Белая сорока

Лускач Рудольф Рудольфович

— Если бы я только знала… — всхлипнула она.

— Что ты должна была знать? — как можно спокойнее спросил Шервиц. — Прошу тебя, что именно?

— Что? — повторила Хельми как бы про себя, и было видно, что она в растерянности. Шервиц не сводил с нее настороженных глаз, ожидая ответа.

В комнате настала такая тишина, что даже тиканье настенных часов напоминало выстрелы. Бог знает почему, но мы все вместе с инженером ожидали, что скажет Хельми. Ее необычное настроение словно бы передалось и мне. Рожков что-то чиркал на кусочке бумаги.

Усов со своей неизменной улыбкой уставился в потолок.

Хельми нервно подернула плечами, махнула рукой, как бы отгоняя назойливую муху, и сказала, обращаясь к Шервицу:

— Могла ли я предположить, что в этом доме или вообще около произойдет несчастье? Ты же сам рассказывал, совсем недавно здесь случилась беда, ведь так, да? Старый господин учитель…

— Прости, но это просто глупо. Никогда не предполагал, что шведы так суеверны, — резко сказал Шервиц.

— Ах да, этот случай с белой сорокой, — заговорил Усов, словно приветствуя такое направление разговора. — Мы получили сообщение из больницы. Очень неприятная история, но насколько мне известно, следствие еще не окончено. А что вы по этому поводу скажете, товарищ Рожков?

— Я хотел побеседовать с пострадавшим, но врачи не разрешили, — был ответ.

— Как себя чувствует ваш отец, товарищ Богданов? — обратился Усов к лесничему, скользнув взглядом по Хельми. Та отвернулась.

— Слава богу, теперь уж значительно лучше, — проговорил лесничий. — Когда я был у него последний раз, он уже сидел в постели и даже сказал несколько слов. Правда, вся голова у него завязана, пока не может двигать челюстью, пьет только бульон через трубочку, но опасность миновала.

— Вы слышите, товарищ Рожков? Он уже может говорить, а мы еще ничего не знаем.

— Хорошо, подождем до утра, — решительно сказал Рожков.

— Вот и прекрасно. А теперь, пожалуй, нам следует побеседовать с лицами, которые присутствовали при несчастье, — заявил Усов, и в его глазах мелькнула хитрость — ведь мы на месте происшествия, свидетели, как говорится, под рукой…

Что ж, все правильно. За этим мы их и звали. Только не думал, что их заинтересует еще и случай с отцом лесничего…

— Недостает двух свидетелей — Блохина и Демидова, — заметил Рожков.

— Не беда, — рассудил Усов. — Послушаем присутствующих, а за Блохиным пошлем. Вы это можете организовать, товарищ Богданов?

— Конечно, сейчас велю запрячь сани, через полчаса он будет здесь. Демидов, правда, еще не вернулся из больницы.

— Вот и прекрасно, — сказал Усов и поднялся. — Вы, товарищ Рожков, побеседуйте о белой сороке, а мы поговорим о пряжке…

С Рожковым остался Богданов, мы перешли в другой конец большой комнаты. Хельми сказала, что плохо себя чувствует, извинилась и ушла к себе.

— Для женщины сегодняшних событий многовато, — сочувственно сказал Шервиц.

— Если еще учесть ее суеверие, то и вовсе удивляться нечему, — добавил Усов и посмотрел на меня.

Я подумал, что его интересует мое мнение, но ошибся. Усов ничего не говорил о пряжке, а перевел разговор на случай с учителем и попросил, чтобы я подробно рассказал все, что с ним связано.

— Мне показалось, что этот несчастный случай расследует ваш коллега, — простодушно заметил я.

— Конечно, расследует, — сказал Усов и, затянувшись из трубки, выпустил облако дыма. — Но это вовсе не значит, что я потерял к нему интерес. Скорее наоборот — очень меня занимают и собака, и патроны, которые вы нашли, — словом все, каждая мелочь.

Я начал рассказывать, и от меня не укрылось, что Усов стал серьезным.

— Найденный патрон у вас с собой? — спросил он, и когда я кивнул, попросил, чтобы я его принес. Затем внимательно его осмотрел, положил на маленький столик, где уже лежала пряжка с обрывком ремня, и что-то записал.

— В наших магазинах таких патронов не достанешь, — заметил он, — это точно. По вашим словам, Хельмиг пользовался такими же. Теперь вспоминаю, что в его сумке мы также нашли какие-то патроны. Сейчас посмотрю, одну минуточку.

Он скоро вернулся, положив на стол две коробочки. В каждой было по десять патронов «Роттвейл» двенадцатого калибра.

— Они? — спросил Усов.

— Да, — подтвердил я. — Но это вовсе не доказывает, что те патроны, которые нашел я, принадлежали именно Хельмигу. Как мне удалось выяснить, ими пользуются на охоте все немецкие специалисты, работающие в Ленинграде. Отличное качество этих патронов знает весь мир.

— Вот и прекрасно, — опять произнес свое любимое слово Усов. — Вы сказали: немецкие специалисты. Среди них много охотников?

— Да, человек десять-двенадцать. Есть и другие, например, американцы и австрийцы, но их меньше. Если допустить, что и они пользуются патронами «Роттвейл», то наберется примерно двадцать охотников.

— Это все?

— Ни в коем случае. Я слышал, что на соревнованиях по стрельбе такими патронами пользуются и некоторые советские участники.

— Надо проверить, — сказал Усов и отложил патроны на стол к другим вещественным доказательствам.

— А какой бы это имело смысл? — поинтересовался Шервиц.

— Необходимо выяснить, сколько у нас за год стреляют патронов фирмы «Роттвейл», — сказал Усов, даже не пытаясь скрыть лукавой улыбки.

Огромное ему надо было иметь терпение, чтобы говорить с нами. Ведь мы, люди основательные, любопытные, своими замечаниями и предположениями, в сущности, хотя и с самыми лучшими намерениями, ему только мешали. И было бы справедливо, если бы кое-кого из нас он, образно говоря, выставил за дверь.

— Странная статистика, — усмехнулся Богданов.

— Именно странности меня и интересуют, — подчеркнул Усов. — Разве не странно, например, что лайка напала именно на Хельмига, — и, повернувшись к Шервицу, продолжал: — Тем более что от вас, гражданин Шервиц, мы знаем, что Хельмиг тут уже был с этим псом на охоте.