Биография Бога: Все, что человечество успело узнать
Шрифт:
Столетие, начавшееся с веры в безграничность возможностей, открыло путь безымянному страху. Впрочем, по мысли Ницше, люди могут противостоять нигилизму, обожествляя себя самих. Они должны стать новым абсолютом и занять место Бога. Бог, которого проецировали вовне, может родиться внутри человеческого духа как «Сверхчеловек» ( нем . Übermensch). Он-то и даст вселенной новый смысл. Для этого необходимо восстать против христианского Бога, который сковал нас запретами, помешал нам жить полноценной телесной жизнью и ослабил идеалом сострадания. Сверхчеловек выведет эволюцию вида на новый уровень: люди станут богами. Однако что случится, когда люди вообразят себя высшей реальностью и решат, что они сами себе закон? Что случится, когда идеал кеносиса заменят жаждой власти, укрепляемой огромными возможностями
Колоссальный научный прогресс оставил Бога как бы не у дел. Люди столь сильно сосредоточились на физическом мире, что уже не воспринимают Бога всерьез.
Перемена, которую констатировал Ницше, ярко заметна в творчестве Зигмунда Фрейда (1858—1939), основателя психоанализа. [891] Он вырос в еврейском доме, где к религии относились очень серьезно, но несмотря на это (или из-за этого?) перешел к атеизму. Отметим, что не занятия психоанализом склонили его к атеизму, а атеизм – к психоанализу. Идею Бога он считал совершенно неприемлемой. В 1875 году он открыл для себя Фейербаха (с 1840-х годов уже несколько забытого) и уверовал в неизбежность конфликта между религией и наукой, а также в необходимость устранения религии. [892] Лишь наука способна обеспечить физическое и психическое здоровье человечества, причем победа ее неизбежна. Человеческая рациональность постепенно занимает подобающее ей положение, сбрасывая сковывавшие ее путы. «Голос интеллекта тих, – писал Фрейд. – Но этот голос добьется, чтобы его услышали, пусть даже в далеком будущем». [893] Опасно толкать людей в атеизм преждевременно: это может привести к нездоровому отрицанию.
Фрейд изучал медицину в Венском университете, но через всю жизнь пронес интерес к религии и философии. Однако его религиозные штудии проводились с умершим Богом в сердце. Он даже не видел необходимости обосновывать свой атеизм: настолько очевидной казалась ему эта позиция. Об идее Бога он пишет:
Бог «умер» не из-за философской критики: просто изменилось настроение. Подобно древнему верховному Богу, далекий Бог Нового времени покидал сознание своих бывших почитателей.
Все это настолько инфантильно, так далеко от действительности, что стороннику гуманистических убеждений становится больно от одной мысли о том, что подавляющее большинство смертных никогда не поднимется над подобным пониманием жизни. [894]
При виде сходства между религиозными обрядами и навязчивыми «обрядами» некоторых своих пациентов Фрейд счел религию неврозом, граничащим с безумием. По его мнению, стремление к Богу вырастает из детского опыта беззащитности и нужды в защитнике. Оно отражает детскую страсть к справедливости и желание, чтобы жизнь продолжалась вечно.
Свою теорию происхождения веры Фрейд разработал до того , как начал изучать религию. Он просто взял некоторые тексты и дал им эксцентрическое истолкование, которое отражало его убеждение в том, что религия возникла из психологических проблем в ходе эволюционного развития. На него повлияли эволюционные теории Жана Батиста Ламарка (1744—1829), который полагал, что все живые существа обладают врожденным стремлением адаптироваться к окружающей среде. Чтобы сорвать листья с высокой ветки, жираф учится вытягивать шею. Затем это приобретенное качество переходит к следующему поколению. Отталкиваясь от данной концепции (сейчас ученые отвергли ее как упрощенную), Фрейд предположил, что и религия относится к таким приобретенным качествам, возникшим как реакция на определенное событие. В своей книге «Тотем и табу» (1913) он выдвинул следующей сценарий: на очень ранней стадии человеческого развития патриарх обладал исключительным правом на женщин племени. Это вызывало обиду и недовольство его сыновей, которые убили его, а затем, терзаемые раскаянием, изобрели ритуалы для успокоения чувства вины. В работе «Моисей и монотеизм» (1938) Фрейд доказывал, что Моисей был убит израильтянами в пустыне и что этот акт был ритуальным воспроизведением древнего убийства.
Определение, которое Фрейд дает религии в сочинении «Будущее одной иллюзии» (1927),
Фрейда называли последним из философов-просветителей. И действительно, в психоанализе можно видеть кульминацию просвещенческой задумки поставить все под контроль разума. Благодаря новаторским работам Фрейда можно интерпретировать сны, вскрывать подсознательные импульсы и даже скрытый смысл древних мифов. Однако Фрейд нанес удар и по идеалу Просвещения: оказалось, что под внешним и поверхностным покровом разума в нас кипит настоящий котел первобытных инстинктов, над которым мы почти не властны. Если Дарвин увидел природу, у которой «багровы и клыки, и когти», то Фрейд показал, что ум – это поле непрестанной битвы с подсознательными силами психики, причем надежда на прекращение битвы очень невелика.
Фрейд обратил внимание и на более темную сторону жизни, когда предположил, что среди человеческих мотивов – не только жажда секса, но и влечение к смерти. А ведь в конце XIX века многие христиане верили, что человечество идет к новому и более совершенному состоянию! Со своей стороны, агностики были убеждены, что без Бога мир станет лучше. Ингерсолл мечтал о будущем, в котором «человек, почерпнув мужество в череде побед над силами природы, достигнет спокойного величия, неведомого ученикам любого суеверия». [896] Сомнение есть «лоно и колыбель прогресса». [897] Идея, что «все делает личный Бог», способствовала «праздности, невежеству и несчастью», [898] но отныне люди могут направить энергию, которую забирала религия, на создание справедливого и равного мира. «Идет битва между силами добра и зла, в которой может принять участие даже самый простой человек», – писал Джон Стюарт Милль. Задача поколения состоит в том, чтобы способствовать «медленному, часто почти неощутимому, прогрессу, путем которого добро отвоевывает пространство у зла».
Под внешним и поверхностным покровом разума в нас кипит настоящий котел первобытных инстинктов, над которым мы почти не властны.
Сделать что-нибудь в своей жизни, пусть даже малое, если ничего большего не видно, для того, чтобы хоть чуть-чуть приблизить это завершение, – вот самая живительная и бодрящая мысль, которая может вдохновлять человеческую природу. [899]
Такой должна быть религия будущего. Не суеверие, а труд ради людей, должен был заполнить пустоту, о которой говорил Ницше.
Однако такой оптимизм требовал акта веры. Гражданская война в США (1861—1865) и франко-прусская война (1870—1871) показали, сколь ужасной может быть война в индустриальную эпоху, когда точные науки усиливают поражающие возможности оружия. Тем не менее национальные государства Европы словно поработились «фрейдовскому» влечению к смерти. После франко-прусской войны началась гонка вооружений, которая привела к бойне Первой мировой войны (1914—1918), – военные действия словно воспринимались как «дарвиновская» необходимость, в которой выживают наиболее приспособленные. Любой ценой для себя и для других государства стремились создать огромные армии и как можно более эффективное оружие. Британский писатель И.Ф.Кларк показал, что между 1871 и 1914 годом практически не было года, в котором в той или иной европейской стране не появилось бы романа или рассказа об ужасном будущем. [900] «Следующая великая война» маячила на горизонте страшным, но неизбежным испытанием, из которого народ выйдет с обновленной силой и энергией.