Бен-Гур
Шрифт:
– Я боюсь людной дороги, – сказала мать. – Лучше пойдем между скал и деревьев. Теперь праздник, и я вижу на всех склонах толпы людей. Проходя мимо горы Искушения, мы избегнем ее.
Тирса шла с большим трудом, но, услышав это, она окончательно пала духом.
– Гора крута, матушка, мне не взобраться на нее.
– Вспомни, что мы идем за здоровьем и жизнью. Взгляни, дитя мое, как светло вокруг нас! Вон уже женщины идут той дорогой к колодцу. Они побьют нас, если мы останемся здесь. Пойдем, соберись с силами.
Таким
– Обопрись на меня. Я сильна, несмотря на мою старость, да и идти-то недалеко. Вот так. Теперь пойдем.
Сторона откоса, по которому они старались взобраться, была изрыта ямами: когда же они, наконец, добрались до вершины и, остановившись, взглянули на представившуюся им на северо-западе картину, на храм с его дворцовыми террасами, на Сион с его высокими белыми башнями, резко обрисовавшимися среди синего неба, мать почувствовала сильную жажду жизни.
– Взгляни, Тирса, – сказала она, – взгляни на золотые доски на Прекрасных воротах. Как они отражают блеск солнца! Помнишь, как часто мы гуляли там? Как хорошо было бы побывать там опять! Подумай только, ведь и дом наш недалеко. Я, кажется, вижу его, и Иуда ждет там нашего возвращения!
Со склона средней вершины, украшенной зеленью мирт и олив, глядя на дорогу, они различили клубы дыма, легко и прямо подымавшиеся при безоблачном утре. Это напомнило им, что останавливаться нельзя, что безжалостное время летит и им надо спешить.
Несмотря на то что исполненная веры служанка ценой собственных мучений старалась облегчить Тирсе труд спуска с горы, девушка охала на каждом шагу, а иногда даже вскрикивала. Наконец, достигнув дороги, идущей между горой Искушения и Масличной горой, она, измученная, упала.
– Иди с Амрой, – говорила она слабым голосом, – а меня оставь здесь.
– Нет, нет, Тирса. Какая мне будет радость, если я выздоровею, а ты нет? Если Иуда спросит о тебе, что я отвечу ему?
– Скажи ему, что я любила его.
Мать стояла над слабой страдалицей и глядела вокруг себя с тем чувством погибающей надежды, которое больше всего похоже на умирание души. Величайшая радость при мысли об исцелении всегда была связана у нее с мыслью о Тирсе, которая была еще настолько молода, что при здоровье и счастье могла бы позабыть годы несчастий, разбившие тело и душу. В то время как мужественная женщина намеревалась уже отступить от цели своего предприятия и отдаться на волю Божью, она увидела быстро идущего по дороге человека.
– Мужайся, Тирса! Порадуйся, – сказала она. – Я вижу человека, от которого мы узнаем о назареянине.
Амра помогла Тирсе присесть и поддерживала
– В радости, матушка, мы забываем, кто мы. Незнакомец обойдет нас, и самое большее, что нас ждет, – это град проклятий, если не каменьев.
– Посмотрим!
Она и не могла дать другого ответа, потому что слишком хорошо знала отношение ее соотечественников к тем отверженным, к которым принадлежала сама.
Как уже было сказано, дорога, на повороте которой остановились три женщины, была немного шире тропинки, извивавшейся между известковыми скалами, и незнакомец, идя по ней, должен был встретиться лицом к лицу с несчастными. Когда он был настолько близко, что мог услышать их голоса, мать покрыла голову, что строго требовалось законом, и громко закричала:
– Нечистые, нечистые!
К их удивлению, путник твердо шел вперед.
– Чего вы хотите? – спросил он, остановившись в четырех шагах от них.
– Ты видишь, какие мы. Будь осторожен, – сказала с достоинством мать.
– Женщина, я посланник Того, по одному слову Которого исцеляются такие, как ты. Я не боюсь.
– Ты посланник назареянина?
– Мессии, – сказал он.
– Правда ли, что Он придет сегодня в город?
– Он уже в Вифании.
– По какой дороге Он пойдет?
– По этой.
Она сложила руки и обратила к небу взоры, полные благодарности.
– За кого ты считаешь Его? – спросил он с состраданием.
– За Сына Божия, – отвечала она.
– Так стойте здесь, или, так как за Ним пойдет толпа народа, лучше подождите у той белой скалы под деревом. Когда же Он будет проходить, не упусти случая говорить с ним, говори и не бойся: если ваша вера сильна, Он услышит вас и при громах небесных. Я иду оповестить находящихся в городе и его окрестностях, что назареянин идет, чтобы народ был готов встретить Его. Мир тебе, женщина!
Незнакомец удалился.
– Слышала ли ты, Тирса? Слышала ли? Назареянин уже идет по этой самой дороге, и Он услышит нас. Еще немного, дитя мое, совсем немного, и мы будем у скалы. До нее всего один шаг.
Ободренная этим, Тирса оперлась на руку Амры и встала. Но лишь только они пошли, Амра сказала:
– Стойте, человек идет назад.
Они остановились, поджидая его.
– Извините, – сказал он, догнав их. – Вспомнив, что вам еще долго придется ждать прихода назареянина, я нашел, что эта вода нужнее вам, чем мне. Город близко, и если мне понадобится вода, то я найду ее там. Возьмите ее и, будьте добры, поговорите с Ним, когда Он будет проходить мимо вас.
Говоря это, он предложил им тыкву, наполненную водой, которую обыкновенно берут с собой в горы путники. Вместо того чтобы поставить это приношение на землю, чтобы они могли взять его, когда он будет уже на известном расстоянии, он подал его им в руки.