Белокурая гейша
Шрифт:
Словно прочтя мои мысли, Марико сказала:
– Нам нужно осторожно вести себя с Аи-сан. Она следит за каждым твоим шагом, Кэтлин-сан.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что она предана лишь той, кто ей платит.
Моя подруга права. Я должна остерегаться этой служанки.
Я посмотрела на Марико, и она жестом поманила меня лечь на футон рядом с ней. Я повиновалась, не произнося ни слова, хотя кровь моя пульсировала по жилам от возбуждения и надежд на будущее, не давая мне заснуть. Нынче ночью я видела, слышала и испытала нечто настолько поразительное, что воображение мое полнилось картинами того, какой может быть моя жизнь в Чайном доме Оглядывающегося дерева: аромат орхидей и лепестков роз, гейша, развязывающая пояс-оби
Лежа на футоне, я слушала песню дождя, барабанящего по крыше; его похожая на капель мелодия рождала в моей голове образы котов, танцующих на черепице и бегающих взад и вперед. Медленно проходили минуты. Квакали лягушки. Дыхание Марико стало спокойным и размеренным. Ни одна из нас не произносила ни слова, мы лежали на спинах бок о бок, соприкасаясь телами и согреваясь под покрывалом. От ее кожи исходил аромат мандарина и имбирной воды после купания, а также более пьянящий запах разгоряченной плоти.
Потом ладонь ее скользнула в мою и крепко сжала. Я ответила на это рукопожатие, позволяя своему телу постепенно расслабиться. Пока я могла лишь смутно представлять свое будущее, но уже начала осознавать, что моя женственность является тайным орудием, которое я могу использовать, чтобы познать глубины собственной чувственности. Я хотела дотянуться до сокровенной сути своего наслаждения, рождающего затопляющие тело ощущения, которые накатывали, точно волны, и им не было конца.
Я мечтала о том, чтобы познать наивысшую радость проникновения в мое лоно мужского пениса, который будет двигаться во мне, толкая, толкая, а потом затопляя меня до краев своим эликсиром. Во мне крепло подозрение, что мне вот-вот откроется секрет становления женщиной, так что мне больше не придется бродить в потемках, преследуя вечно ускользающую бабочку.
Часть вторая
Кимико, 1895
Она ходила среди нас.
Девушка с золотистыми волосами.
Она не была одной из нас.
Но мы приняли ее к себе.
Глава 4
Киото, Япония, 1895
Торопливо пройдя через деревянные ворота, далее по вьющейся каменной тропе, поднявшись по лестнице на веранду, где аромат масла камелий был таким же интенсивным, как и запахи с реки Камо, я не переставала с тревогой думать о том, что скажу окасан.
Я опоздала.
Расстроенная, я отерла пот с лица, смазав густую белую пудру - окасан настаивала, чтобы я покрывала ею лицо всякий раз, выходя за пределы чайного дома. Точно так же мне предписывалось носить черный, идеально сбалансированный парик, который в жаркую погоду становился почти неподъемной ношей, но красить волосы в черный цвет я не могла, так как в состав большинства красящих веществ входил свинец, который таил в себе смертельную опасность.
Я не обращала внимания на тяжесть парика. Я молилась лишь о том, чтобы мой поступок не расстроил окасан и чтобы она поступила так, как предписывает обычай, - для проявления всяких эмоций существует определенное место и время, а сейчас ни первое, ни второе явно не было подходящим. Что же касается меня, то наступало мое любимое время суток, когда гейши и майко сбивались в группки, чтобы поболтать. Вести светскую беседу, так это официально называется, но я бы сказала - посплетничать, только в более вежливой форме. Это было частью подготовки майко. Нам предписывалось учиться говорить с величайшим воодушевлением на любую, даже самую малозначительную тему.
А еще играть в игры с нашими клиентами.
Я захихикала, вспомнив, как впервые услышала эту фразу. Это случилось в ту ночь, когда я узнала об удовольствии Харигата. Улыбка моя тут же погасла, ведь именно в ту ночь отец оставил меня в Чайном доме Оглядывающегося дерева. Тогда умерла часть моей души. Но другая часть выжила, и три долгих года я обучалась быть гейшей, хотя до сих пор продолжала оставаться майко. Почему так? Чем же я разгневала богов? Было принято, что по истечении нескольких лет ученичества майко в возрасте семнадцати лет становится гейшей.
Мне же уже восемнадцать. Неужели я не заслужила права «завернуть воротник», то есть пройти обряд перехода, символизирующий превращение майко во взрослую гейшу?
Сколько еще времени оставаться мне в чайном доме, перемещаться по городу украдкой, с неизменным белым макияжем на лице и в черном парике, скрывающем мои белокурые волосы? Обречена ли я находиться здесь до тех пор, пока не закончится время моего цветения? Или пока кто-нибудь не узнает, кто я такая?
Не раз наблюдала я за тем, как незнакомцы, глядя на меня, с любопытством указывали себе на нос, имея в виду мой длинный прямой ирландский нос. Почему так важно было сохранять мое инкогнито? Отец мой давно уехал и находится вне опасности. Почему же мне запрещено занять свое место в мире цветов и ив?
Я делала все, что говорила мне окасан, абсолютно все. Использовала сушеный соловьиный помет, чтобы бороться с проблемной кожей лица. Дважды в день, стоя на коленях, мыла полы на веранде, отчищала испачканные простыни, которыми покрывают футоны, подрезала бамбук в саду.
Судя по взглядам, бросаемым на меня ранее в этот день, я могла с гордостью признать, что превратилась во взрослую женщину. Хотя это было и безнравственно, я виляла ягодицами при ходьбе, как делают опытные гейши, туго запахнув на бедрах полы своего зеленого, расписанного вручную кимоно с изображением желтых и розовых цветов. В волосах моих поблескивали серебристые шпильки с розовыми наконечниками.
Люди смотрели на меня, куда бы я ни шла. Ах, я не такая красивая, как Симойё, но я выше всех прочих майко в своих сандалиях на шестифутовой подошве с крошечными колокольчиками - из той обуви, что подарил мне отец, я давно выросла. Гейше-ученице не принято ходить в одиночку. Мы обычно появляемся на людях в компании сопровождающего, за исключением тех случаев, когда ездим в рикше парами. Я чувствую себя такой взрослой, когда, покачивая своим красивым бумажным солнечным зонтиком, иду по извилистым узким улочкам города вдвоем с Марико, делающей то же самое.
Сегодня я игнорировала взгляды любопытствующих японцев, низко опуская голову, чтобы никто, подобравшийся ко мне слишком близко, не рассмотрел мои зеленые глаза. Мне было очень важно ускользнуть из чайного дома незамеченной, чтобы я могла сделать то, что хотела.
В одиночестве.
Сколько времени я отсутствовала? Час? Вряд ли больше. Я прижала сверток, тщательно завернутый в желтую ткань и перевязанный красной бечевкой, к груди, туго забинтованной под кимоно лентой. Внутри у меня все сводило, настолько сильно я нервничала при мысли о том, чтобы предстать перед Симойё. Какое бы оправдание я ни придумала, я, как наяву видела, как тело ее раскачивается взад и вперед в выражающем неодобрение ритме, который я хорошо узнала, когда она распекала меня за совершение какой-нибудь ошибки, в то время как другие майко притворялись, что не подслушивают.