Белорусские поэты (XIX - начала XX века)

Богданович Максим Адамович

АДАМ ГУРИНОВИЧ

Адам-Гилярий Каликстович Гуринович родился 13 января 1869 года в усадьбе Ковали Вилейского уезда. Сын обедневшего дворянина, Гуринович сначала получил образование в Виленском реальном училище, а затем поступил в Технологический институт в Петербурге. Здесь началась революционная деятельность юноши. Он был членом организованного в 1889 году «Кружка молодежи польско-литовско-белорусской и малорусской», куда входили студенты многих высших учебных заведений Петербурга. Гуринович принадлежал к революционно настроенной части кружка и принимал самое активное участие в нелегальной работе, поддерживал связи с Г. В. Плехановым, выписывал из-за границы марксистскую литературу [74] .

74

Документы, связанные с деятельностью и арестом Гуриновича, сохранились в архивах Москвы и Литовской ССР. Они опубликованы в сборнике «Беларускія пісьменнікі другой паловы XIX стагоддзя». Минск, 1956, стр. 324–328.

Над молодым студентом был установлен тайный полицейский надзор. Когда весной 1893 года он поехал на каникулы в Вильну, департамент полиции известил об этом Виленское губернское жандармское

управление. Вскоре из Петербурга последовало предписание об аресте Гуриновича. Его под стражей препроводили в Петербург и посадили в Петропавловскую крепость. Месяцы, проведенные в крепости, расшатали здоровье Гуриновича. Его совершенно больного выпустили «на свободу». Спустя несколько недель, 14 января 1894 года, он скончался.

Литературная Деятельность Гуриновича была весьма многосторонней. Он писал стихи, прозу, переводил произведения русских, польских, украинских писателей. Особенно много сил он отдал собиранию фольклора, сотрудничал в этнографическом журнале «Висла», публиковал белорусские народные песни, поговорки, пословицы, загадки. В 1893 году издал в Кракове «Сборник белорусских произведений», в котором богато представлены образцы белорусского фольклора. Ему принадлежит также агитационное произведение «Дядька Антон» (Вильна, 1892), в котором показано бедственное положение крестьянства после реформы 1861 года.

Стихотворения Гуриновича не были опубликованы при жизни поэта. Они стали попадать в печать только в послеоктябрьские годы. Многое до нас не дошло — затерялось, как и другие материалы, при аресте Гуриновича. Из отношения департамента полиции начальнику Минского жандармского управления известно, что у Гуриновича было отобрано «восемь тетрадей с рукописями на белорусском наречии» [75] .

Личный архив поэта хранится в Отделе рукописей Центральной библиотеки Академии наук Литовской ССР.

75

См. сборник «Беларускія пісьменнікі другой паловы XIX стагоддзя». Минск, 1956, стр. 328.

«Говорим спасибо Бурачку Матею…»

Говорим спасибо Бурачку Матею: Дал он нам надежду, согрел душу ею, Значит, и меж нами находятся люди С отзывчивым сердцем, с полной боли грудью. Брат, тебе спасибо за слова такие, Что напоминают речи нам родные. Ты возьми-ка дудку, нас порадуй ею — Идти грустной песне колеей своею, Пробуждать ей в душах мысль о лучшей доле, Какой не пришлось нам изведать дотоле.

«Что за звук заунывный раздался…»

Что за звук заунывный раздался На лугах, на полях и в лесах, Высоко, аж под небо поднялся И со стоном пропал в облаках? Может, вьюга в полях так завыла, Иль береза в лесу так скрипит? Иль сова — с нами крестная сила! — На погибель кому-то вопит? Может, мать над могилой рыдает, Где лежит ее бедный сынок? Может, девушка к богу взывает, Потеряв свой девичий венок? Нет! Могла ли бы мука такая Из груди вырываться одной? — Весь народ наш от края до края Стонет так над своею судьбой. Есть и руки у нас, и охоты Занимать для труда нет потребы, Да нигде не найти нам работы, И не будет ни соли, ни хлеба. Плох надел нам от дедов достался, И его поделили сыны, А теперь — дальше некуда сжался, Два шага, глянь, всего ширины!

«Что ты спишь, мужичок…»

«Что ты спишь, мужичок, Зажмуривши очи? Заболит, смотри, бок — С ночи спишь до ночи!» Оглянись-ка на свет И расправь-ка плечи, Да что есть, чего нет Ты послушай речи. Глянь, мужик уж иной Начал подыматься, Мысли: кто ж я такой? — В голове теснятся. Иль я птица? Иль скот? Иль зверье какое? Иль на ум зря идет, Что дитя людское? Я не пан… Значит, хам! Обзывали бранно, Говорили: бог сам Сказал: «Слушай пана». Мужик слушал его От века до века И дождался того, Что попал в опеку. А царь ……. Злость в словах таилась: «Что хотят дать враги — Сам я дам как милость!» Тут запел наш мужик Радостную песню: «За стол сяду, как бык, С панами я вместе!» Да и каждый был рад, Дождавшийся воли: «Раз такой всюду лад — Будет еще то ли…» Не дождутся всё, ждут: От царя — ни слова… Может, вздумал надуть Мужика дурного? Царь хоть волю нам дал, Разума — ни крошки; В жизнь идти приказал, Не видя дорожки. Всюду школы для нас В сёлах он поставил, Изучать «буки, аз» Розгами заставил. Тут родного словца Не слышат, не знают; Так ведь он молодца Совсем доконает, Да научит ребят Ругани и русской: «Сукин сын, я тебя Засажу в кутузку…» «Сукин сын» иль «пся мать» — Различье какое? Иль не могут нам дать Что-нибудь другое?

«Нас душили паны…»

Нас душили паны, Что шляхтой звалися. Теперь с… сыны За нас взялися. Никому ведь при том Ничего не дали, Только нашим трудом Карман набивали. Только долго ль нам ждать Милости и ласки, И вслед думой летать Всем причудам панским? Пусть же хлопцы деньком Сбираются кучей, Мы в союзе таком Становимся тучей, Что и дождика даст В лихой нашей доле, Дух поднимет у нас, Словно всходы в поле. Из той тучи, как гром Среди летней ночи, Смерть придет в панский дом, Глянет пану в очи.

ЖАТВА

Матушка, пойду я Ржицу жать густую. Нива зеленеет, Колос наливая, Ветер с нивки веет — Жнеек призывает: «Ну, вставайте, жнеи, Жито жать скорее! Вы быстрей острите Ржавые серпочки, Жать скорей начните Узкие полоски. Я как загуляю, Жито колыхая,— Хватит тебе, нивка, В поле красоваться; Пора тебе, нивка, В ригу подаваться!» — «Тихо, ветер, тихо! Не желай мне лиха», — Плачет нивка горько, Гнется колосками И не видит только Жнеечек с серпами. «Ой, и где ж вы, жнейки, Где ж вы, молоденьки? Ветерок проворный Хочет сбить колосья, Золотые зерна Хочет в землю бросить». — «Тихо, нивка, тихо, Не желай нам лиха. Руки занемели, Там, где блещут косы, Еще не успели Мы убрать покосы. Подожди ты, нива, Не будь торопливой, Мы луга красиво Уберем стогами, И придем мы к нивам С острыми серпами».

БОР

Ох ты бор, мой бор, Бор сосновенький! Ты с каких всё пор Шумишь, родненький? Мы с тобой росли, Красовалися, Из одной земли Поднималися. Мы сжились с тобой, Бор наш родненький, Как с своей сумой Бедняк голенький. Доля, друг, у нас Несчастливая, Мы с тобой как раз Братья милые, Счастья нет как нет, Нет отрадушки; И немил нам свет, Земля-матушка. У других людей Земля славится, Там и жить светлей, Дело нравится. Мы в песке стоим, В нем купаемся, Не в пример другим Пробиваемся. И леса других Все красивые, И листва на них Вся шумливая. И в бору шумят Сосны, елочки, На ветвях торчат Всё иголочки. Мы же много лет Всё в сермяжечках, А в карманах нет Ни бумажечки. Но пождем, пождем Часу доброго, Поглядим пойдем, Что есть нового. Ведь не будет так Веки вечные, Станет как-никак Житься легче нам.