Бриг 'Три лилии'
Шрифт:
Нет, отец не знал.
– Мол, когда порох взорвался, Боббе улетел верхом на камне. Летит, правит хвостом и кричит: "С дороги! Беззубая шавка в Испанию едет!" Ну почему все взрослые так врут?
– Все?
– Отец посмотрел в потолок.
– И ты, - сказал Миккель.
– Чего уж...
– Миккельсон-старший прокашлялся.
– Иной раз приходится ради доброго дела.
– Когда про негра рассказывал?
– спросил Миккель.
– Хотя бы, - ответил отец.
– Или когда сочинил про говорящую зовутку?
– продолжал Миккель.
– И тогда тоже. Зато про судовой журнал чистую правду сказал, каждое слово истина. Не будь его, не выплыл бы я к Дарнерарту и не сидел бы здесь. Я, как выкарабкался на берег, сразу подумал: эта книга счастье приносит, Петрус Миккельсон. С того дня не расставался с ней. И в Клондайке, на приисках. Мечтал вернуться домой барином, а не оборванцем.
– Да, кстати, - сказала бабушка, - что за штуку прятал ты в корках?
– А разве я не рассказал?
– удивился Миккельсон-старший.
– Золотой самородок?
– спросил Миккель.
– Самородок не самородок, а точнее - ларчик из красного стекла, - ответил отец.
– Стеклянный ларчик?
– сказала бабушка.
– С завинчивающейся крышкой, в Чикаго куплен. Чай, сами понимаете: самородки на деревьях не растут, хоть бы и в Клондайке. Три недели бьешься, как каторжный, а золота добудешь - только ноготь на левом мизинце прикрыть.
Хорошо, если за семь лет намоешь столько, что есть с чем зайти в банк и обменять на бумажки. Бумажки, на которые можно построить дом на Бранте Клеве. Так что я их берег, уж так берег!.. В Америке воров да жуликов много, а в старом судовом журнале кто искать станет. Вот я и спрятал там красный ларчик с деньгами. И отправился на родину.
А уж так душа домой рвалась, так рвалась - аж до боли!
И надо же: перед самым родным домом корабль на мель наскочил! Тут хоть кто голову потеряет, караул закричит... Миккельсонстарший достал из печки огня и прикурил.
– А тут еще книга в море упала. Но Петрус Юханнес Миккельсон не стал падать духом. Смекнул: один раз выплыла - и в другой раз выплыть может. Но вот вопрос: куда? Значит, искать надо. А для этого лучше, чтобы не узнали на первых порах. Вот я и отпустил бороду и волосы. Петрус Юханнес Миккельсон превратился в Пата О'Брайена. Накануне сочельника явился сюда и начал разведку. Да-а-а... А теперь вот здесь сижу - опять стал Петрусом Миккельсоном.
Солнце скрылось, в кухне сгустился сумрак.
– Добро пожаловать домой, Петрус Миккельсон, - сказала бабушка.
– А только нет у меня добрых вестей для тебя... Послезавтра придет Синтор. Дом снесут, а лес пойдет на овчарню.
Миккельсон-старший уронил сигару на пол:
– Что-о-о?
– Так что придется вещи на двор выносить, - заключила бабушка.
Петрус Миккельсон наклонился, спрятал лицо в ладонях и пробормотал:
– Два дня, живоглот проклятый!.. На овчарню...
Но вот он поднял сигару, прищурился на потолок и оживился.
– Так, плотник Грилле дома, - сказал он.
– Дома, и проснулся, слыхать. А поднимусь-ка я к нему. Ум хорошо, два лучше. Восемь лет не видались. Не мешает и потолковать немного.
– О чем же это, Петрус Юханнес? Уж не озорство ли какое затеваешь?
– встревожилась бабушка, заметив хитроватый огонек в глазах Миккельсона-старшего.
А он достал из кармана зовутку, мигнул Миккелю и дунул в дырочку:
– О Юакиме потолкуем, вот о чем.
Глава двадцать третья
"ПЛАВАЕТ В ВОЗДУХЕ, А НЕ В ВОДЕ"
Грустное занятие - сидеть и глядеть на пустую собачью корзину. Особенно, коли знаешь, что в ней уже никогда не будет лежать собака.
Постой: а ружье-то? Миккель даже обрадовался, что надо скорей бежать на гору. Пальщики уже ушли домой, но ружье лежало там, где он его бросил.
Вечернее солнце окрасило море в багровый цвет. Миккель поднял ружье и пошел вниз, к лодочному сараю. Дверь была не заперта, но он все равно пролез через дыру в полу.
Окна были по-прежнему завешены мешками; на полке над кроватью отсвечивали красные "фонари" незаконченных корабликов.
Миккель сел на кровать и задумался. Симон Тукинг лежит на дне залива. Некого спросить: "Куда дел отцовский ларчик с американскими деньгами? Они нам нужны - дом сносят! Через два дня затрещат стены постоялого двора..." Миккель сунул ружье под кровать, положил на колени судовой журнал и стал его листать. Как это отец оставил книгу здесь? .Восемь лет клал под голову!
– "Судовой журнал брига "Три лилии", содержит 95 листов", - прочел он на первой странице.
Миккель посчитал по пальцам: только двадцать четыре листа заполнено. А осталось? Шестьдесят восемь. Не получается: трех листов не хватает. Он пролистал еще раз.
Последние три листа были вырваны.
"Видно, Симон взял на растопку", - решил Миккель и сунул книгу на место.
В тот же миг его осенило. Ну конечно: Симон спрятал ларчик здесь, в сарае! Как они раньше не догадались?
Миккель стал на четвереньки и выгреб из-под кровати весь хлам. Помимо ракушек всевозможной величины, ржавых крючков и поломанных пуговиц, он нашел старую гармошку, псалтырь без корок и ходики.
Неудача... Что ж, будем искать дальше! Миккель раскрыл перочинный нож и трижды прополз по всему полу: мало что может найтись в щелях между досками! Но и тут ничего не нашел, только пыли наглотался.
На очереди был стол. Тарелка... погнутая вилка... шкурки от колбасы... все. Он развернул лежащий на полу парус.