Биография Бога: Все, что человечество успело узнать
Шрифт:
Между тем наука развивалась, по ходу дела расшатывая популярные религиозные представления. В 1830 году Чарльз Лайелл (1797—1875) опубликовал первый том своего труда «Основные начала геологии». В нем доказывалось, что земная кора древнее, чем указанные в Библии шесть тысяч лет. Более того, кора не создана непосредственно Богом, но сформирована медленным действием ветра и воды. [834] Как либеральный христианин, Лайелл не вдавался в богословское осмысление своих находок: наука «должна развиваться, словно Писания не существует». [835] Его страшно раздражал непрофессионализм коллег, которые придают «трансцендентное значение» «любому совпадению или расхождению между природными явлениями и обычными толкованиями еврейского текста». [836] Тем самым он создал собственную научную версию древнего разграничения между «мифом» и «логосом». Наука и теология – это разные дисциплины, и смешивать их опасно.
Ученые перестали считать свои дисциплины разновидностью «философии» (которая всегда занималась метафизикой), а в себе видели настоящих профессионалов. К середине XIX века уже не только физики, но и геологи, ботаники и биологи выражали
Наука казалась самим воплощением прогресса. Четкая, точная и аккуратная, она методично накапливала факты, доказывала теории, исправляла прежние ошибки и бесстрашно устремлялась в будущее.
Гарвардский профессор Жан Луи Агассис (1807—1873) усматривал в этой борьбе великий замысел Божий. [839] Бог просто готовил Землю к появлению человека. Следы божественного Разума Агассис находил в симметрии природы, строении позвоночных. Это не может быть случайностью: «Умная и умопостигаемая связь между фактами природы – прямое доказательство существования мыслящего Бога». [840]
Однако зерно сомнения уже было посеяно. Английский поэт Альфред Теннисон (1809—1892) трогательно выразил подспудные сомнения, разъедавшие веру его современников. Бурный успех его поэмы In Memoriam (1850) показывает, что он высказал страхи многих. На протяжении двухсот лет западных христиан призывали уверовать, что научное изучение природы укрепит их веру. Однако теперь стало казаться, что если божественный замысел и существует, то он жесток, бездушен и черств. У Природы, как сказал Теннисон, «багровы и клыки, и когти». А поскольку под научным доказательством, внушенным людям, зашаталась почва, остается лишь «слабо доверять большей надежде». [841]
У каждого – свой верный шанс;
Ничто не канет в никуда,
Как карта лишняя, когда
Господь закончит свой пасьянс. [842]
Однако куда там этой жалкой надежде на «шанс» перед уверенной поступью науки! Бездоказательная религиозная истина и надежда кажется столь шаткой: [843]
Все не напрасно; – там, вдали,
Где нет зимы и темноты,
(Так мнится мне) для нас цветы
Неведомые расцвели…
Но кто я, в сущности, такой?
Ребенок, плачущий впотьмах,
Не зная, как унять свой страх
В кромешной темноте ночной. [844]
Викторианцев учили считать себя непобедимыми: дескать, наука ведет их от одной нравственной и духовной победе к другой. Однако без веры, дававшей возможность выносить жизненные скорби, человечество ощутило не радость зрелого возраста, а испуг ребенка.
Как известно, были и теологи, дававшие отпор «научному» естественному богословию. Горас Бушнелл (1802—1876), известный конгрегационалистский пастор из Хартфорда (штат Коннектикут), был обвинен в ереси за утверждение, что теология ближе к поэзии, чем к науке. [845] По его мнению, религиозный язык неизбежно туманен и неточен, поскольку то, что мы называем «Богом», лежит за пределами нашего ratio . Высказывания о Боге «всегда утверждают нечто ложное или противное задуманной правде», поскольку «приписывают форму тому, что находится вне форм». [846] «Фиксированные формы догмы» всегда искажают истину, ибо «такие дефиниции суть лишь перемена символа, а если мы усмотрим в них нечто большее, они обязательно введут нас в заблуждение». [847] Но мысли, которые некогда были в порядке вещей, теперь встречались с негодованием. Западные христиане пристрастились к научным доказательствам и стали думать, что, если существование Бога нельзя эмпирически продемонстрировать, религия не может быть истинной.
Западные христиане пристрастились к научным доказательствам и стали думать, что, если существование Бога нельзя эмпирически продемонстрировать, религия не может быть истинной.
27 декабря 1831 года Чарльз Дарвин, натуралист с корабля Его Величества «Бигль», отправился в пятилетнее кругосветное путешествие изучать флору, фауну и геологию Тенерифе, островов Зеленого Мыса, Буэнос-Айреса, Вальпараисо, Галапагосских островов, Таити, Новой Зеландии, Тасмании и Кокосовых островов. Собранные им факты привели его к отрицанию «аргумента от замысла», придуманного Пэли. Без сомнения, Бог не создал мир в том виде, как мы его знаем: биологические виды развивались медленно, адаптируясь к окружающей среде. В этом процессе естественного отбора бессчетное число видов сгинуло. В ноябре 1859 года Дарвин опубликовал книгу «Происхождение видов». В более позднем своем труде «Происхождение человека» (1871) он высказал еще более спорную идею : homo sapiens появился от предка орангутанга, гориллы и шимпанзе. Человек – не вершина целенаправленного творения. Подобно всем другим живым существам, он возник путем проб и ошибок, причем Бог не имел к этому непосредственного отношения.
Эволюционная теория пошатнула столь многие фундаментальные представления, что лишь единицам было по силу сразу вместить случившееся. Даже Альфред Рассел Уоллис (1823—1913), который внес существенный вклад в работу Дарвина, не мог принять отсутствие контролирующего Разума. [848] Американский ботаник Аса Грей (1810—1888), убежденный эволюционист и верующий христианин, использовал эволюционную теорию в изучении жизни растений, но не соглашался с идеей отсутствия общего божественного замысла. [849] Между тем дарвиновская теория подрывала не только «аргумент от замысла», прижившийся в западном христианском богословии, но и центральные принципы Просвещения.
Впрочем, у Дарвина не было желания разрушать религию. В его вере наступали то отливы, то приливы, особенно после трагической смерти его дочери Энни, но основная проблема в христианстве для него заключалась не в естественном отборе, а в доктрине о вечном проклятии, – без сомнения, реакция на проповеди об аде. Он писал Асе Грею, что невозможно сомневаться, что «человек может одновременно быть пылким теистом и эволюционистом», и добавил: «Я никогда не был атеистом в смысле отрицания бытия Божьего. Мне кажется, обычно – хотя и не всегда, но все чаще, как я становлюсь старше, – мое состояние ума было бы правильно назвать агностическим». [850] Тем не менее в результате его исследований Бог перестал быть единственным научным объяснением вселенной. Мало того, что нет научного доказательства существования Бога: естественный отбор показывает, что такое доказательство невозможно. Если христиане хотят верить, что эволюционным процессом руководил Бог, – многие так и поступили, – это уже дело личного выбора. Дарвиновские открытия усилили уже возникшую тенденцию исключать теологию из научного дискурса. К концу 1860-х годов большинство ученых были еще христианами, но как ученые они перестали говорить о Боге. По замечанию американского физика Джозефа Генри (1797—1878), научная истина требует строгих физических данных; она должна помочь нам «объяснить, предсказать и в некоторых случаях контролировать природные явления». [851] Целиком опираясь на осязаемую и измеримую фактуру, наука отныне отвергала гипотезы, основанные не на том, что человек видит в природе, а потому непроверяемые.
Одним из первых осознал значение этих исследований для естественного богословия Чарльз Ходж, профессор теологии из Принстонской богословской семинарии. В 1874 году он издал книгу, которая стала первой последовательной критикой дарвинизма с религиозных позиций. По его словам, ученые столь сильно погрузились в изучение природы, что верят только в естественные причины, не понимая, что религиозная истина также основана на фактах, а потому заслуживает уважения. [852] Ходж отдавал себе отчет в проблемах, которые встанут перед христианской верой, когда ученые откажутся искать в Боге последнее объяснение. Он справедливо предрек, что религии в том виде, как он ее знал, «приходится сражаться за свою жизнь против большого класса ученых мужей». [853] А ведь ничего подобного не было бы, если бы христиане не попали в зависимость от чуждого их религии научного метода. Критиковал Ходж Дарвина и с позиций, которые считал научными. Увязнув в старых представлениях, он считал, что дело науки – собирать и систематизировать факты, а потому не понимал важности гипотетического мышления. Он считал, что раз Дарвин не доказал свою теорию, значит, она не научна. С его точки зрения, ни один здравомыслящий человек не станет спорить с тем, что сложная структура глаза – результат сознательного замысла. [854]
Однако в своей оппозиции Дарвину Ходж был почти одинок. Большинство христиан, не понимая всех богословских последствий естественного отбора, были вполне открыты эволюционной теории. Дарвин еще не превратился в пугало, каким его сделали впоследствии. В конце XIX века консервативных христиан существенно больше заботили совсем другие проблемы.
В 1860 году (спустя год после «Происхождения видов») семь англиканских клириков опубликовали «Очерки и рецензии»: серию статей, которая знакомила широкую аудиторию с немецкой «высшей критикой» Библии. К своему изумлению, ничего не подозревавшие читатели узнали, что Моисей не писал Пятикнижия, а царь Давид – Псалмов, и что библейские чудеса – всего лишь литературный троп. В то время немецкие клирики были значительно лучше образованны, чем их британские и американские коллеги, у которых не хватало подготовки, чтобы лично следить за немецкими исследованиями и сообщать о них пастве. [855] Однако к 1850-м годам британские нонконформисты, которым не разрешалось учиться в Оксфорде и Кембридже, начали ездить в немецкие университеты, где поднабрались «высшей критики». Между этими «онемеченными» учеными и их коллегами по колледжам и семинариями происходили стычки.