Больница неизлечимо помешанных
Шрифт:
[4] И Геродот на эту тему говорит, что, когда вино сходит в тело, от него происходят речи дурные и безумные. [137]
[5] Ксенофонт, давая добрый совет великому полководцу Агесилаю насчет воздержания от вина, сказал так: Избегай опьянения, как безумия, [138] не делая различия между пьяным и полоумным, затем что винные пары, поднимаясь в мозг, похищают у человека способность видеть, различать, судить и в один миг подавляют все благороднейшие силы души. Этого предмета прекрасно коснулся святой Амвросий в книге «О посте», говоря: Напившись пьяны, рассуждают о воздержности, и когда всякий исчисляет свои сражения, пьяный хвалится доблестными деяниями; вином напитанный и сном расслабленный, не ведает умом, что языком глаголет. [139] [6] Поэтому разумно в «Декрете», в разделе тридцать девятом, записаны сии полезнейшие слова: Чуждо мудрецу участие в пирах, возлияниях и пьянстве. [140] [7] И наш поэт Данте воздает отменные хвалы первому Сатурнову веку, когда люди не ходили в погребок откупорить бочонок, но поспешали к ручью напиться свежей воды из пригоршни, такими словами:
136
??. Ars am. I. 591—592.
137
Ath. XIV. 613b; Hdt. 1.212.
138
Ath. XIV. 613с; Хеп. Ages. V. 1.
139
Ambrosius Mediolanensis. De Elia et jejunio. XIII. 50 (PL 14, 715A).
140
Decretum Gratiani. XLIV. 1 (PL 187, 227CD).
[8] Блажен был бы наш век, будь он украшен такою воздержностью, как тот! [9] Но дело обстоит так, что не найдешь никого, кроме упившихся сорок, [142] что трещат каждая как пятьдесят, когда начнет действовать Лиэева влага.
[10] Единственный пример из современности — Маргуте из Бинаско [143] — наполняет смехом всю вселенную, ибо, выпив три стакана муската, он не тревожится насчет Вакха, скачет, отпустив мозгу поводья, и с первой почтой прибывает в Кукканью, тотчас пускается соперничать с королем Панигоне [144] и выглядит лучшим сотоварищем на свете; но когда верначча доходит до маковки, тут уж он, как менада, кружится по дому и в каждом углу учиняет столь великое разорение, будто Баярд [145] сбросил узду, и никто не в силах постоять против такого неистового зверя.
141
Dante. Purg. XXII. 148—150 (пер. M. Л. Лозинского).
142
Ср.: Рассужд. 6; Sinagoga, disc. X (Garzoni 1993, 480).
143
Место в Ломбардии, 15 км от Милана.
144
Панигоне — король страны Кукканья (paese di Cuccagna, французская Кокань, pays de Cocagne), упоминаемый также в Sinagoga, disc. X (Garzoni 1993, 485), и Piazza, disc. XCIV (Garzoni 1605, 694). Упоминается еще у Рабле, и это рождает вопрос, мог ли Гарцони знать его сочинения, или у Рабле был какой-то итальянский источник, нам неизвестный.
145
Еще одна отсылка к «Неистовому Роланду». Баярд — конь Ринальда.
[11] Иной раз, однако, он бывает забавой и утехой для общества, как в ту ночь, когда он, спьяна идя в постель, взглянул на луну и, думая, что это река, сказал друзьям и приятелям: «Держите меня, сделайте милость, — как бы мне не утонуть в этой реке!»
[12] Среди древних были весьма порицаемы скифы и фракийцы, [146] потому что величайшая слава, им принадлежавшая, основывалась на их готовности пить допьяна.
[13] Поэтому Гораций о них пишет:
Сражаться чашей, данной для радости, — Фракийский норов. [147]146
Эта пара народов взята в Text. Off. VIL De variis virtutibus ac viciis: De gula, voracitate, ac vinolentia (Textor 1566, 1264); там же — цитата из Горация, приводимая Гарцони.
147
Hor. Сапп. 1. 27. 1—2.
[14] И Аристотель в порицание сиракузянам пишет, [148] что иной раз по девяносто дней напролет они пребывали в тяготах ежедневного пьянства, почитая это занятие славным и благородным. [15] О Тиберии Нероне писали, что он паче всех прочих был столь усерден в пьянстве, что из-за этого получил позорные прозванья: вместо Тиберия — Биберий, вместо Клавдия — Калдий, вместо Нерона — Мерон. [149] [16] Но кто не знает, сколь великое зло — опьянение, пусть прочтет лишь описание Вакха, [150] созданное поэтами, чтобы оно раз и навсегда обличило его заблуждение; ведь Вакх изображается в виде ребенка, поскольку охмелевшие теряют рассудок и разум, и в виде женщины, поскольку охмелевшие неспособны на мужеские поступки; изображается он раздетым и нагим, поскольку охмелевшим нельзя доверять того, что хочешь сохранить в тайне; влекомым в колеснице, поскольку в охмелевших обнаруживается удивительная неустойчивость и переменчивость; с плющевым венцом на челе, ибо как плющ разрушает стены, так охмелевшие весьма наклонны ко всякому роду разрушения.
148
Ath. X. 435е; ср.: Plut. Dion. 7.
149
Suet. Tib. 42. 1.
150
Источниками по иконографии Вакха и ее трактовкам для Гарцони могли быть «Изображения богов древних» Винченцо Картари (Le imagini de gli dei de gli antichi, первое издание — Венеция, 1556), a также: Gir. De deis, VIII (Giraldi 1548, 372—401; там же — источник эпитетов Вакха).
[17] Сказанного довольно об этом племени помешанных, над чьей палатой в Больнице выставлен эмблемою бог Абстемий [151] , покровитель и защитник всех опьянелых; посему мы обращаемся к нему с нижеследующей молитвой ради его услуги и приязни:
Молитва к богу Абстемию
за помешанных винопийц
[1] С немногими словами, но с тем большею пылкостью я прихожу в столь великой нужде к тебе, о презритель Лиэя, противник Вакха, супостат Либера, смертный враг Бромия, и прошу тебя ради той доблести, которою ты добился, чтобы локрийцы считали, что упиваться вином — проступок, достойный смертной казни, и дал софисту Мосху и Аполлонию Тианскому [152] мысли, столь чуждые и далекие от винопития, больше всякой болезни ненавидя фигалийцев, [153] не умевших жить иначе как в кабаке, чтобы ты защитил от безумного влечения тех, кто хочет упиваться вином целый день. [2] И, если ты даруешь им эту милость, мы обещаем ныне подвесить пред твоим изображением бочоночек отменной закинфской риболлы в знак исцеления, которое ты даруешь этой безумной ватаге, нуждающейся более в разуме, чем в вине. [3] Пребывай в мире и помоги тем, кому твоя помощь необходима.
151
Это божество, чье имя образовано от лат. abstemius, «воздержный, трезвый», нигде не засвидетельствовано и должно считаться изобретением Гарцони.
152
Локрийцы, Мосх и Аполлоний взяты в Text. Off. VII. De variis virtutibus ac viciis: De sobrietate ac abstemiis (Textor 1566, 1260).
153
Ath. X. 442b.
Рассуждение VI
О помешанных беспамятных и слабоумных [154]
[1] Среди новейших врачей Джован Фернеллио Амбиано, определяя существо слабоумия, говорит так: Слабоумие есть такой упадок и отнятие воображения или ума, что пораженные и угнетенные им от рождения едва научаются говорить из-за скудости ума, и прибавляет: к этому разряду принадлежит шаткость и утрата памяти. [155] [2] Утрата памяти отличает тот род помешанных, которых мы обыкновенно называем беспамятными или же слабоумными. [3] Их легко узнать по таким приметам: речь их несвязна, они не обладают ни малейшей искрой размышления, чем свидетельствуется истинность мнения, высказанного Галеном во вступлении к книге «О школах»: Память укрепляется прилежным и частым размышлением. [156] [4] Несомненно, что это помешательство может происходить от природного изъяна или от некоего чрезвычайного случая в зрелом возрасте, как всему свету свидетельствуют примеры, приводимые разными авторами.
154
Ср.: Teatro, disc. XXI (Garzoni 1993, 117).
155
Pathologiae. V. 2 (Femel 1679, 404).
156
Эта цитата не обнаруживается в «De sectis ad eos qui introducuntur» Галена.
[5] Среди прочих Целий, говоря о потерявших память вследствие какого-нибудь происшествия, называет Мессалу Корвина, [157] несравненного оратора своего времени, за два года до смерти утратившего память настолько, что не был способен связать четыре слова на одну тему, чтобы они производили удовлетворительное впечатление в душе и в уме слушателя. [6] То же, пишет Бибакул, приключилось с беневентцем Орбилием, которого Марк Туллий назвал драчливым [158] наставником своих учеников. [7] Среди тех, кто был бесплоден памятью от природы, Цицерон приводит в пример Куриона старшего, столь ею скудного, что иной раз в суде забывал, в чем состоит рассматриваемое дело. [8] Сенека пишет о Кальвизии Сабине, что он был от природы наделен столь шаткой памятью, что забывал то имя Улисса, то Ахилла, то Приама, хотя прежде удерживал их в уме. [9] Достопримечательное безрассудство Кореба, сына Мигдона фригийца, касающееся памяти, расславлено Лукианом и Евстафием: он силился счесть несметные волны моря, хотя от природы не умел считать дальше пяти. [10] В качестве последнего примера: Плиний сказывает, что фракийцы были столь тупого ума и зыбкой памяти, что не умели сосчитать больше четырех. [11] Об Аттике, сыне софиста Герода, он сказывает за истину, что тот был столь грубой памяти, что не умел удержать в уме начатков знания, то есть первых букв алфавита. [12] Причиной всему этому, по словам врачей, мозговая разлаженность, [159] которая наполняет все действующие части оцепенением, делая их из-за торпора (говоря врачебным языком) [160] неспособными удерживать в уме хоть что-то.
157
Источник следующих примеров: Text. Off. VI. De artibus et artificibus: De oblivione, et iis qui memoria exciderunt (Textor 1566, 734—735), кроме Кореба. Об изъянах памяти Г. Скрибония Куриона: Cic. Brut. 216. О Кальвизии Сабине: Sen. Ер. 27. 5—6. Курион и Кальвизий по тому же поводу упомянуты в Teatro, disc. XXI, где за ними следуют Аттик и фракийцы (Garzoni 1993, 117—118). Фригиец Кореб, сын Мигдона, жених Кассандры и участник Троянской войны (не путать с аргосцем Коребом, упомянутым в I. 1), попал сюда из Эразмовых «Адагий», где есть присловье «Глупей Кореба» (Adagia 1575, 736; там же ссылка на Евстафия Солунского и Лукиана); ср. также «Ты считаешь волны» (Adagia 1575, 174) и Teatro, disc. XXII (Garzoni 1993, 118). Сын Герода — Аттик Брадва; о его неспособности выучить алфавит: Philostr. VS. II. 1. 558.
158
Знаменитый эпитет Орбилия, plagosus, взят не из Цицерона, но из Горация: Hor. Ер. II. 1. 70. Ошибка, возможно, возникла под влиянием Текстора: «Орбилий из Беневента преподавал в Риме во времена Цицерона, человек драчливый для своих учеников» (Textor 1566, 896).
159
В оригинале — intemperie, слово, в медицинском смысле означающее нарушение равновесия гуморов в организме.
160
В оригинале — латинизм segnizie, «вялость, медленность».
[13] Среди новейших примечателен пример некоего Мелькиора из Ривабассы: [161] в свое время это был такой беспамятный и слабоумный, что, когда спрашивали имя его отца или матери, он был не в силах вспомнить. [14] Этот Мелькиор был так туп, что однажды в Бергамо на ярмарке спросил у своего друга об иудеях, христиане они или нет. [15] Еще пример, весьма смехотворный, — Маркетто из Толлентино, [162] который, будучи приглашен на обед некими знатными господами из Фолиньо и по старости не имея зубов, чтобы жевать, забыл искусственные зубы, которыми, скрепив оные серебряной нитью, иной раз пользовался, так что, вернувшись домой, перевернул вверх дном все, вплоть до амбара с зерном, в уверенности, что оставил их там.
161
Место не идентифицировано.
162
Толентино в Марке.
[16] Вот каковы безумцы беспамятные и слабоумные, коим в Больнице отведена комната, что зовется комнатой забвения, а эмблемой над дверью у них — изображение Харона, [163] как божества милостивого и благосклонного к их нуждам, чьей помощи мы просим следующей молитвой.
Молитва к Харону
за беспамятных и слабоумных
[1] Ныне обращаюсь к тебе, старый Харон, владыка Стигийского болота, господин Коцита, славный кормчий Леты, главный страж Флегетона, и ради того челна, что переправляет смертных по водам забвения, прошу тебя, благоволи вернуть назад этих беспамятных, которые, потеряв память о мирских вещах, погружены, а лучше сказать — погребены в водах Леты по самое горло. [2] Если ты подашь помощь этой умалишенной толпе, узришь пред своим бородатым изображением в храме, посвященном твоему имени у кизикийцев, [164] плетенку, полную сверчками, в знак того, что ты утешил этих помешанных, которые, имея память хуже, чем у сверчка, затем выкажут ее столь обширною, что благословится в этой славе Харон, если только не запамятует исторгнуть из летейского ила похороненных в нем на вечные времена. [3] Итак, поверни кормило твоей лодки и переправь их немедля, пока твоя память об этом свежа, а сия нужда настоятельнее, чем когда-либо прежде.
163
Атрибуты и эпитеты Харона восходят к Вергилию (Aen. VI. 295—416) и Данте (Inf. III. 82—111), возможно, также и к XXIV песни «Бальдуса» Фоленго; ср.: Giraldi 1548, 295.
164
Ни из чего не видно, что в Кизике, городе на Пропонтиде, был храм Харона. Текстор говорит, что жители Кизика были известны своей робостью и вялостью (Textor 1566, 300; то же: Adagia 1575, 1005); им следовало бы скорее появиться в VII рассуждении.
Рассуждение VII
О помешанных оторопелых, безвольных и не имеющих духа
[1] В толпе помешанных следует поместить и тех, кои в своих поступках, речах, размышлениях и решениях таковы, что кажутся камнями, недвижными и бесчувственными: посему мы нарицаем их помешанными оторопелыми, безвольными и не имеющими духа, ибо они почти как мертвые во всех действиях, что от них исходят. [2] Сего племени были гамсофанты, [165] обитатели одной ливийской области, по природе столь боязливые и не имеющие духа, что избегали любых встреч и не отваживались в общество, чувствуя себя в людской среде потерянными. [3] Ту же природу приписывали древним регийцам, которые по своей вялости и удивительной робости дали повод для пословицы, которой пользуются, когда говорят о человеке безвольном и не имеющем духа: пугливей регийцев. [166] [4] Кто будет отрицать, что помешанным оторопелым и воистину безвольным был грек Артемон, [167] который без всякой цели затворился надолго в четырех стенах, велев двум слугам постоянно держать у него над головой железный щит, дабы ничто упавшее сверху не могло ему повредить, а когда иной раз выбирался из дому, наказывал носить себя в лектике под навесом, заботливо устроенным того же страха ради? [5] Что говорят Аристофан и Лукиан о некоем Плутосе, если не то, что этого безвольного любое дуновение ветерка ввергало в трепет от головы до ног? [6] К нашим временам относится достопамятный пример того Монферрино, что, поднявшись на кафедру с намерением держать речь перед некими лицами, закрыл глаза и со смеженными веками и дрожащим языком, словно издавая трель, насилу кончил вступление, будто параличом разбитое. [7] Такое приключилось однажды с неким бергамцем Коломбино, хоть он и почитался человеком отменного остроумия: он произносил речь и делал много жестов, но слова его застряли посреди дороги, и хотя его жестикуляция была пылкой, речь его, будто обледеневшая, не осмеливалась показаться наружу, так что одно мало соответствовало другому. [8] Среди этих примеров я считаю уместным упомянуть салонца, [168] которого, когда он поднялся на трибуну, чтобы защищать дело своего клиента, прошиб пот такой ледяной, что ввергнул его в трехдневную лихорадку, отправившую его, словно на почтовых, прямиком к Радаманту. [169]
165
Гамсофанты (Gamsofanti) взяты в Text. Off. II. De mundo: De gentium et populorum variis ritibus ac moribus (Textor 1566, 307: Gamphasantes). Cp.: Hdt. IV. 174 (гараманты). Следующий пример — из того же раздела Текстора.
166
Textor 1566, 333; Adagia 1575, 726.
167
Источник анекдотов об Артемоне и Плутосе: Text. Off. VII. De variis virtutibus ac viciis: De metu ac timore (Textor i 566, 1177); ср. пословицу «Боязливый Плутос» (Adagia 1575, 946). Ср.: Ar. Plut. 202—203; Luc. Tim.
168
Барелли считает, что имеется в виду Салона в Далмации, а не Сало на оз. Гарда, иначе было бы saloense, а не salonese (Garzoni 2004, 56).
169
То есть на тот свет (Радамант — один из трех судей в преисподней; ср.: XXVII Мол.; Adagia 1575, 726—727).