Белый шиповник. Сборник повестей
Шрифт:
Я поднялся на крыльцо нашего домика и споткнулся о ведро. Странно, когда уходили, никакого ведра не было. Кто это его поставил?
От луны светло в палате. Пошёл я к своей койке, смотрю, а на ней лежит кто-то. Батюшки, да ведь я в девчоночную палату зашёл! Скорей нужно мотать отсюда! Пошёл я к выходу на цыпочках, слышу - кто-то плачет. Тоненько, жалобно. Я остановился, послушал. Но могу я уйти, когда человек плачет.
– Эй!
– шепчу.
– Кто это плачет?
Затихло. Потом опять всхлипывать начало - на крайней койке. Я подошёл, присел
– Осипян, ты чего?
– Ой, кто это?
– Я. Хрусталёв. Я к вам в палату нечаянно зашёл. Ты чего ревёшь?
– Домой хочу!
– всхлипывает Ирка.
– Никак уснуть не могу.
– Это, - говорю, - потому, что у тебя тоска. Ты нервничаешь, вот и уснуть не можешь. Ты успокойся, а то от тоски даже заболеть можно.
– Как я могу успокоиться! Тут же темно.
– А ты подумай, как будет хорошо, когда домой вернёшься. Твоя мама пирог испечёт, я к вам в гости приду. Тоже чего-нибудь интересненькое приносу…
Ирина уже не плачет. Только всхлипывает и дрожит. Я её по голове погладил. Ну и что, что она плачет. Скучает, маленькая ещё. А слёзы, они ведь без спросу текут.
– Мне бабушка всегда на ночь сказки рассказывала…
– Ха!
– говорю.
– Да я тебе сказок хоть тыщу миллионов расскажу. Есть такие специальные сказки для девчонок про принцев и принцесс. Они в книжках записаны, а я знаю сказку, которая нигде не записана, потому что случилась с моим папой, когда он маленьким был. Это сказка про рябую курочку.
– Ой, я её знаю!
– затараторила Ирка.
– Жили-были дед и баба… была у них курочка Ряба.
– Не Ряба, а рябая курочка, вот именно, что это другая сказка.
– Ну, тогда рассказывай.
– Пошла хозяйка на рынок со своим сынишкой. Это моя бабушка с моим папой, когда он совсем маленький был. Смотрят, к одной телеге за ножку курочка привязана. Маленькая, взъерошенная. Её не то что били, а тащили за телегой без внимания. Мальчик говорит маме: “Давай купим курочку”. А мама отвечает: “Да у нас же есть куры дома”. А он говорит: “Мне эту жалко, её совсем замучают”.
– “Ну, раз жалко, - говорит мама, - давай купим”.
Принесли они курочку домой, выпустили во двор. Во дворе гуси ходят, куры толстые, мясные, называются Арпенхтон, индюк весь напузырился, хохлом своим красным машет. Рябенькая курочка и так маленькая была, а тут вообще вся в комочек сжалась, совсем крошечная стала. Начали корм раздавать - все рябенькую курочку обижают, пришлось мальчику её отдельно кормить.
– А чего ж за неё петух не заступился?
– спросила Ирка.
– А он дурак был. На заборе только сидел да кукарекал. Ему вообще на неё наплевать было. Вот курочка немножко окрепла и стала клохтать. А если курица клохтать начинает, значит, она хочет цыплят выводить. Взял мальчик лукошко, постелил туда соломки, мама ему яиц дала, поставили под крыльцо. А курочка вокруг бегает, кричит: “Мало, мало!” Пришлось ещё яиц подкладывать. Еле курочка смогла их все накрыть.
Села курочка на кладку и так сидела, что даже есть не вставала. Пришлось мальчику её кормить. Другие куры выскочат, по двору носятся, а кладка остывает. И вот прошло три недели и стали вылупляться цыплята. У одной курицы десять, заважничала она, пошла по двору. У другой двенадцать - ну та вообще!.. А рябенькая курочка всё не выходит из-под крыльца. У неё ещё не все вылупились. Вышла она под вечер, и все жители двора собрались считать, сколько же у неё цыплят - десять, пятнадцать, двадцать один!
– Ух ты!
– сказала Ирка.
– Тут даже гуси гоготать перестали. Петух было к рябенькой курице сунулся, наверное, поздравить хотел, а она ему так сказала “ко-ко”, что у него даже гребет, от расстройства на бок свесился, и поплёлся он в дальний угол двора. А цыплята скоро выросли, и уж никто не смел рябенькую курочку обижать. Вот.
– Хорошая сказка!
– сказала Ирка.
– Конечно, хорошая! согласился я.
– Утешительная. Мне её бабушка рассказывала, когда нашей соседке тёте Дуне муж посылку из Германии прислал. Там всякие халаты розовые, чтобы воображать. Несколько штук! И она стала в этих халатах по квартире ходить!
Вот мне бабушка и рассказала эту сказку! Потому что, когда я вырасту большой, я моей маме не то что халат розовый, а платье куплю с золотой каймой! Зеленое бархатное с золотой каймой, как у царицы! И все тогда увидят, что моя мама лучше всех! Ну, теперь спи давай!
Я собрался уходить.
– Ладно. Спокойной ночи, Боря.
– Спокойной!
– говорю.
Вдруг дверь открывается и входит Алевтина Дмитриевна с лампой в руках.
– Это что такое? Хрусталёв?
– Она чуть лампу не выронила.
Тут на всех кроватях стали девчонки вскакивать, такой крик подняли! Ирка мечется, что-то им объяснить хочет, а они орут:
– Хулиган! Нахал! Специально нас напугать хотел! Вон простыню притащил!
– в спину меня толкают.
– Я думала, твоё раскаяние искреннее, - говорит Алевтина Дмитриевна.
– Я поверила тебе, а ты опять за своё! Завтра мы пойдём на прогулку, а ты останешься в лагере.
Тут все сразу замолчали. На крыльце ведро как грохнет. Дверь открывается, и входит Липский. И уж на что керосиновая лампа плохо светит, а видно, что он грязный с ног до головы.
– Вот!
– говорит.
– Нашёл сандалину. Сам чуть не утонул.
Глава шестая
АХТУНГ, АХТУНГ!
За завтраком манная каша мне в горло не лезла. Алевтина Дмитриевна ничего не говорила.
Ребят мы, конечно, не выдали, а когда нас с Липским привели в палату, они все уже лежали в кроватях и делали вид, что спят. Так что вышло, будто мы с Липским вдвоём решили девчонок пугать. Липа с утра пораньше канючить начал. Кашу не ест, по тарелке размазывает, всё прощения просит. А я и прощения просить не могу. Вчера просил.