Больница неизлечимо помешанных
Шрифт:
[14] Примечателен пример Форнаретто из Луго, [116] который, страдая этим расстройством воображения и мышления (потому что относительно памяти [117] нет общего согласия), пошел однажды ночью на еврейское кладбище, где недавно был погребен один старый еврей, проживший за восемьдесят лет и больше шести лет страдавший водянкой, и, взвалив тело себе на плечи, двинулся на площадь перед цитаделью, играя с ним, как с большим мячом, и крича: «Промах! подавай! бей! играй!», и мало-помалу разбудил всю округу, и по домам евреев, от одного к другому, пошел слух, что этот человек выкопал мессера Симоне (так звали умершего еврея), и составилась с их приходом поразительная синагога смеха, [118] когда они увидели, что этот безумец орудует берцовой костью вместо биты и останками, полными бурды, вместо мяча, при каждом ударе выплескивая из них похлебку: это задало работы на две недели всей общине, чтобы только избавиться от смрада, а те, кто поприжимистей, готовы были заплатить карлино штрафа за то, что не отмывают площадь, лишь бы не впивать нешуточный аромат мессера Симоне.
116
Городок близ Баньякавалло, родины Гарцони.
117
Перечислены три способности души, imaginazione, cogitativa, memoria (ср. выше, §3).
118
Синагога, предвосхищающая
[15] Такому племени принадлежат помешанные меланхолики и дикие, коим в Больнице отведена палата, похожая на пещеру Сивиллы Кумской, [119] а над ее дверью вывешено изображение Юпитера, которого, как покровителя подобных людей, мы призовем на помощь оным следующей молитвой.
Молитва к Юпитеру
за помешанных меланхолических и диких
[1] Эта ватага недужных, лишенная помощи и совета, поданного твоим божеством, через мое посредство прибегает к тебе, величайший сын Опы и Сатурна, [120] брат и супруг царицы Юноны, справедливо нареченный Юпитером (Giove), ибо ты подаешь помощь (giovamento) нуждающимся; Наилучшим Величайшим ради бесконечной благости, с которой ты правишь вселенной; Сеятелем, Создателем, Высокогремящим, Царем богов, Владыкой мира, Правителем Олимпа, Исправителем пороков и проступков, Высочайшим эфирным Отцом, Скиптроносцем, Всемогущим и прочими блистательными прозваньями, ибо все вещи спешат повиноваться малейшему твоему манию: посему, столь могучим божеством подвигнутый, столь могучим величием побужденный, я прошу тебя ради того сострадания, которое выказали тебе Куреты, вскормившие тебя на горе Иде, смилостивиться над этими злосчастными и безутешными людьми; и если любовь Европы и пажа твоего Ганимеда веселит тебе сердце, когда ты думаешь о претерпенном молоте, [121] о перенесенных мученьях, о тяготах, превзойденных вящими усладами, кои их сменили, — ради той радости я заклинаю тебя возвеселить этих скорбящих, утешить этих удрученных, избавить от печали и горести сих меланхоликов, кои вверены тебе, как звезде, для них благосклонной.
119
См.: Verg. Aen. VI. 42—44. Уединенная пещера Сивиллы намекает на нелюдимость помешанных, энигматичность ее прорицаний — на темный и загадочный нрав меланхоликов. Уместно вспомнить Сивиллу, бывшую вожатаем Энея в преисподней, в начале книги о темных комнатах психики.
120
Источник следующего ряда эпитетов: Gir. De deis. II (Giraldi 1548, 101—156).
121
«Молот любви, ревность», поясняет П. Керки (Garzoni 1993, 270).
[2] Если ты тот, кто породил Минерву, богиню мудрости, очисти их головы от великого немуцрия, которым они преисполнены; если ты справедливо назван Панонфеем, поскольку слышишь голос каждого, слушай и внемли не голосам, но настоящим воплям этих покинутых; если ты Юпитер Гостеприимец (Ospitale), столь прославленный поэтами, позаботься о тех, кто вопиет в Больнице (Ospidale), прося помощи; если ты Юпитер Домашний (Penetrale), столь любезный древним временам, позволь несчастьям этих людей проникнуть (penetri) не только в уши, но в сердечную глубь столь сострадательного бога; если ты тот Юпитер Каменный, что творит чудеса в камнях, можешь ли совершить большее чудо, чем из этих бесчувственных камней изгнать присущий им дикий и жестокий нрав? [3] Если ты тот Юпитер, коего все нарекли Гением из-за твоей склонности (genio) и влечения всем благодетельствовать, будь хоть немного благодушен, прошу тебя, с теми, кто имеет великую нужду в вящей твоей благосклонности; если ты тот Юпитер Чудотворный, что сотворил столь много дивного в прежние века, сотвори ныне такое чудо, чтобы терны сделались розами, чертополох — нарциссом, крапива — дроком: и тогда огласится веселым кличем вся Больница: «Да здравствует Юпитер Элицийский, Анксурский, Эгиох, Ликейский, Додонский, Лацийский, Диотейский, Хищник, Мститель, Пекарь, Аммон, Элейский, Кенейский, Атабирский, Касийский, Элевферий, Никефорий, Папей, Лукеций, Олимпий, Лабрианд, Лаприй, Мелион, Ассабин, Эрцей, Ларисий, Энесий, Плювий, Трифалий!», [122] и с торжественными песнопениями все побегут в твои храмы, неся тысячу пучков дикой руты к твоему образу за очищение от великой дикости, что над ними властвовала. [4] Итак, уверенный в обычной твоей помощи (giovamento), я ожидаю для этих немощных должной поддержки и подспорья.
122
В этом перечне, как указывает Керки, многое заимствовано из книги Джиральди с искажениями: Dioteo — у Джиральди Dictaeus, Сепео — Cynetheus, Labriando — Labradaeus, Mellone — Maleaeus, Erceo — Orceus, Larisio — Larisseus, Enesio — Enaesimus, Trifalio — Triphylius (Garzoni 1993, 271; в свою очередь исправляем некоторые погрешности Керки).
Рассуждение IV
О безумцах ленивых и нерадивых
[1] Средь племени помешанных уместно числить и неких ленивцев, или же нерадивых, которые, кажется, всегда в своих занятьях дремлют и столь великою косностью охвачены, что на них некоторым образом сбывается присловье Диогениана, то есть они спят Эпименидовым сном, [123] показывая себя в своих делах и занятиях — не скажу: грубыми и неотесанными, но беспечными, мешкотными и настоящими сонливцами. [2] О них можно сказать то, что говорят о киммерийцах: они-де таким мраком и столь великою мглою застланы, что лучезарный Феб навеки ушел в изгнание из их умов, как говорит об этом народе Гомер:
123
«Спишь дольше Эпименида» (Adagia 1575, 392). Эпименид в отрочестве, пася овец, заснул и проспал 57 лет. В «Адагиях» ссылка на Диогена Лаэрция (I. 109): по замечанию Керки (Garzoni 1993, 271), она могла вызвать к жизни «Диогениана», за которого Гарцони, возможно, не несет ответственности: типограф мог понять прилагательное diogeniano, «Диогеново», как имя собственное и поставить перед ним предлог.
[3] Среди них можно не без основания поместить того Ватию, римского гражданина, коего Сенека в своих «Посланиях» вывел несравненным примером празднолюбия: состарившийся в бездействии, он дал повод для пословицы: когда хотят сказать о безумце, подлинно ленивом и нерадивом, говорят: Здесь покоится Ватия. [125] [4] На таковых, кажется, намекает поэт Овидий в этом стихе:
124
Нот. Od. XI. 14—16. Латинский перевод, цитируемый Гарцони, вероятно, взят из «Адагий», где приводится на пословицу «Киммерийские мраки» (Adagia 1575, 640—641). См. также: Textor 1566, 298.
125
Text. Off. VII. De variis virtutibus ac viciis: De ocio, ignavia, et socordia (Textor 1566, 1330); Sen. Ep. 55. 3—4. Пословица цитируется также в Piazza, disc. CXVIII (Garzoni 1605, 811).
потому что, в самом деле, безумец этого рода так сонлив в своих действиях, что, можно сказать, почти мертв. [5] Поэтому мессер Данте, обозревая это жалкое племя, произнес следующие стихи по их поводу:
Их память на земле невоскресима; От них и суд, и милость отошли. Они не стоят слов: взгляни — и мимо! [127]126
??. Am. II. 9b. 17.
127
Dante. Inf. III. 49—51 (пер. M. Л. Лозинского).
[6] Но если современные примеры способны сделать этих несчастных более известными свету, можно указать на примечательный пример Кауччо из Сан Люпидио, [128] который, отправившись в таверну в Синигалье, в то время как его сотоварищи весело отужинали и провели два часа за столом, потратил два часа с четвертью, завязывая шнурок на башмаке; и когда трактирщик, думая, что он поужинал с остальными, спросил, не укладываться ли ему спать, тот спросил у него шила, чтобы провертеть новую дырку, ибо ему кажется, что этот башмак еще не сидит на нем как следует.
128
Место не идентифицировано.
[7] Не менее славен случай Маркетто из Пьомбино, который, идя в Рим с намерением найти хозяина и выучиться какому-нибудь ремеслу, чтобы зарабатывать на хлеб, наткнулся средь дороги на лежавший помехою камень и, начав его пинать перед собою, добрался до ближайших ворот Рима не прежде, чем все его сотоварищи, которые отправились в путь вместе с ним, уже на обратной дороге увидели, как он изнемогает над этим камнем, гоня его вперед: наконец у них на глазах он сунул камень себе в сумку, примолвив, что при подходе к римским стенам собирался вбить его туда, чтобы тот никогда больше не докучал чужеземцам, идущим в Рим.
[8] Эти жалкие и злополучные существа, лишенные смысла и разумения, нуждаясь в сиянии Аполлона, эмблему его как своего защитника выставили над своей палатой, оставаясь средь мглы и потемок в мрачном приюте своего безумия. [9] Посему в торжественной молитве прибегаем мы к помощи божественного Аполлона, говоря:
Молитва к божественному Аполлону
за безумцев ленивых и нерадивых
[1] О священный Аполлон, нареченный у греков Фебом, [129] , ты, который своими золотыми кудрями утешаешь и веселишь оба полушария, всем отрадный, ни с кем не неучтивый, простри к этой слепой и нерадивой толпе помешанных свет божественных твоих лучей, дабы благодаря тебе они ощутили, как просвещается их разум, и, наслаждаясь твоим боготворящим сияньем, превозносили ту доблесть, что истребила надменных Киклопов, поразила преступных сынов Ниобы, умертвила проклятого змия Пифона, откуда и взялось имя Пифий, столь для тебя славное. [2] Помоги же, чтитель Амфрисского тока, [130] житель Парнаса, любитель Геликона, владетель Конского ключа, хозяин лавра, изобретатель лиры, наставник астрологии и князь врачевства, этим бедным нерадивцам, которые нуждаются в более глубоком врачевании, чтобы пролить им свет на недужный мозг, на обнищалый рассудок, на помраченный разум, на потерянную память; и как ты наречен Пронопием [131] за то, что избавил беотян от комаров, Лемием за то, что исцелил сицилийцев от чумы, Эретибием за то, что вылечил у родосцев головню, [132] так молю тебя, чтобы к этим благородным прозваньям, приличествующим твоему божеству, и к прочим — Фимбрей, Катаон, Киллей, Тенеат, Лариссей, Тилфоссий, Левкадий, Филлей, Либиссин, Сминфей, Патарей от Патары Ликийской, Кинфий от Кинфа Делосского, Киррей от Кирры, Кларий от Клароса в Колофоне, Ликий от Ликин, Гриней от рощи в Ионии, Мармарин от замка Мармарио — ты пожелал прибавить еще одно, Врач — от нерадивых, дабы во всем мире возносилось великолепными хвалами имя твое. [3] Если же ты милосердно позаботишься о них, как об упомянутых народах, узришь в Дельфийском храме пред твоим изображеньем посвященную пару очков великой зоркости, [133] как неложное знаменье, что ты позаботился и исцелил таких неразумных людей, как эти; и навеки пребудет твоею та честь, что слепые видят свет благодаря очкам Аполлона у них на носу. Так поспеши же с подмогой, ибо всякое мгновенье, что ты медлишь, нерадивые безумцы превращаются в вовсе несмысленных.
129
Источник этих эпитетов — Gir. De deis. VII (Giraldi 1548, 300—365).
130
Амфрис — река во Фтиотиде, подле которой Аполлон пас стада Адмета; см.: Verg. Georg. III. 2.
131
У Джиральди — Pomopio (Nom.) в основном тексте (Giraldi 1548, 323, об Аполлоне — избавителе беотян от комаров; ср.: Str. XIII. 64), но Apollo Pronopius в именном указателе.
132
Eretibio per aver sanato a’ Rhodiani le marovelle. П. Керки говорит, что marovelle соответствует rubigo («хлебная головня, ржавчина») лат. источника (Garzoni 1993, 274), С. Барелли — что это заблуждение и что marovelle (maroele) у венецианцев значит «геморрой» (Garzoni 2004, 45), английские переводчики — что Гарцони, похоже, играет словами, поскольку marovelle означает и хлебную головню и геморрой (Garzoni 2009, 69; мы, однако, не нашли в словарях подтверждения, что marovelle может значить что-либо кроме геморроя). Исходим в переводе из того факта, что Гарцони отталкивался от текста Джиральди, недвусмысленно говорящего о хлебной головне (Rhodii quoque a rubigine, quam ???????? vocant, Apollinem Erithybium appellavere), и имел в виду именно ее, каким бы словом он ее ни назвал. Далее см.: Str. XIII. 64.
133
Occhiali di sessanta: Керки предлагает понимать это как «очки в 60 диоптрий»; во всяком случае, это значит «сильные очки». См.: Garzoni 1993, 274; Garzoni 2004, 45.
Рассуждение V
О помешанных винопийцах
[1] Очевидно и всем известно, что между разновидностями сумасшествия следует помещать и ту, которая, имея причиною винные курения и испарения, образует тот род помешанных, что зовется у нас обыкновенно помешанными винопийцами; свойство оных таково, что, затронутые и разгоряченные вином, они поднимают такой шум и гам, что сходствуют со Стеропом и Бронтом [134] в Вулкановой кузнице. [2] Поэтому философ Афиней в четырнадцатой книге своих «Гимнософистов» предлагает вопрос, по какой причине поэты изображают Диониса, или Либера, безумным, и в первой главе отвечает на этот вопрос так: Диониса, друг мой Тимократ, многие изображали безумным оттого, что люди, неумеренно напивающиеся вином, впадают в буйство. [135] [3] Этот предмет затрагивает и Овидий в таких стихах:
134
Два из трех Киклопов, бывших подручными в Вулкановой кузне, см.: Verg. Aen. VIII. 424—425.
135
Ath. XIV. 613а. Книга Афинея была издана Альдом Мануцием в 1514 г. и несколько раз переиздавалась в XVI в.; в 1556 г. был издан латинский перевод Наталиса Комеса. «Пирующих софистов» (Deipnosophistae) Гарцони устойчиво называет «Гимнософистами» (Ginnosofisti); это распространенное явление, см. примечание П. Керки (Garzoni 1993, 275).