Бессмертный избранный
Шрифт:
— Не всегда от магов рождаются маги, — говорит Асклакин, все так же глядя на меня. — Но рожденные магами иногда гордились. Сильнее, чем следовало. Выгнав целителя, который отказывался останавливать кровь без оплаты денежными кольцами, или кузнеца, требовавшего в жены от фиура деревни его дочку — а иначе не будет вкладывать в подковы и оружие никаких чар, и пропади все пропадом, — многие почувствовали себя спокойнее. А теперь этот кузнец вернется в свой дом, вот только в его кузнице хозяйничает бойкий работник, нанятый на прошлой ярмарке, а обещанная дочка фиура уж давно
Я обдумываю его слова.
— Если бы у нас была магия, моя деревня не была бы сожжена, — говорю я, и Инетис бросает на меня удивленный взгляд. Как и ее брат, который выглядит так, словно я встал на голову и начал распевать похабные песни. — У нас не было заграждающих чар, и они сковали магией наших лошадей быстрее, чем мы смогли сообразить, что происходит.
Асклакин кивает, словно знал, что я скажу это.
— Твоя мать жива, — меняет он тему. — И она поедет следом за тобой в Асму, если ты пожелаешь. Она прибудет сюда завтра.
Я сжимаю зубы. Он назвал мою названую мать матерью, он послал за ней, снова делая мне одолжение. Но теперь я знаю, почему и зачем. Не только потому что я наследник Асморанты и скоро стану правителем. Потому что Асклакин тоже связан с Энефрет, которая должна была навестить нас в его доме вчера ночью.
Я оглядываю остальных. Инетис улыбается чему-то своему, отхлебывая вина, отшельница — Унна, шепчет из угла тьма — кажется уставшей, словно и не спала эту ночь. Поймав мой взгляд, она тут же отводит свой, торопливо откусывает кусок лепешки и отпивает вина. Ее щеки красны как закатное солнце.
Я про себя усмехаюсь. Цилиолис встречается со мной глазами, переводит — намеренно медленно — взгляд с меня на отшельницу и обратно. Кажется, он вовсе не так крепко спал вчера ночью. Но мне все равно, и я не отвожу взгляда, пока он не сдается.
— Я бы хотел, чтобы она тоже прибыла в Асму, — говорю я.
Я уже просил его отправить в Асму отшельницу, когда решил, что она что-то сделала со мной своей магией. Но это была не она. Это была Энефрет, и согласно ее плану отшельница все равно попадет в Асму.
Асклакин тоже помнит этот разговор — я вижу по его лицу. Он ничего не отвечает, только чуть наклоняет голову, показывая, что услышал. В кухню опасливо заглядывает мальчишка из младших работников. Лошади готовы. Можно отправляться.
Мимо дома наместника все еще идут люди, но теперь это не река, а лишь узкий ручеек. Из вековечного леса можно выйти прямиком в Тмиру и Асмору, и в Шембучень с того края, где к деревьям не подступают вонючие болота. Я вижу, как поток идущих на север смешивается с теми, кто идет на юг — возвращаясь с другого конца леса к себе домой. Теперь тропы не движутся, послушные чарам дорожной травы. Многим предстоит пересечь всю страну, чтобы добраться до дома.
Асклакин спешит нас проводить. У него по горло забот — границу нарушили, две деревни уже захвачены, и что будет дальше, знает только
Мы уезжаем из Шина, и меня охватывает странное ощущение. Я почему-то точно знаю, что уже скоро сюда вернусь.
27. ПРАВИТЕЛЬНИЦА
Обводной тракт широк, по нему могут в ряд ехать три лошади. Дорога из Шина и Брешины уже, и нам приходится ехать парами. Мужчины выступают первыми: мигрис и рабрис, Серпетис и Цили, мы следуем за ними. Цилиолис знает эти места, он обещает привести нас в Брешины короткой дорогой, и нам не остается ничего другого как довериться ему. Я снова и снова ловлю на себе взгляд Унны, но когда поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее в ответ, она отводит глаза и краснеет, словно думает о чем-то неподобающем.
И я краснею тоже.
От воспоминаний о прошлой ночи внутри все сжимается в комок, но рассказать о ней я никому не могу. Слишком много следов она оставила после себя: смятые простыни, легкую боль между бедер, припухшие, словно от бесчисленных поцелуев, губы. Кожа горела огнем, когда я протирала тело смоченной в ароматной воде с травами тканью.
Метка Энефрет светилась, как луна Черь в полнолуние, и я снова и снова натирала ее соком кроволюбки, чтобы спрятать от чужих взглядов.
Это была странная ночь. Это был невыносимо реальный сон, в котором мой муж и правитель земли от неба до моря и до гор пришел в мои асморские покои и подарил мне свою любовь. Это было неуместное и такое яркое напоминание о времени, когда все было хорошо, и я была счастлива.
Вчера ночью, в своем сне, я не была изгнанной из собственного дома правительницей страны, женой человека, ради которого отреклась от магии. Я была женщиной, которая любила и была любима.
И хоть я понимаю, что сон этот был всего лишь попыткой моего измученного разума убежать от реальности, мне бы хотелось его запомнить. И я то и дело вспыхиваю и улыбаюсь этим воспоминаниям. Эти крепкие жилистые руки, эти черные глаза, это согласное движение наших обнаженных тел на мягкой кровати. Я была тогда по-настоящему счастлива. Этот сон — горькое и сладкое напоминание о том, что я потеряла.
О том, чего больше не вернуть.
Унна снова смотрит на меня краем глаза, и я не выдерживаю. Мужчины отъехали чуть вперед, дав нам некое подобие уединения, и я могу быть уверена, что моего голоса они не услышат. Я снова пытаюсь встретиться с ней взглядом, и она снова отворачивается, и тогда я говорю:
— Ты постоянно смотришь на меня.
Она вздрагивает и закусывает губу. Я вижу, как она борется с желанием сказать правду и как напоминает себе о том, что теперь не обязана ее говорить. Ей трудно, но она справляется с собой. Устремив взгляд вперед, крепче сжимает поводья и молчит.