Биография Бога: Все, что человечество успело узнать
Шрифт:
В 1920 году Уильям Дженнингс Брайан (1860—1925), политик из демократов, начал крестовый поход против преподавания эволюции в школах и колледжах. Почти в одиночку ему удалось переключить внимание фундаменталистов с высшей критики на дарвинизм. [933] Он считал, что высшая критика и теория эволюции – одного поля ягода, но последняя опаснее. На него произвели впечатление две книги: «Ночные штаб-квартиры» (1917) Вернона Келлога и «Наука власти» (1918) Бенджамина Кидда. Авторы приводили беседы с немецкими солдатами, которые говорили, что идеи дарвинизма способствовали намерению Германии объявить войну. Подобные выкладки убедили Брайана, что эволюционная теория знаменует конец нравственности и цивилизованности. Представления Брайана были наивны, упрощенны и неверны, но к науке многие уже относились с подозрением, а потому он находил благодарных слушателей. На его лекцию «Угроза дарвинизма», с которой он ездил по всей стране,
Каждое известное мне фундаменталистское движение в иудаизме, христианстве и исламе коренится в глубоком страхе.
В то время фундаменталистское движение в основном процветало в северных штатах, однако об эволюции вдруг забеспокоились в штатах южных. В 1925 году Законодательные собрания Флориды, Миссисипи, Теннесси и Луизианы вынесли законы, запрещающие преподавание эволюции в бесплатных средних школах. В ответ Джон Скоупс, молодой учитель из Дейтона (штат Теннесси), решил выступить в защиту свободы слова и признался, что нарушил закон. В июле 1925 года его потащили в суд. Недавно основанный Американский союз защиты гражданских свобод (АСЗГС) отрядил для его защиты группу адвокатов во главе со знаменитым Кларенсом Дарроу (1857—1938). Когда Брайан согласился поддержать антиэволюционный закон, темой судебного процесса, по сути, стали уже не гражданские свободы, а конфликт религии и науки.
Как и многие фундаменталистские споры, дело Скоупса было столкновением двух несовместимых точек зрения. [934] И Дарроу, и Брайан отстаивали ключевые американские ценности: Дарроу – интеллектуальную свободу, а Брайан – права простых людей, с подозрением относящихся к ученым специалистам, не разбиравшихся в науке и не желавших, чтобы культурная элита навязывала свои воззрения маленьким городкам. Однако Брайан говорил плохо и неубедительно и смотрелся довольно жалко на фоне Дарроу с его блестящими речами в пользу свободы науки. Под конец процесса Дарроу предстал героем ясной и рациональной мысли, а Брайан – некомпетентным анахронизмом, который безнадежно отстал от жизни. К тому же, Брайан умер спустя несколько дней после процесса, что казалось символичным. Правда, приговор Скоупсу все-таки был вынесен, и АСЗГС заплатил за него штраф, но настоящими победителями в Дейтоне вышли Дарроу и наука.
Газетчикам было о чем писать. Журналист Х.Л.Менкен (1880—1956) бичевал фундаменталистов как настоящее бедствие для нации. Разве это не знаменательно, ликовал он, что Брайан с его любовью к простым сельским жителям окончил свои дни в «захолустной деревне в Теннесси»? Фундаменталисты вездесущи. Ими полны «захудалые улицы за газовыми заводами… Они всюду, где знание, даже скудное знаньице из соседней школы, – непосильное бремя для человеческого ума». Они – враги науки и свободы, и им нет места в современном мире. [935] Писатель Мейнард Шипли говорил, что, если фундаменталисты возобладают в церквях и навяжут людям свои предрассудки, Америка откатится к темным векам. [936] В Дейтоне либералы почувствовали опасность, когда были нарушены права на свободу слова и исследования. Эти права священны и неприкасаемы не потому, что являются «сверхъестественными», а потому что занимают центральное место в современной идентичности. Откажитесь от этих прав, и все пойдет наперекосяк. Для фундаменталистов, боявшихся нового времени и знавших, что некоторые ярые сторонники современных взглядов поклялись уничтожить религию, новая доктрина о безошибочности Библии, выдвинутая принстонскими теологами, была священна не только потому, что она есть воля Божья, но и потому, что она одна дает твердую почву под ногами в нашем ненадежном мире.
В будущем возникнет немало схожих столкновений между людьми, стоящими на разных стадиях процесса модернизации и придерживающимися разных концепций сакрального. Фундаменталисты отчаянно сражались за ценности, которые, по их мнению, находились под угрозой, а либералы наносили ответные удары. Поначалу возникло впечатление, что поле битвы осталось за либералами. После дела Скоупса фундаменталисты притихли. Казалось, они деморализованы. Однако подобные проблемы быстро не решаются. Фундаменталисты никуда не делись: как это неоднократно будет и впоследствии, они лишь заняли оборонительную позицию, создавали анклавы благочестия в антирелигиозном (по их мнению) мире, организовывали свои церкви и радиостанции, издательства и школы, университеты и библейские колледжи. В конце 1970-х годов, когда их контркультура обрела достаточно сил и уверенности, фундаменталисты вернулись в общественную жизнь и повели широкую кампанию, призванную обратить нацию к своим принципам.
За время скитаний в политической пустыне фундаменталисты стали более радикальными,
Насмешки прессы оказались контрпродуктивными: фундаменталисты озлобились. До Скоупса их не особенно волновала теория эволюции. Даже такие пылкие сторонники буквального понимания Библии, как Чарльз Ходж, знали, что мир существует дольше, чем описанные в Библии шесть тысяч лет. Лишь немногие поддерживали так называемый креационизм, который доказывал научную правоту Книги Бытия почти в каждой детали. Большинство фундаменталистов были кальвинистами, хотя сам Кальвин не разделял их враждебности к научному знанию. Однако после Дейтона железобетонный буквализм в истолковании Писания стал занимать центральное место в фундаменталистском самосознании, а без креационизма это движение уже сложно представить. Рациональные диспуты по данному вопросу невозможны, поскольку эволюция воспринимается не просто как научная гипотеза, но как символ, ассоциирующийся с поражением и унижением. Эта история многому учит! Люди должны понимать: нападая на религию, которая кажется им обскурантистской, они делают ее еще более склонной к крайностям.
Когда фундаменталистское движение подвергается нападкам, оно почти всегда становится более злым, более агрессивным и склонным к крайностям.
Вторая мировая война (1939—1945) вскрыла жуткую эффективность современного насилия, а взрывы атомных бомб над Хиросимой и Нагасаки – нигилистическое саморазрушение в самой сердцевине блестящих достижений Homo technologicus . Наша способность убивать и увечить друг друга не отставала от нашего экономического и научного прогресса, а у нас не хватало то ли ума, то ли умения удерживать агрессию в безопасных и допустимых рамках. Более того, шокирующее известие, что в нацистских лагерях были планомерно истреблены шесть миллионов евреев, – и в какой стране? прежде всего, в Германии, цитадели Просвещения! – поставило под сомнение само наличие человеческого прогресса.
В Холокосте иногда видят вспышку древнего и средневекового варварства, а то и выражение религиозных чувств, подавлявшихся в секулярном обществе. Однако историки и социальные критики оспаривают эту точку зрения. [938] Да, со времен крестовых походов Европа была больна антисемитизмом. Да, хотя отдельные христиане выступали против преследования евреев и пытались спасти своих еврейских соседей, многие деноминации позорно отмолчались. Гитлера следовало как минимум отлучить от Католической церкви, но номинально он оставался католиком. Пий XII не осудил нацистские программы и не дистанцировался от них.
Однако возлагать ответственность за Катастрофу на религию, мягко говоря, неправильно, да и опасно. Ведь планомерное и хладнокровное убийство евреев ради выгоды не только не противоречило целерациональности Нового времени, но и стало ее апофеозом. Выстраивая централизованные государства нового типа, правители давно проводили политику этнических чисток. Правда, чтобы максимально задействовать человеческие ресурсы и обеспечить продуктивность, правительства дали ряд свобод ущемленным ранее группам (в том числе евреям), но события 1930–1940-х годов показали, сколь поверхностной была эта терпимость и сколь сильные предрассудки она скрывала под цивильным покровом. Для осуществления геноцида нацисты использовали технологии индустриальной эпохи: железные дороги, достижения химической промышленности, бюрократический аппарат. Концлагерь реплицировал фабрику, символ индустриального общества, однако продуктом массового производства на сей раз была смерть. В экспериментах по евгенике принимали участие ученые. Националистическое идолопоклонство Нового времени сделало кумира из немецкого народа ( Volk ), поклонение которому уже не оставило места для евреев. Детище «научного» расизма, Холокост, стал страшным примером своего рода «садоводства», при котором выкорчевывалось все, что считалось сорняком, – извращенный, но яркий, пример рационального планирования, в котором все подчинено единой, четко определенной цели. [939]