Благословение и проклятие инстинкта творчества
Шрифт:
• «Свою шляпу с огромными полями Людвиг ван Бетховен (1770–1827) носил несколько назад, чтобы лоб был открыт. (Впрочем, шляпу он беспрестанно терял). Так он странствовал, немного подавшись туловищем вперёд, высоко подняв голову, не обращая внимания на замечания и насмешки прохожих…» (из очерка И. Давыдова «Л. ван Бетховен, его жизнь и музыкальная деятельность», Россия, 1893 г.);
• «Александр Пушкин (1799–1837) не изменился на юге (Кишинёв, Россия, 1820 г.): был по-прежнему умён, ветрен, насмешлив, и беспрестанно впадал в проступки, как ребёнок…» (из Воспоминаний М. Попова, Россия, 1874 г.). «…Пушкин носил молдаванскую шапочку. Выдержав не одну горячку, он принуждён был не один раз брить себе голову; не желая носить парик (да к тому же в Кишинёве и сделать его было некому), он заменил парик фескою и так
• «Внешний вид Ганса-Христиана Андерсена (1805–1875) являлся притчей во языцех. Мятый плащ в руках, скомканная шляпа на голове. На голове довольно обеспеченного человека, надо сказать. Это выглядело неприглядно. «Талант у него, конечно, имеется, но таланта мало, нужны манеры», – заявила одна светская львица, увидев Андерсена в первый раз. Андерсен никогда с ней не разговаривал потом, и светская львица, жаждущая, как и все, гениальных историй сказочника, прикусила язычок. Другой прохожий на улице спросил; «Это ваше сооружение на голове вы называете шляпой?» Но тут уже Андерсен ответил: «А вы, милейший, это ваше сооружение под шляпой называете головой?»…» (из книги Ж. Глюкк «Великие чудаки», Россия, 2009 г.);
• «Раз на Ивана Тургенева (1818–1883) утром напала какая-то странная тоска. «Вот такая же точно тоска, – сказал он, – напала на меня однажды в Париже – не знал я, что мне делать, куда мне деваться. Сижу я у себя дома да гляжу на сторы, а сторы были раскрашены, разные были на них фигуры, узорные, очень пёстрые. Вдруг пришла мне мне в голову мысль. Снял я стору, оторвал раскрашенную материю и сделал себе из неё длинный – аршина в полтора – колпак. Горничные помогли мне, – подложили каркас, подкладку, и, когда колпак был готов я надел его себе на голову, стал носом в угол и стою… Веришь ли, тоска стала проходить, мало-помалу водворился какой то покой, наконец мне стало весело». «А сколько тогда было лет тебе?» – «Да этак около 29-ти. Но я это и теперь иногда делаю. Колпак этот я берегу – он у меня цел. Мне даже очень жаль, что я его сюда с собой не взял». «А если бы кто-нибудь тебя увидел в этом дурацком положении?» – «И видели; но я на это не обращал внимания, скажу даже – мне было это приятно»…» (из Воспоминаний Я. Полонского, сборник П. Фокина «Тургенев без глянца», Россия, 2009 г.);
• «У Уильяма Гладсона (1809–1898) – государственный и политический деятель, премьер-министр Великобритании в 1868–1874, 1880–1885, 1886, 1892–1894 гг.. – Е. М.)бывают и прихоти. Так, например, рассказывают, что у него есть страсть покупать себе шляпы самых разнообразных сортов и фасонов, доходящая до того, что миссис Гладсон приходится потом рассылать их обратно по лавкам…» (из очерка А. Каменского «У. Гладсон, его жизнь и политическая деятельность», Россия, 1892 г.);
• Став «бессмертным», Анатоль Франс (1844–1924) часто подтрунивал над славой и влиянием, коими пользуется член Французской академии: «Теперь слава – это возможность делать всё, что мне заблагорассудится. Министров, издателей я принимаю в халате и туфлях. Даю им аудиенции и часто в аудиенциях отказываю… Словом, эта Французская академия, это имя великого писателя, все эти лавры позволяют мне повсюду и во всякое время года ходить в старой, серой фетровой шляпе. Захоти я только, я мог бы в оперу пойти в ночных туфлях» (из книги Ж.-Ж Бруссона «Анатоль Франс в халате», российск. изд. 1998 г.);
• «Винсент ван Гог (1353–1890) всегда казался чудаком… Всегда носил высокую шляпу, которая вызывала чувство: «стоит до нее дотронуться, и края отпадут»…» (из книги Ж. Глюкк «Великие чудаки», Россия, 2009 г.);
• «Я встретил Эстер Каминьскую (1868–1925) – драматическая актриса. – Е. М.) будучи проездом в Варшаве (Россия, 1910-е гг.. – Е. М.). Я не сразу узнал её. На ней было манто – всем актёрским манто модель, на ней была шляпа – посрамление всех премьерш, с кустом цветов и каким-то рододендроном в центре; она была очень накрашена и с мушкой на подбородке. Всё, в общем, производило впечатление кричащей выставки, неблаговоспитанного базара суеты и тщеславия…» (из книги А. Кугеля «Профили театра», СССР, 1929 г.);
• «Фантастическая шляпа с широкими полями и пелерина украшали литераторов «Молодой Польши» (литературно-художественное течение в Польше на рубеже 19–20 веков. – Е. М.) и их эпигонов – вихрь первой мировой войны унёс и шляпы и пелерины…» (из книги Я. Парандовского «Алхимия слова», Польша, 1951 г.).
• «Семиклассник Коля Гумилёв (1886–1921) – Николаевская Царскосельская гимназия, 1903 г.. – Е. М.) являл собой довольно заметную фигуру, о нём ходило немало забавных рассказов… Одевался он несколько франтовато… носил фуражку с преувеличенно широкими полями и изящно уменьшенным серебряным значком…» (из Воспоминаний В. Рождественского, российск. изд. 1994 г.);
• Одетый не по сезону легко в чёрную морскую пелерину с львиной застёжкой на груди, в широкополой чёрной шляпе, надвинутой на самые брови (начало 1910-х гг.. – Е. М.), Владимир Маяковский (1893–1930) казался членом сицилийской мафии, игрою случая заброшенным на Петербургскую сторону… Усугублялось сходство 20-летнего Маяковского с участником разбойничьей шайки или с анархистом-бомбометателем (из сборника Б. Лившица «Полутораглазый стрелец. Стихотворения, переводы, воспоминания», сов. изд. 1989 г.). «…Байроновский поэт-корсар, сдвинутая на брови широкополая чёрная шляпа, чёрная рубашка, чёрный галстук и вообще всё чёрное…» (из Воспоминаний Л. Жегина, сборник П. Фокина «Маяковский без глянца», Россия, 2008 г.);
• Об Иване Бунине (1870–1953) в «предзакатную пору» свидетельствовала русский поэт в эмиграции (Франция, конец 1940-х гг.) И. Одоевцева: «Бунин сидит в кресле перед камином, в длинном халате из верблюжьей шерсти, в ночных туфлях и… широкополой синей полотняной шляпе. Я ещё никогда не видела его в таком виде и, боясь выдать своё удивление, отвожу глаза и смотрю в огонь. Халат и туфли – хотя только 8 часов вечера, куда бы ни шло, но эта нелепая шляпа!.. Я знаю, что Анатоль Франс (1844–1924) и Андре Жид (1869–1951) в старости тоже увлекались «головными уборами»… Но шляпа Бунина всё же бьёт все рекорды нелепости. Она похожа на птицу, распустившую крылья, на птицу, присевшую на его голову перед дальнейшим полётом. На синюю птицу…» (из книги «На берегах Сены», сов. изд. 1989 г.);
• «У Михаила Булгакова (1891–1940) были легкие, рассыпающиеся светлые волосы, они мешали ему, и работать он обыкновенно любил, натянув на голову колпак. Сколько раз этот головной убор мастера описан в литературе. Иронически, неприязненно – у Ю. Слезкина: герой Слезкина, подчеркнуто похожий на молодого Булгакова, работает, непременно натянув на голову «старый женин чулок» («Столовая гора»)… А внешние черты сходства Булгакова с Мастером (роман «Мастер и Маргарита», СССР, 1929–1940 гг.. – Е. М.) обманчивы, соблазнительны, сложны, их часто видят там, где их нет, и не замечают там, где они очевидны. Одна из таких «неузнанных» подробностей облика Мастера – его шапочка с буквой «М»… Странно, что этой буквы, кажется, не было на рабочем головном уборе писателя. Или все-таки была? Ведь это инициал Булгакова: М., Михаил… Эта «шапочка» становится очень важной деталью в образном замысле Михаила Булгакова. Затравленный, раздавленный Мастер («Да, – скажет после некоторого молчания Воланд, – его хорошо отделали») яростно и отчаянно «уходит» в свою болезнь (есть такой медицинский термин – «уйти в болезнь»), отбрасывая, оставляя все – творчество и любовь – «по ту сторону» бытия. Теряет все свои связи с людьми. Отбрасывает даже имя. От всей прожитой им жизни остается не роман его – он уничтожил свой роман, не фотография, не имя женщины (она хранит его фотографию, но у него ее карточки нет, и имени ее он не называет). Остается только эта черная шапочка с вышитой буквой «М» – единственный вещный знак прожитой им жизни, единственный свидетель тех вершин бытия – творчества и любви, – которые были ему открыты, шапочка, шитая ее руками, шапочка, в которой он писал свой роман…» (из книги Л. Яновской «Творческий путь Михаила Булгакова», СССР, 1983 г.);