены въ великой ужасъ, они сказали, что уже время имъ хать, и что они надются,поелику они не виноваты въ разсужденіи моей смерти, и не имли другаго намренія какъ токмо услужить Сиру Гарграфу, что ихъ имена не будутъ помщены въ тяжбахъ, могущихъ посему длу случиться.
Пришедши въ чувство, я усмотрла себя среди трехъ женщинъ, но покрыта вся хладнымъ потомъ, и въ толь сильномъ трепетаніи, коему не могла противиться. Въ кабинет тогда не было свчи. Он повели меня къ тому камельку, отъ котораго отошли священники. Он посадили меня въ большія кресла; ибо я еще въ не состояніи была стоять. Помощь, которую он мн подавали, состояла въ томъ, что терли мн виски крпкими спиртами. Какъ ты думаешь, дражайшая моя Люція, о свойств такихъ людей, кои въ состояніи столь жестоко играть здоровьемъ и благополучіемъ злощастныхъ двицъ, къ которымъ они почитають себя исполненными любовію? Я страшусь, что можетъ быть никогда не приду въ прежнее мое состояніе. Я еще не совсмъ избавилась отъ беспамятствъ и не большихъ судорожныхъ припадковъ, кои еще причиняютъ мн боль.
Мать и старшая ея дочь вскор меня оставили, и пошли къ Сиру Гарграфу. Я не иначе могу судить о ихъ обьявленіяхъ, какъ по тмъ дйствіямъ, которыя они произвели. Но младшая сестра, оставшись со мною, отвчала на вс мои вопросы съ великимъ, по видимому, чистосердечіемъ и жалостію. Сказавши мн, что она весьма удивляется моему отказу столь богатому человку, и толико хорошаго вида какъ Сиръ Гарграфъ; она присовокупила, что я нахожусь въ такомъ дом, въ коемъ чрезвычайно стараются сохранить доброе имя; что ея мать ни за какія въ свт богатства не согласится учинить худаго дла; и что у ней есть братъ служащей при таможн, котораго почитаютъ честнйшимъ офицеромъ по своей должности. Она призналась, что знаетъ того новаго человка, котораго я приняла къ себ въ службу, и весьма выхваляла его врность, которую онъ оказывалъ всмъ тмъ господамъ, у коихъ служилъ прежде нежели нанялся у меня, какъ будто бы вся заслуга служителя состояла въ слпомъ повиновеніи. Г. Вильсонъ, сказала она мн, человкъ весьма пріятнаго вида и со временемъ можетъ сыскать себ щастіе и учиниться нкогда хорошимъ мужемъ. Я тотчасъ примтила, что сія молодая и невинная двушка влюблена была въ сего безчестнаго лицемра. Она съ великою горячностію его защищала. Она меня увряла, что онъ человкъ честной, и что естьли онъ когда ни есть длалъ худо, то конечно по приказанію тхъ, кои щедро ему платили за его къ нимъ повиновеніе. Они за то ручаются, присовокупила она; вы ето знаете, сударыня.