Бирюзовые серьги богини
Шрифт:
— Спросить можно, но я в толк не возьму, ты говорила заклинание?
Сима пожала плечами.
— Не знаю, вот и хочу спросить.
— Но, если это так, и ты ничего не помнишь… ты уверена, что заклинание ты говорила на русском языке?
Сима озадачилась.
— Не знаю… даже предположить не могу. Вряд ли… но я другого языка не знаю, на казахском что ли? — она хмыкнула, — я только пару слов помню на казахском, но… Саш, я не знаю.
— Вряд ли древнее заклинание могло звучать на современном казахском. Тем более, записано оно символами, если это заклинание, конечно.
— Не знаю…
— Это о несокрушимом оружии воинов света, — пояснил Саша.
— И что?
— Ты это сказала на русском.
— Да… напишу я все-таки Хакану Ногербековичу. Может он понял тогда, что я говорила, — Сима уставилась на Сашку. — Это тебе надо было ехать с ним, вон, сколько ты всего знаешь, а от меня никакого толку, только проблемы.
— На следующий год и поедем. Вместе. И никаких проблем.
Саша посмотрел на нее таким откровенным взглядом, что не понять его было невозможно. Сима смутилась. Но перспектива встречи с Арманом, да еще в присутствии Сашки, ее испугала.
— Поживем — увидим! Еще год учиться. Кстати, через три дня уже начнется — лекции, семинары…
— И хорошо, будем встречаться каждый день.
Сашка не скрывал радости. Но и Симе было приятно, хотя смутная тревога, предчувствие чего-то недоброго словно отодвигали от нее Сашку, не позволяя им перейти черту дружбы. Не давал покоя и сон про волчицу, особенно с того момента, как Саша рассказал, что волк — не только знак рода древних кочевников, но и символ высшего духа, обличие, в котором он являлся к достойным и общался с ними. Такие предания есть в истории кочевников. И даже имена. Например, Аланкува — праматерь рода Чингизхана. «Но я не праматерь», — думала Сима, а сердце замирало. Что-то происходило с ней, что-то необычное: и обморок, и какое-то появившееся отвращение к запахам с кухни. Она боялась напугать мать вопросами, боялась откровенничать с Маринкой. Но теперь жила в напряжении, ожидая того дня, когда ее сомнения могут быть рассеяны или подтверждены.
Но дни проходили за днями, и ничего не менялось, а Сима чувствовала себя отвратительно. Вполне уместная мысль теперь не оставляла ее: «Беременна!»
«Но как же так?! Какая же я дура, дура… что же теперь делать? Что будет с учебой? А мама с папой?..» — Сима даже представить себе не могла, как скажет им, что ждет ребенка. И от кого?! И вдруг ее осенило: «Они же сразу на Сашку подумают! Вот впутала парня, что же теперь делать?»
Но эмоции улеглись, а разум подсказал единственно верное решение — пойти к врачу! И Сима пошла.
— Беременность пять недель, — врач смотрела с издевкой, как казалось Симе, а вместо лица под белоснежным накрахмаленном колпаком она увидела волчью морду с внимательными желтыми глазами, смотревшими прямо в душу.
Сима силилась держать себя в руках, но руки тряслись, в самом прямом смысле, а ноги едва держали. Она опустилась на стул, глядя в пол и ничего не видя, кроме расплывающейся картинки зашарканного линолеума.
— Одна пришла?
Сима кивнула, пряча глаза.
— Замужем? Понятно… Ты не реви, так тоже бывает. Может, еще все образуется.
Сима повела головой.
— Не образуется.
Все пути назад были отрезаны — приговор прозвучал. Теперь она думала, как все это случилось, и как сказать маме, и когда… А еще ей страшно хотелось увидеть Армана, спрятаться в его объятиях и быть счастливой… вместе с ним. Но последние слова врача смутили ее не меньше, чем известие о беременности:
— Ты бы сейчас замуж вышла, муж и не догадается, что ты беременна — срок пока маленький, родишь, так и будет думать, что ребенок его.
Сразу вспомнился Сашка и стыд перед ним, и перед всем курсом запылал на щеках.
— Спасибо, мне не за кого замуж выходить.
— А-а… так на учет ставить или аборт делать будешь?
Вопрос больно ударил по сердцу. Но Сима уже пережила самое страшное и теперь, именно с этой минуты, начала думать по другому. Она ответила:
— Ставьте на учет. Ребенок не виноват, что мать — дура. Как суждено, так пусть и будет.
Сказала и словно сбросила с плеч тяжелый груз, слилась с новой жизнью, уже развивающейся в ней, и почувствовала себя сильной. «Я со всем справлюсь!» А волчица улыбнулась, сверкнув желтыми глазами.
Справиться со всем оказалось не так просто. Если мать, узнав о беременности дочери, растерялась и только и сказала в ответ: «Не ожидала я от тебя такого, дочка», то отец заметался по комнате, нервно закурил и выдал сразу, как Сима и опасалась: «Это пацан тот, что к тебе приходил?»
Сима старалась быть твердой и сразу заявила, что будет рожать, а Сашка здесь ни при чем, но родители не поверили. Тогда Сима сказала Сашке, предупреждая его:
— Не ходи за мной больше! — так и заявила.
— Вот те раз! — Сашка не ожидал и растерялся. — Что случилось — то?
— Случилось! — Сима почувствовала, как запылали щеки, но она решила не отступать, а обрубить все концы одним махом. — Саш, ты не обижайся, ты хороший парень и все такое, но я, — она набрала в грудь побольше воздуха и выдохнула: — Я беременна! А мои родители думают на тебя.
Сашка в прямом смысле слова лишился дара речи. Он так и остался стоять в коридоре университета, как столб, пока Сима уходила.
— Ничего не понял… беременна… так ничего же не было…
В тот же вечер прибежала Маринка. Позже, вспоминая все, Сима сама удивлялась своему спокойствию — она без утайки рассказала подруге об Армане. Зачем врать? От этого только лишние домыслы рождаются, а с ними и лишние вопросы.
— И как теперь быть? Ты что рожать будешь? А учеба? — Маринка сыпала вопросами, которые казались естественными, но так больно ударяли.
Сима не только об учебе, она вообще о своей дальнейшей жизни не знала. В сердце теплилась надежда на встречу с Арманом, копошился клубок из чувств: обида, боль, любовь, страх — все это мучило ее и Сима не находила выхода. Она прислушивалась к шагам в подъезде, дергалась на каждый звонок в дверь, представляла, как Арман узнает ее адрес у начальника экспедиции, как приедет… И вместе с тем терялась, лишь на мгновение представив Армана на пороге своего дома.