Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций
Шрифт:
Хлебников, в отличие от Есенина, измерявшего величину собственного таланта возможностью постановки памятника себе как награды за поэтический дар (если потомки сочтут возможным), составил целый список персон, достойных монументального увековечения. Некоторые позиции этого перечня вызывают улыбку, так как Хлебников лукаво перемещал прототипы будущих изваяний в несвойственные им территориальные пределы, а также предлагал возвести монументы не только историческим деятелям, но и персонам совершенно нечеловеческого облика: например, установить «памятник орловскому рысаку в Воронеже», «памятник Лопухину в виде дерева, под которым умирал герой» или «в Киеве отцу воздухоплавания Змею Тугариновичу». [2253]
Помимо
В 1995 г. была выпущена 1-я юбилейная медаль из металлического сплава серого цвета с надписями: «1895–1925. Сергей Есенин» и «100 лет со дня рождения поэта. “О Русь, взмахни крылами”». [2255] Также известны 2 неофициальных медали: одна, из серебристого металлического сплава, с надписями «1895–1925. Сергей Есенин», «Я думаю: // Как прекрасна // Земля // И на ней человек. С. Есенин», с портретом и пейзажем; другая, из золотистого металлического сплава – с надписями «Липецкому музею С. А. Есенина XV лет. 1976–1991» и «1895–1925», с портретом Есенина и автографом. Инициатором выпуска первой «самодеятельной» подарочной медали был П. Н. Пропалов (г. Вязьма). В 1995 г. была выпущена серебряная монета достоинством 2 рубля. До этого времени выходили значки и почтовые марки с портретами С. А. Есенина.
Многообразие жестикуляции рукой: от целования ручки до угрозы
Жест вытянутой руки амбивалентен. Протягивающаяся рука как самостоятельный персонаж, своеобразный очеловеченный предмет, является сю-жетообразующим стержнем детского фольклорного жанра – «страшных историй». Генезис этого повествовательного жанра не прояснен в достаточной мере, и неизвестно время его возникновения. Можно лишь предполагать, что во времена Есенина «страшные истории» уже существовали как характерное фольклорное явление, хотя стали изучаться лишь в 1970-е годы. Известен целый ряд мотивов с карающей рукой (причем центральных в сюжетике жанра), воплощенных в поэтических клише: 1) «В чёрном-чёрном лесу… (далее следует система ступенчатого сужения образов) стоит чёрный-чёрный гроб» (произносится зловещим шепотом) и далее – громкий выкрик «Отдай мою руку!»; 2) рука душит человека (последовательно умерщвляет родственников); 3) противнику отрубают руку, и нередко она начинает действовать самостоятельно и т. д. [2256]
Можно предположить, что в сюжетный арсенал «страшных историй» образ хватающей руки проник на подсознательном уровне как древнейший архетип, чья история прослеживается от отпечатков раскрытой ладони в первобытном наскальном искусстве до жеста указующей руки памятников XX века. А между этими крайними датами уместились известные Есенину игра с пальчиками детской ладошки «Ладушки», родительский шлепок непослушному малышу, гадание по раскрытой ладони, протянутая рука просителя милостыни, жест осеняющего креста, рукопожатие при улаженной сделке (в том числе и свадебный ритуал «рукобитье») и многое другое. Жест руки, отмахивающей от себя что-то неприятное или какого-нибудь злого духа, просматривается в восприятии облика Есенина, запечатленном в воспоминании Н. П. Милоновой. По ее словам, весной 1923 г. (дата ошибочна [2257] ) Есенин вместе с другими поэтами выступал в Высшем литературно-художественном институте с чтением «Москвы кабацкой»: «Читал негромко, чуть глуховатым голосом, немного
Еще одно воспоминание о постепенном высвобождении рук и все возрастающей жестикуляции при поэтической декламации Есенина в кафе «Домино» (скорее всего, зимой 1919 г.) дал А. М. Сахаров: «Вышел на эстраду, кутаясь в свою чуйку, по-извозчичьи засовывая руки рукав в рукав, словно они у него замерзли – и начал читать “Пантократор”. Читал он хорошо, зажигаясь и освобождая себя от всего связывающего. Сначала были освобождены руки, и он энергически размахивал правой рукой, затем на помощь пришла левая, полетела, сброшенная с головы, шапка, из-под которой освободились пышные волосы цвета спелой ржи… и он весь закачался, как корабль, борющийся с непогодой». [2259]
Заметим, что сам Есенин воспринял как характерный жест указующей руки у Ленина, который любил выступать перед большой аудиторией и потом был многократно и даже стереотипно увековечен в памятниках. В «Капитане Земли», написанном 17 января 1925 г. – к первой траурной годовщине кончины советского вождя, говорится:
Лишь только он
С рукой своей воздетой
Сказал, что мир —
Единая семья (IV, 214).
Жестикуляция Есенина также включала подобный жест – как писал его друг А. Б. Мариенгоф: «На эстраду вышел Есенин. Улыбнулся, сузил веки и, по своей тогдашней манере, выставил вперед завораживающую руку. Она жила у него одной жизнью со стихом, как некий ритмический маятник с жизнью часового механизма». [2260]
Более редко современники отмечали те жесты Есенина, которые оказывались проявлением галантности и проходили сквозь века в истории культуры, а потому были обычны для мужского стиля (по крайней мере, городского). Когда же дамы упоминают о галантности Есенина, они создают эффект контрастности его личности – деревенского рубахи-парня и элегантного горожанина. Анна Ахматова пишет о посещении Есениным ее квартиры в Фонтанном доме осенью 1924 г.: «Внешний лоск, а вот лицо болезненное, с каким-то землистым оттенком. Здороваясь, он поцеловал руку, что раньше никогда не делал». [2261]
По словам заместителя директора по науке Есенинского музея-заповедника в с. Константиново К. П. Воронцова, уроженца соседней Московской обл., изучавшего этнографию «малой родины» поэта, здесь было принято среди мужчин целовать руки любимым девушкам особенным образом. В конце мая 2000 г. К. П. Воронцов продемонстрировал нам целый ритуал троекратного поцелуя: весной в с. Константиново целовали девушкам руку три раза в тыльную сторону ладони от сгиба к пальцам, а осенью – во внутреннюю часть и сгибали ладонь. [2262] Иначе говоря, осенью мужчины целовали троекратно ладошку, затем загибали пальцы дамы внутрь, как бы закрывая руку для вящей сохранности ласки. О подобном, хотя и несколько отличающемся (сокращенном варианте), целовании Есениным женских ручек писала Н. Д. Вольпин: «Когда я поднялась уходить, он взял мои руки – каждую в свою – повернул ладонями кверху, широко их развел и крепко поцеловал в самую середину ладони…». [2263]
Жестам в с. Константиново придавали большое значение. Так, из местной частушки следует, что подача девушкой правой руки парню означает симпатию и доверие к нему, а левой – наоборот, неприязнь и измену:
Со мной милый повстречался,
Дала руку левую.
Он не скоро догадался,
Что измену делаю. [2264]
У русского народа правая рука связывалась с любыми положительными представлениями и решениями, на ней носили обручальное кольцо. В частушке с. Константиново средствами символики изображен отказ просватанной (обрученной) девушки от ухаживаний парня, еще не ведающего о ее скором замужестве: