Беломорье
Шрифт:
На следующий день управляющий и часу не пробыл в кабинете. Опираясь на суковатую палку, он побывал в каждом уголке завода. Все люди были на местах, и всюду шла работа, но выработка упала еще ниже.
Раз в три дня Агафелову подавалась телеграмма с показателями выработки продукции. На этот раз показатели были наполовину ниже, чем в прошлый раз. На телеграфный запрос о причинах падения выработки управляющий сообщил о предъявленных рабочими требованиях. В тот же вечер от Агафелова пришел срочный ответ — главноуправляющий требовал
На следующее утро управляющий, тяжело опираясь на палку, вновь отправился бродить по заводу. В главном корпусе, где с грохотом тряслись рамы, управляющий знаком подозвал к себе пилостава. Так как шум не позволял вести разговора, управляющий дернул за рукав старика и направился к выходу.
— Ты ведь дома полднуешь? — спросил он Никандрыча.
— Дома.
— Ну, так пойдем, сейчас загудит, а у меня разговор большой. Читай-ка.
Управляющий протянул ему телеграмму Агафелова.
— Хочу с тобой посоветоваться, Никандрыч. Работаем вместе четверть века. Как быть?
— Выходит одно, уступить надо рабочим. Требования наши справедливы.
— Тебе я обеспечу за давность работы прибавку на десять процентов.
— А другим?
— Нельзя идти на уступки, разорение будет!
— Откуда разорение? Раньше на раму приходилось полторы сотни бревен. Теперь же, после реконструкции, пропускаем двести с лишком. Выходит, двадцать пять процентов прироста, а рабочие требуют только десять процентов надбавки.
— А во сколько влетела эта реконструкция, знаешь?
— А вот пятнадцатью процентами и покроете.
— Не согласится Агафелов.
Шли молча. Досадливо косясь на отстающего от него управляющего, пилостав замедлил шаг.
— А потом штрафные… да арендные… да за общежития! — отдуваясь, заговорил управляющий. — Их-то уж никак нельзя скинуть…
— Знаем почему, — Никандрыч остановился, негодующе глядя на запыхавшегося старика. — Из рабочих грошей себе богатство сколачиваете? Не то двойное, не то тройное жалованье, господа почтенные, себе устроили? Кровь рабочего человека сосете?
— Пойми, Никандрыч, еще стариком Беляевым так было заведено…
Но пилостав перебил управляющего:
— Раз пришли за советом, запомните: лучше поскорей уступайте по всем требованиям. Уступить все равно придется! А убытки за вашу проволочку не вернуть нипочем, — и, словно забыв о том, что управляющий хотел зайти к нему домой, Никандрыч приподнял ушанку. — Счастливенько вам оставаться. Еще раз советую: не тяните зря. Убытки будут велики, и наследники сильно осерчают на вас!
Пилостав юношески быстрым шагом направился к своему домику и скрылся за дверями. Заходить к нему не было смысла, и управляющий, словно старая лошадь, везущая тяжелую кладь, уныло побрел домой.
Никандрыч не впустил управляющего, так как знал, что дома его дожидается
— Я уж в чулан спасаться собрался, как увидел, что вы с управляющим к дому бредете, — заявил тот.
— А мог бы и на лавке сидеть, ведь не ворованный?
— Хуже ворованных. Отцы-то наших ребят опять приехали, по заводу лазают, всюду сыновей ищут.
— Похоже, придется ребятам по домам разойтись? — спросил старик и настороженно взглянул на парня сквозь большие очки.
— Не придется. Я к Миронову в Шижню ходил, всей артелью наймался ему лес рубить.
— А будто я не обещал тебя пристроить? — удивился старик, скрывая улыбку.
— Нельзя, Иван Никандрыч, чтобы артель разбрелась. Поодиночке устраиваться куда хуже, да и другим пример незавидный…
— Ну, давай поснедаем, как у меня на родине говорят, — и старик тепло, как на родного сына, взглянул на Василия. — Это кто же кухарил — ты аль Надежда?
— Начала Надежда Ивановна, а закончил я…
— А она?
— Ушла, — вздохнул парень.
Поздно вечером, лежа на печи, Никандрыч слышал, как дочь ворочается на кровати. «Не спит, значит», — подумал оп и, нарушая молчание, сказал:
— Дельный парень. Путный из него человек выйдет…
И тотчас раздался обрадованный голос девушки:
— Правда, батя? Очень дельный! Я тебе уж давно говорю об этом!
В трескучий мороз из села на лесозавод перемахнула реку кибитка. У подъезда двухэтажного дома конторы сгрудилась толпа служащих с непокрытыми головами. Закутанный в тяжелую оленью доху вылез Агафелов, взглянул на служащих и в томительной тишине насмешливо проговорил:
— Хороши, голубчики!
Все поняли, что премиальной прибавки на этот раз не будет.
Агафелов заперся в кабинете управляющего.
— Ну? — проговорил он, едва только управляющий заводом по его знаку запер дверь кабинета.
Агафелов сел в кресло за письменный стол, а старику пришлось стоять. Понуря голову, он растерянно следил за каждым движением главноуправляющего.
— Ну? — повторил Агафелов.
Управляющий молча развел руками, всем своим видом показывая и свою беспомощность и безропотное согласие на все, что ему скажет тот, кто лет двадцать назад бегал у него на посылках.
— Завод разваливаете?
Выцветшие от старости глаза управляющего погасли, губы задрожали. Как слепой, он ощупал стул и по-старчески тяжело плюхнулся на него.
— Да расскажите же, черт возьми, с чего это заварилось?
Слушая отрывочный рассказ старика, Агафелов с яростью водил красным карандашом по бумаге. Потом он закрыл глаза, прижался выбритой головой к холодной кожаной спинке кресла и, когда управляющий хотел еще что-то сказать, махнул рукой, как отмахиваются от надоедливой мухи. Старик послушно умолк.