Авель, брат мой (сборник)
Шрифт:
Бондарь пригнулся и побежал догонять роту.
Рота лежала, прижавшись к ходящей ходуном земле, в сотне метров от линии вражеских окопов. Когда артподготовка кончилась – показалось, что оглохли, настолько стало тихо.
Бондарь поднял голову, прохрипел:
– Плазма, твою мать!
Гранатомётчики отделений подхватились, встали на колено, положив трубы на плечо. Дали залп – в сторону траншеи противника полетели сияющие шары плазменных зарядов, лопнули, растеклись
После такого в живых там никого не могло остаться. Цепь поднялась, вдавив до упора спусковые крючки дрожащих от злости автоматов, зарычала:
– Ы-ы-ра!
И тут же вражеский бруствер осветился вспышками ответного огня в упор, полетели гранаты. Пехотинцы падали, крича уже от боли и ужаса, вываливая внутренности в грязь.
Над позицией противника вспухло золотистое облако, выбрасывая струи маслянистого тумана.
Кто-то заорал:
– Жёлтая отрава!
Бежали без всякой команды, оставив раненых, бросая тяжёлые ранцы с боекомплектом.
Скатились в свою траншею, тяжело дыша. Бондарь выматерился, прокричал:
– Командирам отделений – доложить о наличии личного состава!
Потом, выслушав доклады, возился с браслетом, выключая отсутствующих.
– Раненых добиваете, товарищ капитан? – оскалился Батыров.
– Дурак ты, капрал. Я под Волгоградом видел, что с нашими ранеными бывает. Обратно высоту отбили, а там они лежат – с собственными отрезанными причиндалами во рту. Уж лучше я их, чем эти.
Небо раскололось, завыло ответным артиллерийским ударом. Первым же взрывом завалило целое отделение, уцелевшие поползли в блиндажи, забились в щели.
Скрючившись в позах эмбрионов, вздрагивали вместе с трясущейся от взрывов землёй. Из всех молитв и слов осталось в голове лишь одно – «мамочка».
Потом стало невозможно тихо. Только с шипением из перевёрнутой взрывом «мальвины» испарялся в небо фреон, расплываясь золотистым облаком.
Сергей с ужасом смотрел на обнажившуюся от сотрясений стенку окопа. Жёлтые кости с застрявшими в них кремниевыми наконечниками стрел соседствовали с ржавыми багинетами наполеоновских времён и дырявыми касками Второй мировой.
Рамиль, отряхивая пласты навалившейся грязи, спросил у Дениса:
– Где твой автомат, чмо?
Волконский поглядел прозрачными глазами и улыбнулся:
– Я не буду стрелять. И ты ничего с этим не поделаешь, капрал. Про это поле писали в апокрифах, это Поле Выбора. Тысячи лет люди пытаются доказать Богу, что он зря дал нам разум. Тысячи лет сжигают, рвут, взрывают себя. Всё это время Бог терпел, верил и ждал. Но чаша уже полна.
Сержант зло проворчал:
– Отстань от убогого, Батыров. Валить надо отсюда бегом.
– Ага, валить. До леса не добежим, браслетик догонит. Будем лежать синие под небом
– Пошли, – просто сказал сержант.
Выволокли из полуобвалившегося блиндажа капитана. Придавили к земле, навалились на руки, не давая достать пистолет.
– Идиоты, – прохрипел капитан, – попытаетесь содрать браслет – сдохнете.
– А зачем сдирать? – улыбнулся Батыров и ударил саперной лопаткой по руке ротного.
Ротный заревел, как животное. Захлёбываясь, попросил:
– Суки, хоть блокаду вколите мне, садисты.
Рамиль, скалясь, продолжал рубить кость, протирая глаза от фонтанирующей крови. Закончил, снял с отрубленной кисти браслет, аккуратно положил на бруствер. Отошёл, стащил с пояса флягу. Полил в ладонь, плеснул в улыбающееся лицо.
Денис подполз к обмякшему капитану, наложил на обрубок самозатягивающийся жгут. Вытащил аптечку, выбрал нужный шприц-тюбик, вколол ротному прямо сквозь обгоревший камуфляж.
Сержант взвыл, схватил с бруствера браслет, бросил на землю, разбил выстрелом из автомата, добавил каблуком, крича:
– Всё, свобода! Свобода, братцы! Мы не мясо, мы – люди!
Рамиль обернулся. С лица сползла улыбка. Медленно произнёс:
– Что. Ты. Делаешь, придурок? Браслет нельзя разрушать. Чипы срабатывают. При потере сигнала.
Засипел, схватился за горло.
Вторая рота извивалась на дне траншеи, пытаясь втянуть в лёгкие хотя бы молекулу воздуха.
– Прости меня, родная! Я не знал, что ты в том доме. Я так тосковал по тебе.
Татьяна улыбнулась, тряхнула золотой копной:
– Серёжка, я тебя давно простила. Главное, чтобы ты сам всё понял.
– Но теперь-то мы навсегда вместе?
Жена прикусила розовую губку. Покачала головой:
– Нет, любимый. Не сейчас. Ты ведь ещё не сделал главного.
Воняющая железом вода текла на лицо. Сергей очнулся, с хрипом втянул воздух в пустые лёгкие. Сел. Глянул на Дениса, спросил:
– Как ты сумел? Как вытащил чип?
– Очень просто, – пожал плечами Студент, завинчивая пробку фляжки. – Ничего я не вынимал. Никакая электроника не сильнее человека. Это ведь мой дыхательный центр. А у тебя – твой.
Повернулся к бледному капитану и продолжил рассказ:
– У Адама и Евы был один сын. Один, а не два. В каждом есть и Каин, и Авель. И кем из них двоих быть, зависит только от тебя самого. Ни твой шлем, ни «мальвина» не ошибались – на этом Поле были исключительно чужие.
Помог Бондарю подняться. Выкарабкались из траншеи. На равнине догорали шесть танков – по три с каждой стороны, словно откопированные.
– Я понял, – просиял Сергей, – все наши враги – в зеркале. Чтобы остановить войну, надо перестать стрелять.