Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций
Шрифт:
Даже после своей кончины Есенин становится современником поэтов, далеко отстоящих от него во времени, он их поэтический мэтр и одновременно лучший друг. Незначительные по сути события, осуществленные с сокровенной мыслью о Есенине, возведены в ранг типологических, стереотипных, равно вероятных для великого русского поэта и его последователей, общих для них – и это отражено в начальных строках неозаглавленного стихотворения: «Мы с рязанцами в Рязани // За Есенина врезáли» Ю. А. Паркаева (1996). [2212]
Отблеск есенинской славы упал и на его родню. Появляются произведения, заглавия которых отражают суть событий, косвенно касающихся Есенина и его родных, например: «В день рождения
В конце ХХ столетия появились даже стихотворения, обращенные к членам Всесоюзного есенинского общества «Радуница»: это «Радуница – сердце радуется…» Т. А. Хлебянкиной и «“Радунице” – 15 лет» А. Н. Захарова, подаренные на юбилей организации (декабрь 2000). Также возникли обращения к любителям поэзии Есенина – участникам литературного объединения: «Поздравление мужчин клуба есенинцев» (1991) и «Поздравление женщин клуба есенинцев к 8 Марта», «К семилетию клуба есенинцев» (1994), «Поздравление с 8-летием клуба любителей поэзии С. Есенина» (1995) и «Посвящение Есенинскому клубу» (2003) Н. И. Будко [2217] и др.
В данной классификации представлены заглавия стихотворений, в которых упомянуто имя Есенина или сделаны прозрачные намеки на характерные для его поэзии образы. Вне рассмотрения остались такие сочинения, полемизирующие с Есениным или созданные под его влиянием, в заглавиях которых не проявлено «есенинское семантическое поле» (однако оно нашло заданное автором воплощение внутри поэтического текста). Есениноведы отмечают влияние Есенина на последующие поколения поэтов по «географическому признаку»: см. об этом статью Н. Н. Бердяновой «“Есенинское озарение”. Традиции великого русского поэта в творчестве рязанских лириков» [2218] (2002).
Современные поэты сочиняют стихи-обращения к разным персонажам (в том числе – к олицетворяемым и очеловечиваемым авторами), развивающие дружеский разговор с Есениным. Это разговор вне времени и пространства, разговор о вечном. Так, Виктор Матвийко написал стихотворение, вынесенное на плакат певца и композитора Дмитрия Шведа, который дал сольный концерт под есенинским названием «Отговорила роща золотая» в Московской филармонии (Триумфальная площадь, д. 4/31) 10 октября 2004 г. Вот эти два куплета:
Соловей – жених весенний,
Разгони мою тоску.
Разве это не Есенин
Подарил тебе строку?
На Оке или на Рейне
Петь о грусти и любви
У Есенина и Гейне
Научились соловьи. [2219]
Из воспоминаний В. И. Эрлиха известно высказывание Есенина: «Гейне – мой учитель!». [2220] В. Г. Шершеневич привел непроверенный (и сомнительный) факт: «Кусиков мне говорил, что Есенин, как он утверждал, ничего не понимал по-немецки, подолгу просиживал над немецким томиком Гейне». [2221] Аналогичный сюжет имеется про Н. А. Клюева.
Обращает на себя внимание изобилие дружеских посланий Есенину, начатое при жизни поэта и не иссякающее по сей день. Естественно, уровень восприятия «живого Есенина», прижизненного знакомца и современника, совершенно иной, нежели спустя десятилетия: это уже сотворенный кумир, монументальный классик,
Глава 16. Фигура Есенина в русском фольклоре
Этнографичность фигуры поэта
Есенин относится к тем писателям, чье имя известно каждому гражданину России и многим иностранцам. Его знакомый М. В. Бабенчиков вспоминал:
О Есенине в тогдашних литературных салонах говорили как о чуде. И обычно этот рассказ сводился к тому, что нежданно-негаданно, точно в сказке, в Петербурге появился кудрявый деревенский паренек, в нагольном тулупе и дедовских валенках, оказавшийся сверхталантливым поэтом. Прибавлялось, что стихи Есенина уже читал сам Александр Блок и что они ему понравились. Рассказ этот я слышал в различных вариантах, но всегда в одном и том же строго выдержанном стиле. Так, о Есенине никто не говорил, что он приехал, хотя железные дороги действовали исправно. Есенин пешком пришел из рязанской деревни в Петербург, как ходили в старину на богомолье. Подобная версия казалась гораздо интереснее, а главное, больше устраивала всех. [2222]
Проблема фигуры поэта в фольклоре многогранна и к тому же во многом этнографична. Она включает в себя изучение упоминания фамилии писателя в разнообразных устно-поэтических контекстах, ритуализации поведения человека, ношения народной одежды и употребления «мужской» военизированной атрибутики, владения типичными крестьянскими занятиями (среди которых пахота и косьба, игра на гармонии или балалайке, ловля рыбы и раков и т. д.), знания деревенских обычаев и обрядов, участия в ритуальных действах и празднествах сельской общины и многое другое. Причем исследование указанной проблемы необходимо проводить на биографическом материале, бытующем в народе в фольклорных жанрах (местные предания об исторических личностях) и в виде этнографических данных. Географическая широта бытования сведений у жителей самых разных местностей наглядно свидетельствует о процессе и степени фольклоризации образа поэта. И, безусловно, первым и главным аспектом введения в фольклор поэтического имени является обретение стихами этого автора статуса народной песни, включающей повсеместное распевание многочисленных вариантов текста.
Уже современники при жизни Есенина осознавали, какой подходящей фигурой для увековечения в форме народного предания являлся поэт. Так, А. Б. Мариенгоф сравнивал популярность фигуры участника Отечественной войны 1812 г. Дениса Давыдова с известностью Есенина и, приведя легендарный случай с партизанским вожаком, отмечал: «Поэтическое предание. Вероятно, и о нас с Есениным будут рассказывать что-нибудь в этом духе». [2223] А. Б. Никритина, супруга А. Б. Мариенгофа, отозвалась на это предположение – и получился диалог, подобный происходящим с фольклористами при их экспедиционной работе «в поле» с информантами (если вычесть шутливо-притворную реакцию «собирателя»): «“Уже рассказывают.” – “Кто? Какие мерзавцы?” – “Наши актеры.” – “Ох, уж эти актеры! – воскликнул я. – Они такое порасскажут!” – “Слава богу, им верят только дураки.” – “И… многочисленное потомство, читающее дурацкие актерские мемуары”». [2224]