Белокурая гейша
Шрифт:
Барон ощутил жар, точно тело его накрыли тяжелой москитной сеткой. Он не двинулся с места. Не мог. Он наблюдал, как в танце девушка обнажила перед ним изгиб своих белоснежных плеч, стройные бедра, округлые полные груди, скрытые за розовым шелком кимоно.
Он представлял, как с силой будет скручивать ее соски, заставляя кричать от болезненного наслаждения, а затем, прежде чем она успеет перевести дыхание, проникнет в ее лоно и станет насаживать на свой нефритовый стержень снова и снова, надавливая и атакуя, отчего девушка станет молить о жизни и смерти.
Минуты текли. Пять, десять. Он не мог бы сказать точнее. Барон растворился в своих сексуальных
Он сильно заблуждался.
Глава 6
– Хиса-дон, где ты?– окончив танец, хриплым шепотом позвала я, пряча лицо за раскрытым веером. До меня донеслось лишь слабое эхо моего голоса. Иного ответа не было. Неужели я лишь вообразила его присутствие?
– Хиса-дон, - снова позвала я и снова не получила отклика.
Висящий над головой фонарь заливал пространство вокруг мягким розоватым светом, а бумажная дверь, ведущая в чайный дом, была наполовину открыта. Я была уверена, что юноша стоял за золотистой ширмой, задыхаясь от страсти. Несколько раз я слышала издаваемые им несвязные звуки, затрудненное дыхание, стон удовольствия. Он был очень занят своей набедренной повязкой, как сказала бы Марико. Теперь же он исчез так быстро, будто был таким же нереальным, как фиолетово-розовая дымка, висящая над рекой Камо по утрам, которой мне так нравилось любоваться.
Медленно развернувшись, я осмелилась посмотреть на Марико. Она была одна. Юки также исчезла, прежде чем я смогла обвинить ее в том, что она распахнула мой халат. Марико продолжала сидеть на коленях, настраивая струны своей лютни. Я ждала, когда она заговорит со мной, скажет, что я недостойна стать гейшей. К таким словам я была не готова.
– Несмотря на сковывающее нас молчание, - произнесла она, - я чувствую в тебе огромную энергию, точно тлеющий под поверхностью земли костер, жаждущий, чтобы его выпустили на волю и дали возможность вспыхнуть ярким пламенем.
– Ты говоришь загадками, Марико-сан.
Маленькая майко широко улыбнулась, и улыбка эта полностью ее преобразила. Я увидела яркую, милую, искреннюю девушку, которая верит в душе, что, скрываясь под крылом соловья, она наблюдает за жизнью гейш в Чайном доме Оглядывающегося дерева, не испытывая при этом ни стыда, ни смущения.
– В моих словах нет никакой загадки, Кэтлин-сан. Это очевидно для любого, обладающего привилегией смотреть в твои зеленые глаза.
– Что ты имеешь в виду, Марико-сан?
– Тебе нужно испытать наслаждение, дарованное мужским пенисом.
Я улыбнулась, не стесняясь обнажить зубы, в отличие от некоторых майко, которые боялись, что они покажутся желтыми по сравнению с белоснежным макияжем лица.
– В самом деле? Но это же не мой долг,– я намеренно выделила последнее слово голосом, - готовить себя к такому роду удовольствия.
Марико
– Но не со слугой, подобным Хисе-дон.
– Поколебавшись немного, она добавила: - Даже если он и обладает самым выдающимся пенисом.
Поклонившись и резко ударив по струне лютни, она улыбнулась и ушла.
Я продолжала сидеть на веранде, слушая журчание воды в реке. Любой звук, казалось, действовал мне на нервы, вызывая беспокойство, в то время как я обдумывала то, что сказала мне подруга. Она была права.
Я не хотела играть с собственным сердцем, как нередко поступали гейши, бросая свои серебряные шпильки на татами, сплетенные из тростника и обрамленные по периметру тканью. На расстоянии примерно дюйма друг от друга татами пересекают линии стыка тростниковой соломки. Гейши подсчитывали, сколько раз их шпильки падали на эти линии, и в зависимости от этого определяли, будут ли они удачливыми или неудачливыми в любви. Восемь считалось самым счастливым числом, а четыре - самым несчастливым, потому что слово, обозначающее эту цифру - ши,– также являлось обозначением смерти.
Я должна забыть Хису и упорнее работать, чтобы стать гейшей. Я отправлюсь к Марико и помирюсь с ней, заделав пролегшую между нами трещину, пока она не разрослась до размеров драконьей пасти, изрыгающей пламя. Но прежде чем я отважусь на этот шаг, мне нужно найти силы снова поверить в себя, а это требует определенного эмоционального настроя, достичь которого не так просто.
Где мне найти ответ на вопрос, терзающий меня?
Наполовину поднявшись по лестнице, ведущей в мою комнату, я остановилась, чтобы посмотреть на картину, при виде которой на губах моих всегда появлялась усмешка. Как часто взирала я на оттиск на шелке, изображающий небо и море, представляя их сливающимися воедино двумя любовниками. Его пенис проникал в ее влагалище, растягивая удовольствие, накатывающее на них в сияющей дымке серебра, синевы священных порталов Хорай: мистического места, где не существует ни смерти, ни боли, ни зимы, ни холода, где пышно и бесстыдно цветут цветы, где фрукты всегда сладки на вкус, а солнце золотисто-молочными лучами озаряет и подогревает страсть мужчин.
И женщин.
Рука моя дрожала, когда я прижала ее к груди. В чайном доме я не найду ответа на свой вопрос. Мне нужно отправиться в мое самое любимое место в Киото, чтобы ободрить свой дух и утолить жажду мятущейся души.
В Киёмидзу-дэра.
Мне нужно подняться на холм и посетить храм Киёмидзу, сделать подношение богам и помолиться. Разве боги не наблюдают с небес за делами гейш на земле? А раз так, отчего же не могла я попросить у них облегчить печаль и боль, тяжелым грузом давящие мне на сердце?
Отчего же нет?
Пройдя через ворота на улице Гион, я оказалась на узкой улочке, битком забитой людьми, миновав которую ступила на усеянный галькой и камнями покрупнее берег реки, перешла мост Шиджо, набранный из планок, и бесчисленное множество других крошечных мостов, перекинутых с одного острова на другой. Мягкий вечерний ветерок, прилетевший с реки Камо, своей прохладой успокоил мою томящуюся душу. Я радовалась, что накинула поверх кимоно плащ, сшитый из черного крепа, капюшон которого можно было натянуть на лицо до самых глаз. Теперь лишь богам было известно, кто я такая.