Блестящая будущность

Диккенс Чарльз

— Я далеко несчастливъ, миссъ Гавишамъ; но у меня есть еще другія причины горевать, кром тхъ, которыя извстны вамъ. Это — та тайна, о которой я упоминалъ.

Подумавъ немного, она подняла голову и опять поглядла въ огонь.

— Вы поступили благородно, открывъ мн, что у васъ есть другія причины горевать. Вы говорите правду?

— Совершенную правду.

— Разв я могу услужить вамъ, Пипъ, только оказавъ услугу вашему пріятелю? А лично для васъ, я ничего не могу сдлать?

— Ничего. Я благодарю васъ за этотъ вопросъ. Еще больше благодарю

за то, что вы говорите со мною, какъ съ другомъ.

Она встала съ мста и стала искать бумаги и чернилъ. Но ихъ въ комнат не было, и она вынула изъ кармана желтую пачку дощечекъ изъ слоновой кости, отдланныхъ въ почернлое золото, и написала на нихъ что-то карандашомъ.

— Вы на дружеской ног съ м-ромъ Джагерсомъ?

— Да. Я обдалъ у него вчера.

— Вотъ приказъ Джагерсу уплатить вамъ эти деньги, для передачи вашему пріятелю. Я не держу здсь денегъ, но если вы бы хотли, чтобы м-ръ Джагерсъ ничего не зналъ объ этомъ дл, то я сама пришлю вамъ ихъ.

— Благодарю васъ, миссъ Гавишамъ; я охотно возьму деньги въ контор.

Она прочитала мн то, что написала на дощечк; это было коротко и ясно, но, очевидно, она желала отклонить отъ меня всякое подозрніе въ томъ, что я могу воспользоваться этими деньгами. Я взялъ дощечки изъ ея руки; рука эта опять задрожала и особенно сильно въ то время, какъ она снимала съ шеи цпочку, на которой вислъ карандашъ, и подала мн и то- и другое, не глядя на меня.

— Мое имя стоитъ на первой дощечк. Если вы когда-нибудь сможете написать подъ нимъ: «я прощаю ей», хотя бы долго спустя посл того, какъ мое разбитое сердце обратится въ прахъ, — пожалуйста, сдлайте это!

— О, миссъ Гавишамъ, — сказалъ я, — позвольте мн сдлать это теперь. Много было печальныхъ ошибокъ, и моя жизнь была слпая и неудачная жизнь; я самъ слишкомъ нуждаюсь въ прощеніи и исправленіи, чтобы сердиться на васъ.

Она впервые повернула ко мн свое лицо и, къ моему удивленію, могу даже сказать, ужасу, упала на колни предо мной, со сложенными руками, такъ, какъ, вроятно, она ихъ складывала, когда ея бдное сердце было молодо и свжо и не разбито, и она молилась Богу около своей матери.

Видть ее, съ ея блыми волосами и изможденнымъ лицомъ, у моихъ ногъ, — это зрлище глубоко потрясло меня. Я умолялъ ее встать и обвилъ ее руками, чтобы помочь ей; но она сжала ту изъ моихъ рукъ, которую успла поймать, опустила на нее голову и зарыдала. Я никогда до сихъ поръ не видлъ, чтобы она пролила хотя бы одну слезу, и въ надежд, что слезы ея облегчатъ, я наклонился надъ нею, не говоря ни слова. Она уже не стояла на колняхъ, а прямо лежала на полу.

— О! — вскрикивала она съ отчаяніемъ. — Что я сдлала! Что я сдлала!

— Если вы думаете, миссъ Гавишамъ, о томъ, что вы сдлали злого относительно меня, то позвольте мн отвтить. Очень мало. Я бы, все равно, полюбилъ Эстеллу, гд бы ее не встртилъ… Она вышла замужъ?

— Да.

Вопросъ былъ лишній, такъ какъ полное запустніе въ этомъ заброшенномъ дом, ясно говорило, что ея здсь нтъ.

Миссъ Гавишамъ продолжала стонать:

— Что

я сдлала! Что я сдлала! — шептала она, ломая руки; сдые волосы ея растрепались и падали на лобъ неровными прядями.

— Пока я не увидла въ вашемъ лиц, точно въ зеркал, всего то, что я, когда-то, сама испытала, я не понимала, сколько я сдлала дурного. Что я сдлала! Что я сдлала!

И такъ вскрикивала она двадцать, пятьдесятъ разъ сряду.

— Миссъ Гавишамъ, — сказалъ я, когда крики ея затихли, — меня вы можете спокойно устранить изъ вашихъ думъ и заботъ. Но Эстелла другое дло, и если вы можете хоть слегка исправить зло, какое вы причинили ей тмъ, что испортили ея сердце, то это будетъ лучше, чмъ оплакивать непоправимое прошлое.

— Да, да, я знаю это. Но, Пипъ, дорогой мой! Поврьте мн: когда ее только что привезли ко мн, я думала только объ одномъ — спасти ее отъ того несчастія, какое испытала я; ни о чемъ другомъ я не помышляла; но, по мр того, какъ Эстелла росла и становилась красавицей, я постепенно ухудшала дло и своими похвалами и нравоученіями лишила ее сердца и вложила вмсто него кусокъ льда.

— Чье дитя Эстелла?

Она покачала головой.

— Вы не знаете?

Она опять покачала головой.

— М-ръ Джагерсъ привезъ ее или прислалъ сюда?

— Онъ привезъ ее сюда.

— Могу я спросить, сколько ей было тогда лтъ?

— Два или три года. Она ничего о себ не знаетъ, кром того, что осталась сиротой и я приняла ее вмсто дочери.

Я былъ такъ убжденъ въ томъ, что прислуга Джагерса — ея мать, что мн не требовалось больше доказательствъ для того, чтобы укрпить свое предположеніе.

На что могъ я надяться, продолжая сидть около миссъ Гавишамъ? Мн удалось обезпечить Герберта, миссъ Гавишамъ сказала мн все, что знала объ Эстелл, я сказалъ и сдлалъ все, что могъ, чтобы успокоить ея душу.

Теперь все было сказано, и мы разстались.

Сумерки сгущались, когда я спустился по лстниц и вышелъ на дворъ. Я сказалъ женщин, отворившей мн ворота, что хочу побродить здсь, прежде чмъ уйти. У меня было предчувствіе, что я никогда больше сюда не вернусь.

Побродивъ но двору и по саду, я, остановился въ нершительности не зная, позвать ли мн женщину, чтобы она меня выпустила изъ воротъ, ключъ отъ которыхъ былъ у нея, или еще разъ подняться наверхъ и поглядть самому, все ли благополучно у миссъ Гавишамъ, посл того, какъ я ее оставилъ.

Я выбралъ послднее и поднялся наверхъ.

Я заглянулъ въ ту комнату, гд ее оставилъ, и увидлъ, что она сидитъ на оборванномъ кресл, около камина, спиной ко мн. Въ ту минуту, какъ я уже собирался тихонько уходить, я замтилъ большую полосу пламени. И въ тотъ же самый мигъ, миссъ Гавишамъ бросилась ко мн, вся объятая пламенемъ.

На мн было большое пальто съ двойнымъ воротникомъ, а на рук висло другое толстое пальто. Я снялъ ихъ, набросилъ на нее и завернулъ ее какъ можно крпче, затмъ схватилъ большую суконную скатерть со стола, и мы стали кататься по полу, борясь другъ съ другомъ, точно отчаянные враги.