Багатур
Шрифт:
Покусывая губу, Сухов поглядел им вслед. Странно… Он-то был уверен, что монах, пересевший на серую лошадь, – это уловка Бэрхэ-сэчена, простейший способ пустить по ложному следу. А выходит, что его как раз и уводили от бенедиктинца, или кто он там.
– Дело ясное, – проговорил Олег, – что дело туманное…
Глухой стук копыт по мёрзлой земле загулял эхом меж двумя рядами домов, и к Сухову подскакал Олфоромей Лысун. Беспокойство на его лице сменилось облегчением.
– Еле нашёл… – проворчал он и кивнул в сторону отъезжавших «чёрных клобуков»: – А кто это?
– Да
С вечевой площади новики углубились в переулки, выходившие к замёрзшему ручью, незамысловато прозванному Ручаем, – и на первом же перекрёстке столкнулись с сотней Акуша. Половец осадил коня и крикнул:
– А вы чего здесь?
– Княжью волю исполняем, – бодро ответил Олег, – оберегаем покой мирных жителей.
– Это нам приказано было! – возмутился приятель Акуша по имени Сатмаз, как бы заместитель окольничего. – А вы давайте, мотайте отседова!
– А ты нас прогони, – сказал Сухов с ласковостью в голосе.
Новики, насторожившись было, задвигались посмелее, заулыбались. Акуш, успокаивая грызущего удила коня, похлопал его по шее и заговорил:
– Ты, как я погляжу, совсем страха не чуешь? Не много ли воли взял?
– Мне хватает.
– А почто брони отобрал у новгородцев?
– Что, уже мамке нажаловались? Ты знаешь, Акуш, у нас, у рыцарей, есть обычай такой. Мы, когда на турнирах в поединках сходимся, то проигравший отдаёт победителю свой доспех. Вот и мои тоже выиграли… Ну что, Акуш? Расходимся? Или турнир затеем?
Окольничий криво усмехнулся.
– Обойдёшься. Мне твой шлем ни к чему.
– Ну, прощевай тогда.
– Свидимся ещё, – выцедил половец.
– В любое время, Акуш.
«Золотая сотня» ускакала, поигрывая мечами, булавами, саблями. Глухой топот копыт затих, затерялся в путанице улочек Подола. Олег осмотрелся – дома, дома, дома… Дерево скрюченное. Слякоть внизу, хмарь вверху. Сухов почувствовал внезапный упадок сил. Чего ради стремиться куда-то, добиваться чего-то? Смысл в этом какой? Вот зачем он сразу двоих врагов нажил? Каких двоих? А третий? Этот-то, плосколицый который? Ну вот, значит – троих. Зачем, спрашивается? Что за дурацкая манера – сначала создавать трудности, а потом их героически преодолевать? Чего он, вообще, добивается? Тёплого местечка при великом князе? А оно ему надо? А что ему тогда нужно? Чего он по-настоящему хочет? Не из того убогого выбора, что предлагает ему время, а вообще?
«Ты ещё смысл жизни поищи!» – зло скривился Олег. Хватит! Довольно. Устал он, наверное. Ясное дело, устал! В веке десятом скакал с восхода до полудня, а в веке тринадцатом опять, по новой, рассвет встретил. И весь день то на ногах, то в седле, а солнце-то село уже, темнеть скоро начнёт.
Житейские дела вернули Сухова к реалу. Тут не до депрессии, думать надо, где ему ополчение разместить да чем кормить две сотни здоровых лбов. Вернуться на Гору? Тогда вместо ужина «подадут» разборки…
Додумать и решить Олегу помешал недалёкий девичий крик. Встрепенувшись, Сухов развернул коня и поскакал на звук, пока не
Тут-то они и собрались – четверо вояк с Горы, пьяных и мерзких, прижавших к стене резиденции тудуна девушку. Шубу с неё уже сдёрнули, и теперь грязные пальцы тянулись к расшитому нагруднику, похожему на распашонку, накинутому поверх длинной белой рубахи.
Олег на скаку покинул седло, с разбегу вонзая меч в спину ближнему из насильников. Лезвие вышло спереди, разваливая печень.
Трое собутыльников оказались не настолько пьяны, чтобы уж и вовсе растерять бойцовские качества. Они махом обернулись к шестому лишнему, выхватывая из ножен сабли да мечи. Сухов стал отступать, уводя троицу от девушки, но та и не думала сбегать, только что шубку подхватила да на плечи накинула.
Трое рубак – это сила, если при этом они не будут мешать друг другу. Поединок требует простора, чтобы было куда отступить, куда отскочить, а вот когда напавшие на тебя давку устраивают… Им же хуже.
Вои ожесточились – кроили мечами без устали, не давая Олегу продыху. Сухов понемногу отступал. Неожиданно вляпавшись в свежую коровью лепёшку, он поскользнулся, но не упал, утвердившись на колене. Один из нападавших вырвался вперёд – вонючий мужик с бородой, выпачканной в подливке, в сорочке тонкого белого полотна, шитой цветными шелками и облитой вином. Вот в эту-то винную кляксу и попал клинок Олега – пятно мигом расплылось, набухая хмельной кровью.
Изнемогая, отбивая удары, рубящие сплеча и секущие наотмашь, Сухов медленно, содрогаясь от натуги, поднялся во весь рост – и уложил третьего, грузного, в кольчуге и пластинчатом доспехе, но без шлема, с головой, обритой наголо и покрывшейся бусинками пота.
Бритоголовый упал беззвучно – остриё меча вошло ему под выпяченную нижнюю челюсть. Обратным ударом Сухов поразил четвёртого, худущего, с брыластым лицом. Худой растянулся «звёздочкой», раскинув костлявые руки и тонкие ноги.
Тяжело дыша, Олег постоял, унимая бешеное сердцебиение, вяло обтёр клинок об рубаху бритоголового и вернул меч в ножны.
А тут и новики подтянулись. Топоча, как табун лошадей, они вывернули из переулка.
– Живой ле?! – заорал Олфоромей и тут же крикнул, оповещая своих: – Живой!
– Прости, что не поспели, – выдавил Станята, отпыхиваясь и с ужасом оглядывая череду мертвяков. – Ох ты, мать честная… Да сколько их тут! Батюшки…
– Ты как дунул верхом, – с ноткой обиды сказал Пончик, – а мы пёхом! Думали, опоздаем… Угу…
– Да всё в порядке, – сказал Олег.
Обернувшись, он увидел девушку там же, где она и раньше стояла. И почему-то обрадовался. А ближе подойдя, ещё и восхитился – красавицей оказалась спасённая им киевляночка.
– Как звать тебя? – спросил Сухов, как мог, мягче.