Беломорье
Шрифт:
— От Трифона спать побрели!..
Утром, по заведенному обычаю, вчерашние гости отправлялись к Трифону и на этот раз без расспросов получали заранее приготовленный рубль «опохмелительных», который хозяином записывался в книгу расчетов.
Шестнадцатилетний Алешка в этот год впервые сидел за столом наравне с другими сухопайщиками и давился водкой, словно огнем прожигавшей непривычную к ней глотку. Вскоре за него стал пить отец. По настоянию матери, суетившейся в числе других женщин, помогающих рыхлой хозяйке, паренек лег на сундук и уснул под хозяйским тулупом. На следующее утро его мутило, но он, не отлеживаясь, принялся усердно начищать праздничные сапоги.
— Ты чего, Алеша? Куда собираешься? — удивилась мать.
— Дело у меня важнецкое есть… Такое важнецкое, что и сказать боязно.
Отца не было дома. Он уже давно отправился к хозяину за «опохмелкой» и где-то загулял в гостях. После обеда Алешка, одетый по-праздничному, оглядываясь но сторонам, не один раз подходил к трифоновскому дому, но, словно нарочно, кто-нибудь из сухопайщиков, перегоняя его, входил в хозяйский дом получить заветный целкаш.
Алешку не раз окликали подростки, но он убегал от них в какой-нибудь проулок, со злостью выжидая, когда ребята отойдут от дома скупщика.
— Ну, вот же беда какая! — чуть не плакал Алешка. — А вдруг хозяин уйдет из дома?
Стемнело. Зажглись огни, и окна засверкали чудесными узорами инея. У,пила опустела. Хлопьями, беззвучно падал снег. Наступило вечернее затишье. Но вскоре, назойливо пробиваясь сквозь двойные рамы, донеслись хриплые голоса. Их перебивали звонкие выкрики женщин — где-то сообща справляли «опохмелку».
Прислушиваясь к голосам и пытаясь по ним определить — кто «гуляет» у Помориных, Алешка едва ли не в десятый раз подошел к трифоновскому дому. Паренек остановился у крыльца, оглядывая улицу, затканную густой сетью снежных пушинок.
— Никто не идет! — пробормотал он. — Авось не потревожат нас?
Очистив рукавицей прилипший к сапогам снег, Алешка перекрестился и толкнул дверь в сени. Она с грохотом ударилась об стену. Тотчас из глубины неосвещенных сеней раздался протяжный голос хозяйки:
— Кто та-ам?
— Это я, Алешка, Терентьев сын… По делу пришел. Хозяин-то дома?
— Куда выйти ему? Весь день долбит ягоду — со вчерашнего!
Трифон Артемьевич, с мокрым полотенцем на голове, сидел в купленном у вдовой попадьи кресле и неторопливо глотал по одной ягодке замороженную клюкву.
— Алешка, что ль? — разглядел он в полумраке подростка.
— Я, хозяин, я…
— Не дам опохмелки, отец забрал…
— Не за тем, хозяин!.. Я по делу к тебе! — забормотал Алешка, переступив с ноги на ногу. — По важнецкому делу! Сурьез есть большой!..
Хозяин насторожился. Из заплывших щелей сверкнули глаза.
— А чего такое знаешь? Ты говори… От убытка меня спасешь, и тебе прибыль хорошая будет! Не о Пашкином ли замысле что узнал? Не зря грозился, подлец… Зависть, чертяку, берет, что я богаче его живу.
Алешке жутко было начинать. Он засопел и, переминаясь, быстро забормотал что-то под нос.
— Ничего не пойму! Со вчерашнего голова, парень, трещит, а ты что-то лопочешь шепотком. Выпей рюмашку… Она глотку продерет, голос даст, и мысль получишь…
Водка заколола в груди сотнями игл. Торопливо заедая полубубликом, Алешка глухо заговорил, глядя на ноги:
— Дело очень сурьезное! Уж как и сказать — не знаю…
— Вали, браток, вали… Ты мне, а я тебе во всем помощь окажу.
Алешка с трудом проглотил неразжеванный кусок бублика.
— Вот что, хозяин… Ты вчера рожденник был, уж будь сегодня добреньким. Покажи доброту свою! Ты дай мне с тятькой на невод, а мы тебе уплатим рыбой! — залпом выпалил Алешка и, переводя дыхание, совсем по-детски взглянул на хозяина.
Трифон Артемьевич, сидевший настороже, мотнул головой.
— Не пойму, ребенок, чего баишь? — забормотал он. — Рожденником я вчерась, паренек, был… Перепил сильно…
— Говорю, — Алешка постарался говорить медленнее, — ты дай денег, чтобы я с тятькой справили себе невод! А мы, значит, рыбой весь долг уплатим… Денег-то у нас нет сейчас, — Алешка так осмелел, что даже подмигнул, подражая отцу, — а рыбу наловим, ну и рассчитаемся…
— А ты это всурьез говоришь? — хозяин, как от удара, покачнулся. — По-деловому?
— Ну, а то как же? — оживился Алешка. Страх прошел, и он, по привычке, стал размахивать руками. — Прямо неторговому! У тебя деньги есть, а у нас их нет… А ты дашь, так мы себе невод справим, а тебе долг… рассчитаемся аккуратно товаром! Вот крест святой… — Алешка, для большей убедительности, торопливо закрестился на божницу.
Приоткрыв от удивления рот, богач вытаращенными глазами смотрел на паренька. Побледнев от волнения, Алешка попытался улыбнуться.
— Уж ты не откажи, хозяин, в просьбе, — с ребячьей ласковостью застенчиво шепнул подросток, — будь такой добренькой!
— Вот же до чего я дожи-ил! — с неподдельным сокрушением простонал Трифон Артемьевич. — Ребят издивляться над своим хозяином шлют! Ах ты, господи, страм-то какой мне, горемышному-у!
Хозяин, упираясь обеими руками в ручки кресла, с трудом оторвался от места. Сделав шаг к Алешке, он пошатнулся, рука его пудовой тяжестью легла на ворот Алешкиного полушубка и стащила парнишку со стула.
— Ты чего? Ой, больно! — закричал Алешка, ударяясь затылком об угол стула. — Ой… ой!
Другая хозяйская рука уцепилась за Алешкино колено. Тяжело сопя от усилия, хозяин поволок незваного гостя из комнаты.
— Скотина дохлая! — хрипел Трифон Артемьевич, приостанавливаясь на секунду, чтобы передохнуть. — Я думал о Пашкиных кознях узнать! А он на мои любезные… хотит себе невод справить! До чего народ дошел, Микола милостивый!..
Нести шестнадцатилетнего оказалось Трифону Артемьевичу не под силу. Он выпустил Алешкину ногу и, ухватив его за рукав, вытащил на кухню.