Больница неизлечимо помешанных
Шрифт:
Рассуждение X
О помешанных безрасчетных и шалых
[1] Есть выводок помешанных, что в народе зовутся безрасчетными и шалыми; они узнаются по тому, что делают все не ко времени, говорят невпопад, поступают неподобающим образом, не произносят ни слова серьезно, но во всяком слове, жесте, речи, знаке, поступке столь нелепы, что всякий справедливо назовет их шалыми и несмысленными. [2] Поэтому Марк Туллий во второй книге «Оратора», описывая природу и свойство одного такого, говорит:
Кто не видит, чего требуют обстоятельства, или говорит слишком много, или хвастается, или не берет в расчет ни достоинства, ни удобства тех, с кем общается, кто, коротко говоря, в каком-нибудь отношении не знает уместности и меры, того называют нелепым. [204]
[3] Я полагаю, к ним можно причислить древнего Амфистида, [205] упомянутого Целием: он был столь безрасчетным и несмысленным, что не знал, рожден ли он отцом и матерью, как это обыкновенно случается, или нет. [4] Врача Акесия тоже можно отнести к безрасчетным безумцам, ибо у него было обыкновение, леча кого-нибудь, всегда применять средства, прямо противоположные тому, что обычно предписывают. [5] По этой причине у Павла Мануция явилось присловье: Акесий лечил. [206] [6] Среди новейших великим безрасчетным дуралеем почитался Франческино из Монтекукуло, [207]
204
Cic. De or. II. 4. 17
205
Text. Off. VII. De variis virtutibus ac viciis: De stultitia ac iis qui parum sapientes iudicati sunt (Textor 1566, 1182).
206
Adagia 1575, 649 (применяется к обстоятельствам, которые делаются тем хуже, чем больше стараются их выправить). Акесий упоминается также в Piazza, disc. XVII (Garzoni 1605, 159).
207
Монтекукколо, близ Паулло, в Тоскано-Эмилианских Апеннинах.
208
Монтекукуло — «Гора кукушек» (cuculi), то есть глупцов. Ср.: III. 10; IX. 7, 8.
[7] Некий Ортензио из Сарни [209] был порицаем за сего рода сумасшествие судьею в какой-то тяжбе, поскольку трактовал дело на отличной цицероновской латыни, но в остальном его речь была такой путаной и неуместной, что судья был вынужден сказать, чтобы вдругорядь захватил с собою вирши Олимпио из Сассоферрато [210] и принес ему, затем что он, судья, охотнее согласился бы читать эти вздоры, чем его доводы в духе Попа Арлотто. [211]
209
Ортензио из Сарни упоминается также в Piazza, disc. CIX (Piazza 1605, 777), а также в Рассужд. 34: «Ортензио из Бергамо или из Сарни». Сарни не идентифицируется; очевидно, близ Бергамо.
210
Олимпио из Сассоферрато — Бальдассаре Олимпо дельи Алессандри (ок. 1486—ок. 1540), минорит; странствовал по городам Венето с проповедями и пением стихов на религиозную и любовную тему; сочинял баллады, мадригалы, сонеты. Известность получил преимущественно благодаря стихам в народном духе, на которые Гарцони и намекает.
211
Поп Арлотто (Piovano Arlotto), неоднократно упоминаемый в разных книгах Гарцони (см., напр., XXII. 5), — Арлотто Майнарди (1396—1484), приходский священник церкви Сан-Кресси в Мачоли, близ Пратолино, славный своими колоритными рассказами и смелыми выходками. После его смерти был опубликован томик «I Motti e facezie del Piovano Arlotto», яркая картина флорентийской сельской жизни во времена Лоренцо Великолепного.
[8] Величайшим среди безрасчетных и ошалелых показал себя тот бакалейщик из Кастеллины, [212] который, вместо того чтобы отпустить служанке крахмального порошку, продал ей толченого кристаллического мышьяка, едва не уморившего ее госпожу по его глупости. [9] Вовсе безрасчетным показал себя некий Лироне, [213] кухонный малый, которому было сказано снять пену с кипящего горшка, он же, не зная, что делать, вылил весь бульон, оставив мясо пересыхать, покуда повар не собрался подать его на стол. [10] Не менее бестолков был Бастиано из Монселиче, [214] который, состоя в услужении у некоего неаполитанского синьора, велевшего ему подать на стол несколько лимонов и апельсинов, пошел в сад, надрал самых красивых растений, какие там были, и принес все их в пучке своему хозяину, к великому ущербу и немалому стыду. [11] Подобный же пример явил один бестолковый бергамец, которому было велено хозяином пойти на чердак и накидать оттуда дров для очага, он же пошел туда с топориком и принялся колотить по каким-то балкам, державшим кровлю, пока наконец хозяин, заметив, что тот замешкался, не прогнал его вниз, хорошенько отделав палкой. [12] Не будет неуместен и еще один пример, Луккино из Фузолары, [215] который, состоя на службе у торговца мальвазией, когда хозяин велел ему развлечь одного порядочного человека, своего друга, и откупорить для него все бочки, решив, что должен их раскурочить, взял один из тех топоров, которыми орудуют дровосеки, и с его помощью разнес больше четырех бочонков, прежде чем его хозяин уразумел свою ошибку и его безрассудство. [13] Но последний пример дорогого стоит: Бартоло из Калепьо, [216] под Бергамо, состоял на службе в Венеции у весьма богатого бакалейщика; однажды, когда его хозяин делал свечи, горшок кипел, воск плавился, он спросил, что это такое кипит в горшке; хозяин отвечал ему без улыбки, что это сахар и мед для марципанов; а этот сумасбродный лакомка, дождавшись, чтобы хозяин отошел, схватил одну банку из тех, что были в лавке, и прежде чем воск остыл и пока он еще был теплым, выпил банку до дна, и его язык, зубы и кишки сплелись так, что он едва не околел; когда же он потом сказывал об этом деле хозяину, тот в свою очередь едва не лопнул со смеху, видя, как оплошал этот сумасброд.
212
Распространенный топоним; возможно, речь о Кастеллине в Тоскано-Эмилианских Апеннинах.
213
Лироне упоминается несколько раз в Piazza как кухонная прислуга (ср.: Piazza 1605, 556, 900).
214
Близ Падуи, у подножия Эвганских холмов.
215
Место не идентифицируется.
216
Под Миланом, близ Адды.
[14] Вот каковы безумцы безрасчетные и шалые, которым в Больнице принадлежит палата, где вывешена эмблемою богиня Бубона, [217] подлинно приязненная всем таковым. [15] Посему они препоручаются ей в следующей молитве.
Молитва к богине Бубоне
за помешанных безрасчетных и шалых
[1] Эти гусаки Романьи, эти валухи Апулии, эти ослы Марки [218] бесконечно вверяются тебе, блаженнейшая богиня Бубона, подруга великого Пана, госпожа отар, пастырь стад, верная хранительница овчарен, и заклинают тебя ради любви Пасифаина быка, [219] ослицы эфесца Аристона, козы пастуха Кратида, кобылы, столь любезной Флавию, чтобы ты изволила благотворить и сему стаду, мало отличному от помянутых животных. [2] И если приведется тебе их защитить, как они добиваются, они намерены посвятить тебе запеченного быка и пропеть прекрасный гимн, в каждом стихе заключающий имя Бубоны и быка вместе. [3] Итак, яви благосклонность этим быкам, если желаешь, чтобы эта жертва совершилась в твою честь и славу.
217
Text. Off. I. De deis eorumque cultu: De deis diversis (Textor 1566, 10): «Бубона — богиня быков и крупного скота».
218
Ср.: XXVI. 1.
219
Эти парафилии заимствованы в Text. Off. VII. De variis virtutibus ac viciis: De animalium et aliarum rerum amatoribus (Textor 1566, 1327), где не Флавий, а Фульвий. Ср. ниже: XVIII. 24—26.
Рассуждение XI
О помешанных нескладных и недотепах
[1] Есть в свете несчастливцы, столь неуклюжие в рассуждениях, столь неотесанные в речах, столь нелепые в поступках, делах и занятиях, что они не без оснований получили в свете имя нескладных и недотеп, дабы отличать их от упомянутых выше. [2] Если мы хотим основываться на примерах из древних писателей, надобно сказать, что Мелитид, прославленный Гомером, был один из этих величайших недотеп, ибо прибыл на помощь Трое, когда Троя была уже дотла разорена и разрушена, и благодаря Лукиану вошла в пословицу Мелитидова помощь, [220] когда речь идет о запоздалой помощи от человека несмысленного и несуразного. [3] Некий Маммакут прославлен Аристофаном по той же причине, ибо он был в своей повадке настолько нескладен и неуклюж, что от его имени все недотепы и неуклюжие, подобные ему, называются, как бы сделавшись пословицею, маммакутами. [221] [4] Эта полоумная толпа представлена ныне в комедиях Грацианом из Болоньи, [222] ибо, слыша, как рассуждает подобное лицо, не вообразишь ничего на свете нескладней; и столь велика его неуклюжесть, что приходиться смеяться безудержно, так как помимо того, что речь его несуразна, рассуждения неуместны, конец с началом худо связан, жесты несоразмерны, голос груб, действия неприличны, он выводит заключения столь нелепые, что они одни заставят кашлять от смеха всякого слушателя.
220
Text. Off. VII. De variis virtutibus ac viciis: De stultitia ac iis qui parum sapientes iudicati sunt (Textor 1566, 1182), Adagia 1575, 1094 («Глупей Мелитида»), Оба источника говорят, что Мелитид прославлен Гомером, однако у Гомера он не упоминается; см.: Ar. Ran. 991 (в смысле «олух» и вместе с Маммакутом, см. ниже), Luc. Am. 53 (вместе с Коребом, см. выше: VI. 9).
221
Textor 1566, 1183; Cael. Lect. IX. 29 (Caelius 1517, 455, вместе с Мелитидом), Ar. Ran. 990.
222
См.: Прол. 7. Характерной чертой маски Грациана-юриста был нелепый язык, lingua graziana. Ср. «несуразную речь» (il parlare melenso), приписываемую Грациану в: Piazza, disc. V (Garzoni 1605, 101).
[5] Джакомо из Поццуоло — еще один, кто представляет наш век своей нескладностью, ибо, когда он шагает, он похож на колченогого Аристогитона; [223] когда говорит, кажется, что у него жаба во рту; когда жестикулирует, кажется, что он намерен потешаться над природой и искусством; когда читает что-нибудь, по его непрестанному смеху подумаешь, он глумится над чем-то важным; когда рассуждает о каком-нибудь предмете, большего шута и дуралея нельзя и представить.
223
Не прославленный тираноубийца, но афинянин, притворявшийся хромым, чтобы избежать военной службы (Textor 1566, 1177). Упоминается также в Piazza, disc. LXXII (Garzoni 1605, 582), где назван первоисточник анекдота, Плутарх; см.: Plut.. Phoc. 10.
[6] Что же скажем о недотепе Андреуччо из Марано, [224] который, читая бумагу, где сообщалось, что такие-то поля сдаются в наем за двести венецианских лир, сказал по-латински так: Moneta autem Venetiana valebat ducentis libribus pro affitandis illis campibus? [225] [7] Что скажем о другом неуклюжем педанте из Санто Арканджело, [226] который, перелагая на народный язык латинское начало Катона: Поскольку я, Катон, замечал, сколь многие заблуждаются на стезе нравов, [227] сказал: «Так как я, Катон, примечал, что многие скитаются на дороге мавров»? [8] Он сродни другому педагогу, который, толкуя стих Вергилия:
224
Название нескольких мест в северной Италии.
225
«Арендовать эти поля стоит двести лир в венецианской монете»; макароническая латынь.
226
Сантарканджело-ди-Романья.
227
Вступление к «Дистихам Катона». Комизм перевода в том, что «стезя нравов» (via morum) превратилась по созвучию в «дорогу мавров» (strada de’ Mori).
сказал: «Я, Джован Николо, который был осужден за крабов, принесенных в Равенну».
[9] И что нам сказать о том грошовом логике, который, объясняя эти строки Петра Испанского:
Barbara, Celarent, Darii, Ferro, Baralipton, [229]сказал, что варварские ратники царя Дария надели свои каски, свирепо ворча; потом, объясняя другую строку:
228
Verg. Aen. I. la (начальные строки «Энеиды», которые ныне не признаются аутентичными). Нелепый перевод основан на подборе созвучных итальянских слов.
229
Мнемонические стихи с символическими обозначениями модусов простого категорического силлогизма, придуманные, как обычно считается, знаменитым логиком XIII в. Петром Испанским. Перевод их, разумеется, невозможен; абсурдное толкование, цитируемое Гарцони, основано на случайном созвучии этих слов с итальянскими.
заявил, что эти каски причиняли спазмы фригийцам и маврам; потом, перейдя к этому:
Cesare, Camestres, Festino, Baroco, Darapti,истолковал его так, что люди Цезаря прибыли в Местре [230] и что они торопились дать ему тумаков; наконец, добравшись до этого:
Felapton, Disamis, Datisi, Brocardo, Ferison,230
Город в Терраферме, ныне район Венеции.