Бастард четвёртого мира. Том 2. Чего б не сулила безвестная даль
Шрифт:
– Хех… Хе… Х-е-х…
– Но я все же отвечу, – наконец отсмеявшись и понизив голос, зашептал старец. – Главарь держит лакана где-то в восточном крыле крепости, поближе к хозяйским покоям. Так чародей находится под беспрестанным надзором. Ведь Люто хоть и слывет безрассудным дикарем даже среди некоторых своих подданных, однако хорошо понимает, что многое в его сытой жизни зависит именно от Генэди.
– Значит, как раз его стоит навестить в первую очередь, – процедил я.
– Что, малыш, все же решил избавить несчастного мага от забот бренного мира? – с веселой издевкой хмыкнул Думитур. – План-то, оно, конечно, разумный. Но не торопись с намерениями, драконий лоб. Все не так-то уж и просто, как кажется на первый взгляд. Участь Генэди немногим
– Могучий чародей, Поборник суда и раб в одном лице, – снова встрял в беседу Давинти. – Завораживающе странное сочетание, не находите? Зачем же тогда магистр Генэди, если, конечно, он действительно так искусен, не воспользуется своими талантами и не покинет проклятый остров? Я бы поступил именно так.
– Не сомневаюсь, – резким тоном ответил Думитур. – Только прежде давай-ка пораскинем мыслишками, эльф. Представим, что некий мятежник осмелился на побег, – многозначительно произнес он, хитро и искоса посматривая в мою сторону. – Единственный выход к берегу – это врата крепости, путь к которым пролегает через плато арены. Лучники, на смотровых вышках, не оставляют свои посты ни днем, ни ночью. Даже если беглецу удастся миновать град метких стрел и приблизиться к заветной цели, проход откроется только по личному приказу хозяина Крактан. А преодолеть такие двери силой способен разве что разъяренный гролль. Да и тот должен быть раза в два крупнее обычного.
При упоминании гигантского монстра поэт взволнованно охнул, обнял ладонями впалые щеки и опер локти о колени, точно юнец, вслушивающийся в строки жуткой побасенки с замиранием сердца.
– Так вот, – продолжил старик. – К выдумке можно быть и помилосерднее, а потому нашему пленнику сопутствует невероятная удача, и он все же проникает за стены. А дальше… Дальше любого отступника ждут холодные волны Спешного моря. С таким противником вряд ли получится договориться, – устало процедил он. – Я не слишком разбираюсь в судоходном ремесле, но твердо знаю, что с любым кораблем никому не совладать в одиночку.
Сказав так, Думитур многозначительно смолк, стараясь придать рассказу большей убедительности.
– Но ведь мы же говорим о настоящем чародее, верно? – забеспокоился тил. – Пусть, пусть он применит какое-нибудь корабельное заклятье. Уверен, таковые имеются.
– Пусть, по-твоему. Уж что-что, а науку досужего вымысла за долгие годы одиночества я постиг в совершенстве. Однако даже будь все так, как хочется тебе, длинноухий, избежать неудачи придется вряд ли, – усмехнулся калека. – Стоит кораблю отчалить, как его тут же накроет огненный залп магических орудий. В скальной породе, что обрамляет залив с обеих сторон, скрыто не меньше дюжины древних, но готовых к бою маго-пушек, которые способны разнести в щепки любую посудину, решившую покинуть порт без ведома Люто. И наконец, когда вдруг вся артиллерия разом даст осечку и позволит судну идти дальше, корабль беглеца все равно расшибется о стену иллюзорного купола, словно налетев на тупой риф во время шторма. Смекаешь, к чему я, эльф? – колючим тоном прошелестел старик. – Даже имея в руках ключ, не всегда можно добраться до нужной двери.
– Многовато препятствий, – я омрачено опустил взгляд в пол.
– Точно, броктар, многовато, – охотно подтвердил одноногий воин. – Генэди пытался уйти. Не единожды. В одну из ночей ему почти удалось. Но хозяин Крактан ревностно охраняет свои вещи, а особенное внимание уделяет тем из них, что способны передвигаться и мыслить. Мага останавливали снова и снова. И каждый раз его ждало суровое наказание. Генэди хром, потому как его ступни лишены пальцев. Целых четырех. Ровно столько попыток побега он предпринимал. За каждую, Люто самолично увечил лакана. Видимо, главарь зрит в подобной каре некую жестокую иронию.
– Ну и мразь, – с ненавистью стиснул я зубы. – Дикие
– Пожалуй. Мягкосердечия тут мало, это верно, – согласился Думитур. – Так же верно, как и то, что у каждого разумного есть свой предел прочности. Для большинства он измеряется количеством золота. Для других – это семья или узы рода. Иные же с радостью тонут во тьме кровавых свершений во имя идей честолюбия. Прочие готовы подчиниться в обмен на возможность лишь прикоснуться к власти или хотя бы пребывать в ее тени, довольствуясь жирными объедками со стола хозяев. Для Генэди пределом оказалась боль. Не знаю, как Люто удалось пленить Поборника и сколько пыток потребовалось, чтобы сломить его волю, но с некоторых пор голова лакана всегда сокрыта под капюшоном.
– Чепуха, – вдруг запротестовал поэт. – Я хорошо осведомлен о нюансах культур мыслящих обитателей Тилрадана. И о традициях расы лаку мне, безусловно, известно достаточно многое. Лаканы никогда не покрывают головы полностью. Их народ вовсе не приемлет прятать под одеждами то, что считает достоянием среди подобных себе. Скорее наоборот. И если бы вы, мои не слишком образованные приятели, обладали той же осведомленностью, что и я, то тоже наверняка знали бы, что по рогам лаку можно легко судить о возрасте, принадлежности к династии, умственной силе, а иной раз и о величине богатства. Это же, если хотите, настоящее знамя. Символ сродни высокому титулу какого-нибудь благородного эльфийского дома или вычурному гербу монарших наместников людских провинций. Знак достоинства, воспринимаемый как личная реликвия, наконец. Для чего же тогда скрывать…
– Угомонись, тил, – ворчливо перебил поэта Думитур. – Мои старые уши не в силах выдерживать твою мудреную трескотню слишком долго.
Давинти обиженно смолк.
– Но ты болтаешь верно, – поспешил приободрить остроухого он. – Все так. Только Люто в своем вероломстве лишил Генэди заветного символа вместе с отрубленными рогами, переломив и дух Поборника. Теперь маг беспрекословно следует воле главаря, охотно исполняя любую грязную работу.
– Все равно в толк не возьму, – буркнул Дави, нервно разглаживая заляпанные грязными потеками рукава одежд. – Люто явно не глупец. Конечно, он крайне жесток, порочен и, скорее всего, не в состоянии отличить ямб от хорея, но слабым его рассудок назовешь едва ли. Для чего же тогда такому расчетливому, хитрому и жадному до власти разумному оставлять отмычки от собственного логова в чужих руках?
– Э-э-э… Как? – рассеянно переспросил старик.
– Зачем главарь использует помощь чародея Генэди для открытия прохода сквозь купол? – задумчиво продолжал бормотать тил. – Почему сам не овладеет нужным заклинанием и не соберет все ключи в одной связке? Ведь рано или поздно, то, что стремится к свободе, обязательно вырвется наружу.
– Ах, вот ты о чем, – уловив мысль поэта, выдохнул Думитур. – Люто всего лишь головорез, безжалостный убийца и работорговец. Не стоит легкомысленно относиться к его варварским повадкам, и уж тем более недооценивать безмерное влияние, но и полагать «семи пядей во лбу» простого разбойника, что начинал свой путь с карманных краж на городском рынке, а затем волею случая выстроил целую империю и обзавелся собственным островом, так же глупо. Его владения взращены отнюдь не из прозорливости или ума. Есть тому иные основания. Лихая удача и море крови… Эти извечные столпы способны кого угодно поднять на вершину.
Старик сердито ухнул костылем о низ решетки.
– Сам же вожак, – заговорил он вновь, – только пытается корчить из себя мудреца перед харями недалеких подручных да трибунами хмельных богачей, восседая на своем бестолковом троне и жонглируя заковыристыми словечками. Но нутро не изменить. Мясник остается мясником, даже если на его макушке зиждется корона. Люто не в состоянии проникнуть в смысл даже самого простейшего заклинания. К счастью, его таланты не простираются дальше камеры пыток и планирования налетов на окраинные деревушки. Коли по мне, так лучше прочего, когда подобные люди ограничены в возможностях.