Антисемитизм. Концептуальная ненависть

Самуэльс Шимон

Книга Симона Визенталя — это подсолнух не на могиле. Это гордые, обращенные к солнцу цветы напоминают мне несломленных, непреклонных в своем достоинстве людей. Не отчаяние после прочтения «Подсолнуха», а вера в Человека, который силен сомнениями, а не утверждениями. В конце книги Визенталь не подводит черту, а приводит к вопросу: «Должен ли, мог ли он простить?»

В годы детства — до тридцать третьего — Карл был, безусловно, «хорошим мальчиком». «Эпоха, презревшая милосердие и человечность, сделала из него убийцу» (Визенталь). Да, то была эпоха, презревшая совесть, порядочность, достоинство, честь... Сколько людей было у нее на поводу! Но сколько противостояли, каждый в силу своих возможностей, и не теряли человеческого достоинства, когда его унижали. Один предавал, другой спасал, один отворачивался, другой, хоть взглядом, хоть словом шел навстречу. И праведнику, спасшему еврея, и соседу, отдавшему маленькой еврейской девочке кусок хлеба — для всего этого требовалось, казалось бы, совсем немного, но и очень, как выяснилось, много — быть ЧЕЛОВЕКОМ. Самое высокое призвание человека — быть им. Но как же это непросто!

Быть ЧЕЛОВЕКОМ — не данность, а выбор, который требует мужества, и потому вправе ли мы клеймить тех, у кого не хватило на это сил? Кто не убивал, но и не спасал, не доносил, но и не отказывался поносить в общем хоре, прячась за чужие спины? Вправе ли мы судить их? Нет, пусть живут, но и прощать нет сил.

Когда трусость и мелкость человека загоняют меня в угол и становится так плохо, что хоть в петлю лезь, я призываю на помощь тех, кого теперь буду называть подсолнухами за их несгибаемую порядочность.

«Сможем ли мы когда-нибудь достичь того, чтобы люди, подобные Карлу, не становились убийцами?» — это, наверно, самый главный вопрос из тех, многочисленных, который поставил перед нами, своими читателями, Симон Визенталь. Не знаю. Но одно все-таки знаю — если есть на свете такие люди, как Визенталь, — сможем. Понимаю, они и раньше были, что не помешало фашизму на какое-то время победить. Они и сейчас есть, а национал-патриоты во всем мире поднимают голову, в том числе в стране, победившей фашизм. Но усилиями Визенталя и таких, как он, собираются в Стокгольме на Всемирный форум главы государств, чтобы сказать — память о Холокосте жжет наши сердца, и мы сделаем все, чтобы каждый государственный муж остановил фашизм в его зародыше.

Прошло всего четыре года после окончания войны, но в нашей стране о Холокосте не говорили. «Евреев не убивали, все возвратились, живы», — с горькой иронией написал после войны фронтовик Борис Слуцкий. Волна тяжелого антисемитизма захлестнула страну. Нужно было найти виновного, того, кто за все в ответе — за бедность, болезни, за то, что страна — победительница не может победить разруху, голод, экономический кризис. Система буксовала. Чтобы выжить, ей нужны были новые враги, дабы оправдать свое бессилие, и, памятуя удачный опыт недавнего внешнего врага, она обнаружила внутреннего — «евреи, евреи, кругом одни евреи». На вечный вопрос — почему? — Визенталь отвечает емко и убедительно: «Нас, евреев, не любили — и это началось не сегодня. Наши отцы вышли однажды из тесноты гетто в открытый мир. Они упорно трудились и прилагали все силы, чтобы добиться признания своих сограждан. Но то были тщетные старания. Если евреи замыкались от мира в своем кругу, их рассматривали как чужаков, как инородное тело. Если же они выходили из своего мирка, чтобы приспособиться и жить, как все, их считали нежеланными гостями или даже захватчиками, которых ненавидели и отвергали... Рано, очень рано я ощутил, что родился человеком второго сорта».

Так где же оно, НАШЕ МЕСТО? Несколько лет назад в Израиле тогдашний президент Вейцман собрал «круглый стол», чтобы поговорить о еврейской жизни в разных странах... Я тогда, впрочем, как и сейчас, была переполнена ненавистью к нашим неофашистам и пламенно говорила только об этом. В какой-то момент, когда моя речь была, по-видимому, особенно эмоциональной, президент прервал меня: «Зачем вы там сидите? Приезжайте сюда. Здесь — ваша Родина». Я растерялась и ничего не смогла ответить. Повесть Симона Визенталя снова поставила передо мной этот вечный вопрос: «Где мое место?»

Исход в Израиль — это не переезд, не географическое понятие, это Исход внутри тебя. Я могу жить где угодно, но я дочь Израиля, потому что принадлежу его народу. Однако родина моя — Россия. Здесь я росла, любила, прощалась, встречалась... Она дала мне так много, и я немало вложила в нее. Пусть мои вклады невелики, но они наработаны всей жизнью, и, даже когда я теряла, я тут же что-то обретала, и никто не заставит меня бросить мое богатство — мою трудную, мучительную, но, для меня, как и для каждого, значительную жизнь. Кто знает, если бы я столько не ездила и стольких прекрасных людей не повстречала на своем пути, может, я бы не выдержала испытание Холокостом. И поехала на свою и впрямь историческую родину.

Человек силен не ненавистью к человеку, а верой в него. Источником зла всегда был вакуум любви. Со стен нашего Центра, где всегда представлены материалы о Холокосте, со страниц книг нашей библиотеки на меня смотрят жертвы чудовищного зла. И очень трудно, поверьте, сохранить эту веру в человека, когда знаешь, видишь, как победоносно зло. Но я и мои товарищи здесь, чтобы это никогда не повторилось.

Могла бы я простить Карла? Тогда, наверно, — не смогла бы. Как не прощаю и по сей день тех, кто творил зло в моей стране, — они не покаялись. Но ведь Карл покаялся. Простим его.

ДЖОН К. РОТ. КОМУ НУЖНО ПРОЩЕНИЕ?

Продолжение размышлений над нравственной дилеммой, сформулированной в книге Симона Визенталя «Подсолнух».

John К. Roth

Прощать — значит быть милостивым, простить обиду или обидчика, отказаться от претензий к другому человеку, не требовать возвращения долга, успокоить свой гнев или чувство горечи, какие бы серьезные основания не были у этих чувств. Поэтому прощение — это то, что я называю после-словием.

В мелочах и в важных вещах, неосознанно и преднамеренно, мы, будучи людьми, причиняем вред — часто колоссальный вред — друг другу. Если бы это было не так, прощение оставалось бы абстрактной возможностью, но только когда вред, причиненный человеком, нанесен, — только тогда — прощение становится возможным, конкретным, важным, равно как и проблематичным.

Часто потрясения, после которых возможно прощение, могут вызывать временное онемение духовно-нравственной чувствительности человека, но можно, не кривя душой, сказать, что очень мало кто из людей никогда не чувствовал потребности в прощении, не просил о нем и не испытывал облегчения, будучи прощенным. Верно и то, что бесконечное число людей дарили прощение согрешившим против них, часто прощая обидчиков даже тогда, когда о прощении никто не просил. Немало случаев, когда те, кто прощает, сами испытывают облегчение от своего поступка.

Никто из нас не совершенен. Поэтому на вопрос «Кому необходимо прощение?» может быть лишь один правдоподобный ответ — нам всем, во всяком случае, при условии, что фраза «нам всем» имеет отношение к мужчинам, женщинам и детям, которых можно с достаточной вероятностью считать отвечающими за свои поступки. Самые святые дни в иудаизме, завершающиеся Йом Киппуром (Днем искупления), являются замечательным примером того, насколько важны религиозные традиции, чтобы мы сохраняли эту чувствительность. Светские методы в этике, психологии, групповой психотерапии и в политике также подчеркивают, что люди далеки от понимания того, что правильно и хорошо. Во всех мировоззрениях, в которых требуется сделать какие-то шаги ради исправления совершенного зла, восстановления справедливости, — как правило, присутствуют прощение и связанные с ним темы.