Арабская поэзия средних веков

Аш-Шанфара

* * *

Войска – словно море: поверхность покрыта волнами, В пучине мечи и кинжалы сверкают, как пламя. Не двигаясь с места, все море приходит в движенье, У самого края уже закипает сраженье. И витязи кубок кровавый пускают по кругу, Вручают тот кубок на поле сраженья друг другу. Наполнен он влагой, добытой при помощи стали: Меч белый и черные копья ее добывали. И слышится воинам песня средь грохота боя, Звон стали ей вторит, а песня поется судьбою.

* * *

Меч смерти полководец взял с собою. Он сам как меч, и он стремится к бою, Стремится на свидание с врагом. Речей любовных на свиданье том Не

произносят – там другие речи, И хочет враг уйти от этой встречи. Но вот с ним меч вступает в разговор, И враг смущен: слова разят в упор. В смятенье враг: здесь гибель в каждом слове. Сверкает меч, он жаждет вражьей крови, Он песнь свою поет, врезаясь в плоть, Всесилен он, его не побороть. Так всех врагов, что дерзостно восстали, Смиряет блеск его разящей стали. О, сколько бед готовили они! Но поднят меч – и сочтены их дни.

* * *

Был ненавистен – стал любим: так сердце повелело. Подобны мы одной душе, вселившейся в два тела. А кто поссорить хочет нас, не оберется сраму: Он словно тот, кто в гору лез, а угораздил в яму. Недаром каждому из нас теперь он ненавистен: Никто вовеки двух мечей в одни ножны не втиснет. Ну, что ему до наших дел? Мы разберемся сами. Пусть держится особняком, как нос между глазами.

* * *

Я думал о тебе: ты море иль луна? И мысль моя была сомненьями полна. Я «море» говорю, но там отлив бывает, А море щедрости твоей не убывает. Я говорю «луна» – а ей ущербной быть, И потому с луной нельзя тебя сравнить.

* * *

О смерти кто напомнил мне? Душа о ней забыла, Когда с женою и детьми так хорошо мне было. И вдруг холодная рука моей руки коснулась, И слезы брызнули из глаз, спина моя согнулась. О, мне судьбы не отвратить от начатого дела! А дело это – отделить мой скорбный дух от тела.

* * *

Как мог ты пить вино и пировать с любимой У края гибели своей неотвратимой? О ты, кого мечта так долго ослепляла, Жизнь коротка твоя и дней осталось мало. И каждый день судьба, что стольких погубила, Тебе указывает, где твоя могила. Так жизнь устроена: порадует вначале, А вслед за радостью приходят к нам печали. Они отнимут все, что накопил ты прежде,- Конец твоей мечте, конец твоей надежде! Их изгоняет явь, и по ее веленью Приходит истина на смену обольщенью.

* * *

Коль ты разумен, то в шелка не облачайся И благовоньями с утра не умащайся, Не надевай колец, чьи камни как лучи, Плащ за собою по земле не волочи. Не чванься. Пусть твой шаг всегда неслышным будет, Не должен восседать ты с выпяченной грудью, Не должен важничать: куда б ни привели Тебя твои пути, будь скромен, будь в пыли, Ходи нечесаный, в невзрачном одеяньи Из самой что ни есть простой и грубой ткани. И пусть твои глаза без зависти глядят На тех, кто облачен в сверкающий наряд, Кто силой наделен и чьи надменны речи, Кто наслажденьям предается каждый вечер, Кто совесть заглушил, но отрастил живот И кто не думает о том, что завтра ждет. Сегодня на коне он будет красоваться, А завтра под бичом кричать и извиваться. То впал в немилость он, то снова на коне… Нет! Зависть вызывать иль жалость – не по мне.

* * *

И счастья в жизни не найти, И от судьбы мне не уйти, И сколько б ни старался я, Другой удел – не для меня. Так что же взяться заставляет Меня за дело, что толкает Тащить весь этот груз опять? Хотелось бы мне это знать!

* * *

Стары кости мои – только грусть не стареет моя. Иссякает терпенье, а слез не иссякнет струя. О

покинувший нас, я не тешусь надеждою ложной: Лишь на Страшном суде наша встреча с тобою возможна. Как была бы прекрасна могила, когда бы не ты Был сокрыт в ней, а я, твой отец, чьи разбиты мечты! Я в великом терпенье пытаюсь найти утешенье, Но тому, кто в отчаянье впал, не поможет терпенье.

* * *

О сердце, сердце, что с тобою сталось? От горя мое сердце разорвалось. Хоть мы живем, оплакав мертвеца, Не оправданье это для отца. О милость божья, рядом будь с могилой, В которой сына сам похоронил я, И озари могильный мрак тому, Кто не нанес обиды никому, Не запятнал себя недобрым делом И непорочен был душой и телом. О смерть, зачем тобою призван тот, Кто в спутники тебе не подойдет? Зачем ему ошибки не простила? Тебя избрать – его ошибкой было. Ведь если б не пошел он за тобой, То им гордился б край его родной, Принес бы славу он ему однажды, О подвигах его узнал бы каждый. Какой же меч лишила блеска ты! Какой рассвет стал жертвой темноты! Какая длань отторгнута от тела! Как все вокруг померкло, опустело! Еще до полнолунья полог свой Раскинуло затменье над луной. И чья душа скорбеть о нем не станет, И чьи глаза печаль не отуманит При этой вести? Сам же я с тех пор Утратил стойкость, и потух мой взор, И хоть живу, страданием томимый, Права мои на смерть неоспоримы. Моя душа со смертью говорит И на костре отчаянья горит.

* * *

Судьба наметила его – и он потерян нами. Достойнейший от нас ушел с закрытыми глазами. О, я бы отдал за него отца и мать родную! Он – мой единственный… Нет слов сказать, как я горюю. Был разум светлый у него, и светом озарилась Могила темная его – тьма в сердце воцарилась. Зачем же был судьбы удар не на меня направлен? Зачем похищен только он, а я в живых оставлен? Он был советником для тех, кто ждал его совета. Кому был нужен свет его, не уходил без света. Людей любил он, и они его любили тоже, Хранил он честь свою и был… в могилу был положен. На свете ни один отец сражен так горем не был: Такого сына никому не даровало небо. Никто не радовался так бесценнейшему дару, Пока преступная судьба не нанесла удара. О ты, проливший реки слез, чтоб облегчить страданье, Тебе забвенья не дадут ни слезы, ни стенанья. Но сердце, где бушует боль, горя, как адский пламень, Не хочет превратиться вдруг в железо или в камень. Из памяти уходят дни, что радость мне давали, Но никогда не позабыть мне о своей печали. Такую память на земле ты о себе оставил, Что и завистников своих ты замолчать заставил. В тебе я видел все черты и чистоты и силы, И благородная душа в чертах твоих сквозила. И вот я плачу о тебе, и льются слезы эти, Когда воркует под окном голубка на рассвете. И если бы не мысль о том, что я не понят буду, Что это ересью сочтут,- я объявил бы всюду Днем всенародной скорби день, когда сомкнул ты вежды, А день, когда родился ты, днем счастья и надежды.

* * *

Все дома опустели, нигде голоса не звучат. Всюду скорбь воцарилась, весь мир этой скорбью объят О тебе я горюю. Когда б тебя смерть не скосила, Ты придал бы исламу и добрым обычаям силу. Абу Бекр, не хватает мне слез, чтоб оплакать тебя! Просыпаюсь, стеная, день божий встречаю, скорбя. Вспоминая тебя, восклицаю: «О, горе мне, горе!» Мне никто не ответит, теперь только эхо мне вторит. О, души моей светоч, опора в превратной судьбе, Почему обошла меня смерть, приближаясь к тебе? Мы бы вместе тогда погрузились в пучину могилы, Был бы саван один, и одна бы нас мгла поглотила. О, какая душа в оболочке телесной жила! Приюти эту душу, Аллах, она чистой была. Если б даже весь мир за него предложило мне небо, Он бы тоже за жизнь его платой достойною не был.