Архив Долки
Шрифт:
— Ничего подобного, думаю, — ответил Мик беззаботно, — хотя человек, которому она принадлежит, сам по электрической части. Хочет сдать на хранение в Банк Ирландии, от греха подальше, туда-то мы сейчас и поедем. Он изобретатель.
— Ах вон что, — сказал Чарли. — Такого сорта публика умеет миллионы заколачивать, пока все прочие мы медяки наскребаем.
Мик, когда позднее вошел в Банк Ирландии — Чарли впереди тащил бочонок, — почувствовал, что, по сути, вступает в пределы Цистерцианского ордена траппистов. Вероятно, есть в банках некое монастырское свойство, священный символизм денег, серебра и золота.
— Оставь его вон там, у столика, Чарли, — сказал он, — и, думаю, вот это воздаст тебе за все хлопоты.
Дружелюбный кассир с готовностью Мика узнал. Нельзя ли потолковать с кем-нибудь ответственным об одном частном деле. Не с управляющим, разумеется, а с кем-то… уполномоченным? Разумеется.
Мистер Хеффернэн, когда Мика проводили в его поразительно современный кабинет, оказался пожилым, милым, и можно было б ожидать, что он того и гляди выставит графин. Усевшись и отказавшись от сигареты, Мик взялся за дело бодро, как ему показалось.
— Мистер Хеффернэн, я клиент новый и невеликий. Хотел бы спросить об одной банковской услуге, про какую слыхал. Я о вашей системе хранения.
— Так?
— Правда ли, что вы принимаете на хранение предметы, не зная, что они такое?
— Да. Любой крупный банк оказывает такую услугу.
— Но, положим, нечто — скажем, ящик, — в действительности адская машина? Бомба с часовым механизмом, к примеру?
— Ну, среди ирландских учреждений мы довольно уважаемое. Банк Ирландии — вот он, по-прежнему стоит, несмотря ни на каких чудаковатых либо злокозненных вкладчиков.
— Но… следует отбросить мысль, что бомба с часовым механизмом — непременно нечто тикающее. Современные методы, мистер Хеффернэн, позволяют создать простой предмет, похожий на луковицу, допустим, у которой будет взрывная мощь 10 000 тонн ТНТ.
— Что ж, от начала времен банковское дело всегда было связано с рисками. Это все, что я имею сказать. Конечно, есть и у наших возможностей определенные ограничения. Физический размер предмета хранения, например, обязан соответствовать некоторым пределам и не создавать неудобств — у него не должно быть скверного запаха, допустим. Если вам полюбился какой-нибудь старый паровоз и вы его приобрели, боюсь, его мы на хранение принять не сможем. Но в пределах разумного — что угодно.
— Что ж, мистер Хеффернэн, вы меня удивили и порадовали.
Они послали курьера внести бочонок. В нем содержатся кое-какие мелкие предметы, произведенные ближайшим родственником в связи с его электрическими исследованиями: он врач с частной практикой, и у него мало места для хранения. Сами по себе предметы — мелочевка, вес — преимущественно самого бочонка. Вся эта штука ничего вредоносного не излучает, гарантированно.
Мику собственные россказни показались жалкими, однако мистера Хеффернэна вполне удовлетворили. Подписав кое-какие бумаги, банк принял сокровища Де Селби, а их временный хранитель вновь выбрался на улицу. И вскоре уже созерцал стакан прохладной воды «Виши». Чудесно, как дельцы, знающие свое дело, умеют гладко делать дела.
Мик чувствовал себя не праздным, а не занятым. Чем ему увлечь себя до вторника, когда состоится его вторая встреча с Джеймзом Джойсом в Скерриз?
Чтобы осмыслить это глубже и полнее, он заказал второй напиток, хотя искренне недоволен был даже и с невинным питием в столь ранний час, когда, можно сказать, утро еще толком не началось. Однако заботы его тяжки, и он словно бы принял на себя образ кабинетного министра. Что значит — «кабинетного»? Премьер-министра, точнее было б сказать. Политика в некоторых ключевых отношениях была его личной задачей: он принимал — и уже принял — важнейшие решения. Его намерение удалиться от мира лично, до конца своих дней, было, вероятно, самым важным — но лишь в отношении его самого и его бессмертной души; последние же дела с Банком Ирландии касались всего рода людского, ныне и присно. А что ж Де Селби? Убить его было б непоправимо грешно, однако на ум Мику пришел срединный и менее лютый промысел, кой, несомненно, выдавал в нем академичность сознания. Он потратит незанятые выходные на точную и сдержанную запись фактов, касающихся Де Селби, его химической работы и дьявольских замыслов, а также предпринятых действий, вплоть до сегодняшнего утра. И этот документ он вручит аббату траппистского дома, в котором окажется, тем самым передавая уму постарше и помудрее решение о личном будущем Де Селби, а также о судьбе адского имущества, кое, несомненно, громоздилось в мастерской «Шур-мура».
И вот еще что: сообщить Мэри, что у него, так сказать, нет нужды в ее пригляде. Письмо — немыслимо и трусливо, да и желательно подчеркнуть, что именно строгий, закрытый орден — а не другая женщина — подтолкнул его столь резко передумать. В понедельник или вторник он попросит ее встретиться с ним вечером в гостинице «Рапс». Это место приятно удалено для бурной сцены, если таковой суждено случиться, а также всегда возможно, что там окажется Хэкетт.
К тому времени его второе расследование Джойса завершится, и, вероятно, возникнет решение, что делать с этим странным человеком — и делать ли что-нибудь вообще. Разобраться и с ним, и с Мэри и Хэкеттом заодно — грандиозная программа на один вечер.
Глава 18
В поезде на Скерриз во вторник вечером настроение его было мирным — успокоенным даже, справедливее будет сказать. Quesque faber fortunae suae, как гласит избитая цитата: всяк кузнец своей кутерьмы{119}. И все же он не считал, что подобный взгляд действен. Мик осознавал вездесущую двусмысленность: иногда, казалось, он диктовал события с божественной на то властью, а временами видел себя игрушкой неумолимых сил. В этой поездке в частности он чуял, что надо ждать проявлений Джойса и принимать его как есть. Джойс уже распалил Мику любопытство, сказав, что работает над книгой — безымянной, без единого намека на содержание. Кто знает, он мог бы оказаться самозванцем — или же исключительным примером физического сходства. Однако внешность его была подлинной, и он явно пожил на континенте. В самом деле, нельзя было считать его одной из задач Мика — скорее, интересным отвлечением для человека, теперь уж поднаторевшего вмешиваться в чужие дела. Мик очень кстати не оставил ни своего личного, ни делового адреса, и нельзя сказать, будто Джойс знал о нем что бы то ни было порочащее.
Гостиница оказалась заведением простым, без бара, но некий старик, неприметный в манерах и одежде до такой степени, что неясно было, слуга он или владелец, провел Мика по коридору в «гостиную, где господа принимають напитки». То была скверно освещенная комната, маленькая, с линолеумом на полу, несколькими маленькими столиками там и сям, а в жаровне мерцал огонь. Мик был один, согласился со своим хозяином, что вечер для этого времени года никудышный, и заказал маленький херес.
— Я ожидаю друга, — добавил он.
Но Джойс оказался пунктуален. Появился он бесшумно, очень тщательно одетый, тихий, спокойный, в маленькой черной шляпе, венчавшей его некрупные строгие черты, в руке — крепкая прогулочная трость. После легкого поклона он сел.
— Я взял на себя смелость попутно заказать кое-что, — сказал он, чуть улыбнувшись, — мы, люди этой профессии, стараемся беречь ноги других. Надеюсь, вы «на пятерочку»?
Мик легко рассмеялся.
— Великолепно, — сказал он. — Прогулка от станции бодрит сама по себе. Вот ваш напиток, я угощаю.