Астра
Шрифт:
Один только, самый свирепый, одноклассник уперся. В третий раз отдал свою тетрадь Луке с напутствием, что убьет его, если тот уроки не сделает, и в землю закопает.
На следующий день Лука тетрадь попросту не принес. «Сделал?» – спросил одноклассник. «Сделал», – кивнул Лука. «Ну и?..» – «Сделал. Но тетрадь твою я потерял». – «Повтори». – «Хорошо, повторю, если просишь, – кивал Лука. – Я потерял по дороге в школу твою тетрадь.» – «Свои не потерял, а мою потерял?» – «Я ее заранее приготовил, – смиренно врал Лука, – чтобы сразу тебе отдать. Но, к сожалению, потерял».
Вечером однокласснику тетрадь собака его притащила измызганной. Лука закопал тетрадь, наверное, в отместку за то, что его пообещали закопать. Так и самый жестокий хулиган отвернулся от дурачка Луки.
В деревне дурачков
Вместо сочинения на тему «Как я провел лето» Лука изложил стихотворение дяди Коли:
И не успеет тихий вечерОткрыться бледною луною,Как утро завершает речи,Светясь сосновою корою.Удушье сна холодным светомОстудит утро, и взовьетсяЗа бледною луною следом,Как ястреб за добычей, солнце.И занавески всполошатся,Стегая влажный подоконник,И станет солнце разоряться,Роняя золото в игольник.Теперь Лука не Владимира Соловьева запоминал наизусть, а стихи дяди Коли. Причем произносил их очень внятно и рассудительно, как истый чтец. Дядя Коля, слушая своего воспитанника, мерк в угоду свету, исходящему от него, барахтался в углу, как тень от тонких пальцев Астры на стекле керосиновой лампы, которую она неловко пыталась то притушить, то разжечь ярче. И в освещении она не находила покоя!
Учительница возмутилась, сказала, что, если уж Луке захотелось процитировать чьи-то стихи, надо указать их авторство. Кто их написал? «Николай Штурвалов», – гордо ответил Лука. «Кто?» – «Я же говорю, Николай.» – «Иди», – обиженно велела учительница. Поставила Луке, а значит, и Коле Штурвалову три с минусом.
Колю она великолепно знала. Он и перед ней что-то заикался. Но она удалилась оскорбленно, словно пьяный пристал. Штурваловская поэзия и без улочного заикания вызвала у учительницы ту же оскорбленность. Она заключила стихотворение в гневный красный чернильный круг.
Как младенчество сменилось школьным детством, так же, очевидно, Коля Штурвалов заменил Луке дядю Васю Камедьева.
Со своими детьми Штурвалов не занимался, да и вообще от жены как-то загодя ушел. А с Лукой стал теперь почти неразлучен. Наверное, чтобы хоть так быть поближе к возлюбленной без взаимности Астре.
Ходили Лука и дядя Коля странной парочкой. Дядя Коля заикасто читал свои стихи, играл с Лукой в индейцев, в куклы. Лука перенимал от него повадки. Заикаться, правда, не стал, но двигаться начал судорожно, пугливо и одновременно самозабвенно. Со стороны игры их выглядели ужасающе. Казалось, два безумца отплясывают танец святого Витта. Но сами они были счастливы несказанно.
Плавали по Волге на лодке. Дядя Коля рушился с кормы в кувшинки и, казалось, утопал с залепленными собственными мокрыми патлами глазами, путаясь намертво в длинных подводных стеблях, а не плыл. Лука так боялся за воспитателя, что и самой воды стал бояться как огня. А когда дед Чашников порывался его научить плавать, только мучительно бился на мелководье, подражая движениям Штурвалова. Но если Штурвалов как-то, но плыл, через гребок доходя до своего близкого вдохновения, то для Луки стало научиться плавать то же, что научиться летать.
Сам Штурвалов наедине с Лукой, выдавались минуты, почти выздоравливал и не очень заикался. Вел с Лукой взрослые разговоры. Объяснял, почему ушел от жены. В оправдание читал стихотворение:
«Я не хочу быть женой поэта!» —Сказала ты мне ввечеру,В преддверье неизвестного лета,Толком не объясняя почему.Больше ты ничего не говорила,А только ходила величаво,Как фламинго берегом НилаИли как у дворцового фонтана пава.Да, ты до смешного – как птица,Также гордишься собою в клетке.Не бойся, как может поэт спиться,Если он и пьет и пишет редко?Редко, но ведь и метко,Пьет да и пишет он:Пьет – словно уходит в разведку,Пишет – как расцветает пион.Лука стихотворения Штурвалова запоминал сразу, читал их вечером матери, словно отчитывался. Мать слушала снисходительно. Она заранее была уверена, что Коля Штурвалов, конечно, прелестный и талантливый по-своему, но не гений. Всерьез она принимала только признанных ею гениями.
Но летом Лука немного отступался от дяди Коли.
Луку перевозили в Челноки, к бабушке Мирре. Вместе с ней Лука читал приключенческие книги. Плавал в лодке по Волге не с Колей, а с дедом.
Собрались раз на другой берег на охоту. Лука повесил себе за спину дедово ружье, сел в лодку. Дед греб, потом кидал с лодки спиннинг, увлекся.
Оборачивается, Луки в лодке нет. Чашников глянул через борт, словно подступил к пропасти. И через пасмурную воду увидел, что Лука, так же покорно, сидит с двустволкой за спиной на дне. Свирепо замахиваясь спиннингом, дед случайно опрокинул внука за борт, тот неслышно перевалился и ушел на дно. Лука сидел на дне, белые волосы его колыхались по ласковому донному течению.
Как хищная птица, дед нырнул, разрубив руками воду, выбросил внука со дна в лодку. Тот и не нахлебался почти. Так замечтался, словно и в лодке уже не дышал, так замер в мечтах.
Когда Штурвалов наведывался к Чашниковым в Челноки, где сам раньше, иногда и теперь жил со своей семьей, дед подшучивал над ним. Лука смеялся вместе со всеми.
Сидели на террасе.
– Николай, – спросил Чашников, – почему бы тебе не жениться на Астре? Ты так любишь Луку, он тоже тебя любит. Степан все равно с ней не живет. Он, я думаю, не будет против. А то что ж она кукует одна? Устраивает у себя какие-то сомнительные сектантские сходки. Ты бы, Николай, взял бы ситуацию под контроль.