Благословение и проклятие инстинкта творчества
Шрифт:
5. Забота о красоте одежды, или 187 костюмов в стиле эпохи Ренессанса
«Забота о красоте одежды – большая глупость; и вместе с тем не меньшая глупость не уметь хорошо одеваться – так, как приличествует твоему званию и образу жизни. И это не только не унижает человеческого достоинства, а, наоборот, скорее утверждает его: быть одетым не хуже тех, кто тебя окружает; в данном случае различие между человеком здравомыслящим и хлыщом заключается в том, что хлыщ кичится своим платьем, а человек здравомыслящий потихоньку посмеивается над своей одеждой и вместе с тем знает, что не должен ею пренебрегать» (лорд Честерфилд «Письма к сыну», Великобритания, изд. 1774 г.).
• «Франческо Петрарка (1304–1374)
• «Произнося имя Иммануил Кант (1724–1804), почему-то представляешь себе мрачного мужчину, равнодушного к тенденциям и веяниям модных течений. Но это ему принадлежит фраза: «Лучше быть дураком по моде, чем дураком не по моде»… и к портному он обращался довольно часто. Он был блондином или, скорее, рыжеватым блондином, худеньким, даже чересчур, появлялся везде в треуголке, парике, напудренном, разумеется, кафтане, расшитом золотом, с большими пуговицами и в тон жилетом. Рубашка с кружевами, туфли с блестящими пряжками, шпага сбоку – таков наряд магистра, описанный его биографами. В памяти современников он слыл элегантным, а не только умным. Принцессенштрассе в Кенигсберге – улочка, по которой в определённые часы прогуливался философ, – до сих пор помнит стук его каблуков…» (из книги Ж. Глюкк «Великие чудаки», Россия, 2009 г.);
• «Наружность Артура Шопенгауэра (1788–1860) биографы описывают следующим образом. Это был человек несколько ниже среднего роста, крепкого телосложения, стройный и с громадной головой… Одни находили в нём некоторое сходство с Бетховеном, другие утверждали, что лицо его, и в Особенности очертание рта, напоминало Вольтера…» (из очерка Э. Ватсона «А. Шопенгауэр, его жизнь и научная деятельность», Россия, 1891 г.). «Одеяние, причёска, белоснежный галстук делали его похожим на старца эпохи Людовика ХV… одухотворённая и одновременно язвительная физиономия – сообщает один путешественник, встретивший его в 1859 году…» (из статьи А. Чанышева «Учение А. А. Шопенгауэра о мире, человеке и основе морали», Россия, 1999 г.);
• «Как-то Теофиль Готье (1811–1872) заказал себе необыкновенного покроя жилет из пурпурного атласа. Надел его всего лишь раз, отправляясь в театр, но упрямая легенда, поддерживаемая мещанами из провинции, с тех пор не представляла его иначе как в пурпурном жилете, а молодые литераторы с жаром приветствовали жилет, как протест против мещанской заскорузлости. Вы, может быть, думаете, что всё это дело поверхностное, внешнее, не имеющее ничего общего с работой творческой мысли? Жестоко ошибаетесь! «Мы страстно любили алый цвет, – говорит Готье, – благородный цвет, цвет пурпура, крови, жизни, света, тепла…» И под воздействием этого цвета он ощущал себя вызывающим и смелым человеком эпохи Ренессанса…» (из книги Я. Парандовского «Алхимия слова», Польша. 1951 г.);
• «Константин Коровин (1861–1939) – живописец, график, художник театра. – Е. М.) брюнет с выразительными, острыми глазами под хорошо начерченными бровями, с небрежной причёской и с удивительно эффектной шелково-волнистой бородкой в стиле Генриха IV. «Какое прекрасное лицо! – подумал я. – Должно быть, какой-нибудь значительный человек приехал на выставку из Франции… Удивительный этот русский, показавшийся мне французом!..» (из статьи Ф. Шаляпина «О Константине Коровине», Франция, 1939 г.);
• В Дневнике за 1934 год Михаил Кузмин (1872–1936) – поэт, прозаик, драматург. – Е. М.) сам описывает свой внешний вид на рубеже 19–20 столетий: «Небольшая выдающаяся борода, стриженные под скобку волосы, красные сапоги с серебряными подковами, парчовые рубашки, армяки из тонкого сукна в соединении с духами (от меня пахло как от плащаницы), румянами, подведёнными глазами, обилие колец с камнями, мои «Александрийские песни», музыка и вкусы – должны были производить ошарашивающее впечатление… При всей скурильности, я являлся каким-то задолго до Клюева эстетическим Распутиным»… «Без сомнения, он молод и, рассуждая здраво, ему не может быть больше 30 лет, но в его наружности есть нечто столь древнее, что является мысль, не есть ли он одна из египетских мумий, которой каким-то колдовством возвращена жизнь и память… Несомненно, что Кузмин умер в Александрии молодым и красивым юношей и был весьма искусно набальзамирован» (из статьи М. Волошина «Александрийские песни» Кузмина», Россия, 1906 г.). «…B нём в удивительном смешении встретилась фривольность 18-го века, знатоком которого он был, российское православие и александрийская Греция» (из Воспоминаний М. Сабашниковой «Зелёная змея», ФРГ, 1954 г.);
• «Во внешности Владимира Милашевского (1893–1976) и манере держать себя не было ничего экстравагантного и, тем более, эпатирующего, но в нём было что-то необычное, притягивающее внимание, выделявшее его из других… Зимой он был одет в тёмно-синее тёплое пальто с серым каракулевым воротником шалью и каракулевую шапку того же цвета; летом носил синий берет, надетый немного набок, что придавало ему в сочетании с небольшими усиками молодцеватый вид, в котором было что-то от Франции и облика королевских мушкетёров. Некоторые принимали его за артиста, хотя он никогда не играл на профессиональной сцене…» (из статьи М. Панова «Владимир Алексеевич Милашевский», российск. изд. 2007 г.)
• «Зимой одет был Виктор Замирайло (1868–1939) – график, живописец, театральный художник. – Е. М.) в чёрную накидку с двумя золотыми застёжками в виде львиных голов на груди. Длинные волосы эпохи Делакруа, Шопена или Мюссе. Низко примятая шляпа а-ля сомбреро и благородный профиль гидальго. Крадущаяся тень этой фигуры была бы великолепной моделью для французских художников эпохи романтизма…» (из книги Э. Голлербаха «Встречи и впечатления», российск. изд. 1998 г.);
• «Валентин Зубов (1884–1969) – меценат, учредитель Института истории искусств в Петербурге. – Е. М.) – носил бархатный чёрный пиджак с повязанным по-художнически лёгким, светлым бантом. Зимой на нём была «крылатка», или «гоголевская шинель» – большая, чёрная, с широкой, закрывающей плечи и половину спины накидкой. На голове его всегда или почти всегда была чёрная шапочка, «тонзурка» что ли, вроде тюбетейки, но иначе скроенная… Я думала, что это или признак его графского достоинства, или примета его какого-то тайного сектантства. Во всяком случае, на улице его фигура явно выделялась и привлекала внимание» (из книги И. Наппельбаум «Угол отражения», российск. изд. 2004 г.).
«…Одет Зубов был в тёмно-синий фрак, песочного цвета панталоны. Носил бачки и волосы, зачёсанные назад. Цилиндр и шинель были точно скопированы с мод эпохи романтизма. В руке была трость с тяжёлым набалдашником изображал воплощение из «Евгения Онегина» или современника Альфреда де Мюссе. Его очень радовало, что где бы он ни появлялся сразу привлекал общее внимание и удивление. Костюмы эти он носил и за границей. Однажды в Париже познакомился с африканской уроженкой, привёл её на какую-то квартиру. При виде молодого человека, одетого по моде 1830 года и в сопровождении негритянки, горничная, открывшая им дверь, чуть не впала в истерику от неудержимого смеха…» (из Воспоминаний Б. Берга, российск. изд. 2007 г.);