Антология сатиры и юмора России XX века. Том 17

Губерман Игорь Миронович

В еврейском духе скрыта порча, она для духа много значит: еврей неволю терпит молча, а на свободе — горько плачет. У Хаси энергии дикий напор, а вертится — вылитый глобус, и если поставить на Хасю мотор, то Хася была бы автобус. Горжусь и восхищаться не устану искусностью еврейского ума: из воздуха сбиваем мы сметану, а

в сыр она сгущается сама. На месте, где еврею все знакомо и можно местным промыслом заняться, еврей располагается как дома, прося хозяев тоже не стесняться. В евреях есть такое электричество, что все вокруг евреев намагничено, поэтому любое их количество повсюду и всегда преувеличено. В мире нет резвее и шустрей, прытче и проворней (будто птица), чем немолодой больной еврей, ищущий возможность прокормиться. Все ночью спит: недвижны воды, затихли распри, склоки, розни, и злоумышленник природы — еврей во сне готовит козни. Везде на всех похож еврей, он дубом дуб в дубовой роще, но где труднее — он умней, а где полегче — он попроще. Ни одной чумной бацилле не приснится резвость Цили. А блеснувшая монета в ней рождает скорость света. Это кто, благоухая, сам себя несет, как булку? Это вышла тетя Хая с новым мужем на прогулку. Еврей везде еврею рад, в евреях зная толк, еврей еврею — друг и брат, а также — чек и долг. В истории бывают ночь и день, и сумерки, и зори, и закаты, но длится если пасмурная тень, то здесь уже евреи виноваты. Ту тайну, что нашептывает сердце, мы разумом постичь бы не могли: еврейское умение вертеться влияет на вращение Земли. Неожиданным открытием убиты, мы разводим в изумлении руками, ибо думали, как все антисемиты, что евреи не бывают дураками. В лабиринтах, капканах и каверзах рос мой текущий сквозь вечность народ; даже нос у еврея висит, как вопрос, опрокинутый наоборот. От ловкости еврейской не спастись: прожив на русской почве срок большой, они даже смогли обзавестись загадочной славянскою душой. Мне приятно, что мой соплеменник при житейском раскладе поганом в хитроумии поиска денег делит первенство только с цыганом. Евреи уезжают налегке, кидая барахло в узлах и грудах, чтоб легче сочинялось вдалеке о брошенных дворцах и изумрудах. Так сюда евреи побежали, словно это умысел злодейский: в мире ни одной еще державе даром не сошел набег еврейский. Еврею от Бога завещано, что, душу и ум ублажая, мы любим культуру, как женщину, поэтому слаще — чужая. Из-за гор и лесов, из-за синих морей, кроме родственных жарких приветов, непременно привозит еврею еврей миллионы полезных советов. Загробный быт — комфорт и чудо; когда б там было неприятно, то хоть один еврей оттуда уже сыскал бы путь обратно

УВЫ, ПОДКОВОЙ СЧАСТЬЯ МОЕГО

КОГО-ТО ПОДКОВАЛИ НЕ ТОГО

Вчерашнюю отжив судьбу свою, нисколько не жалея о пропаже, сейчас перед сегодняшней стою — нелепый, как монах на женском пляже. Декарт существовал, поскольку мыслил, умея средства к жизни добывать, а я хотя и мыслю в этом смысле, но этим не могу существовать. Я пить могу в любом подвале, за ночью ночь могу я пить, когда б в уплату принимали мою готовность заплатить. Главное в питье — эффект начала, надо по нему соображать: если после первой полегчало — значит, можно смело продолжать. Вчера я пил на склоне дня среди седых мужей науки; когда б там не было меня. то я бы умер там со скуки. Ценя гармонию в природе (а морда пьяная — погана), ко мне умеренность приходит в районе третьего стакана. Кофейным запахом пригреты, всегда со мной теперь с утра сидят до первой сигареты две дуры — вялость и хандра. С людьми я избегаю откровений, не делаю для близости ни шага, распахнута для всех прикосновений одна лишь туалетная бумага.