Бриг 'Три лилии'
Шрифт:
Туа-Туа сидела на пристани и рассматривала свой зеленый пластырь. Ему было уже пять месяцев, и он стал черным. Миккель рассказывал про Юакима.
– Конечно, сочинили все! Никакие пальщики к нам не приходили три года назад. И никто не забывал шестьдесят два динамитных патрона. Я сегодня, пока все спали, нарочно встал пораньше и всю стену ножом истыкал. Хоть бы ползаряда нашел!
Миккель сунул руку в воду по самое плечо и достал целую гроздь синих раковин.
– Хотя, знаешь, Туа-Туа. Выдумка выдумке рознь.
Если бы отец и плотник не сочинили про Юакима и если бы я не взорвал порох в окошке, сейчас от постоялого двора осталась бы одна труба. Вот.
Туа-Туа почесала руку и сказала, что считает такую ложь позволительной.
– Как думаешь, он придет опять?
– спросила она.
– Кто?
– Миккель вышел на берег.
– Да Синтор. И батраки его.
Миккелю очень хотелось сказать "нет", но он ответил "может быть". Кто знает...
– А тут еще отец помешался, - вздохнул он, выжимая мокрые штанины.
– По...помешался?
– Туа-Туа оторопела.
– Ага, - сказал Миккель.
– Вчера полдня просидел на чердаке, все камень разглядывал, который в бабушкином сундуке лежит. И так повернет, и этак. Потом вдруг прибежал вниз и кричит: "Может быть!" Походил взад-вперед по кухне, остановился да как закричит: "А может быть, нет!" И опять вверх по лестнице на чердак.
* Мидии - моллюски, живут в двустворчатых раковинах. Есть съедобные мидии.
– Какой ужас!
– сказала Туа-Туа.
– Простой камень?
– Ну да, - кивнул Миккель.
– С Бранте Клева. В окно влетел, когда Синтор взрывал.
– И сейчас на чердаке сидит?
– спросила Туа-Туа.
– Если бы!
– Миккель стал натягивать башмаки.
– Сегодня рано утром завернул камень в тряпицу и был таков. Отошел от дома, обернулся и кричит: "Что скажешь, Миккель, коли я вернусь верхом на белом цирковом коне?"
– Помешался, - согласилась Туа-Туа.
– А может, он ларчик нашел, а?
Миккель покачал головой:
– Что пропало, того не сыщешь. Я всюду искал - и здесь, и в сарае тоже. Нет как нет.
Миккель поглядел на сарай, наморщил лоб и начертил на песке каблуком парус.
– Слышь, Туа-Туа, - заговорил он.
– Видала ты когда-нибудь корабль, чтобы светился ночью?
– Конечно, если на нем фонари, - ответила Туа-Туа.
– По фонарю с каждого борта.
– Так то всякий видел. А вот такой, чтобы плавал в воздухе, а не в воде.
Туа-Туа подумала.
– А где ты про это слышал?
– спросила она.
– Обещай - никому ни слова, тогда скажу. Вот гляди.
Миккель опустился на колени и нарисовал на песке четыре паруса рядом. Одновременно он рассказывал, что увидел в сарае Симона Тукинга.
– Четыре паруса - и только три кораблика?
– задумчиво сказала Туа-Туа.
– Четвертый, конечно, от того корабля, который плывет в воздухе, а не в воде.
– Ясно, - подтвердил Миккель.
– И светит, подобно звезде, - добавила Туа-Туа.
– Фонари на всех Симоновых кораблях есть, - сказал Миккель, - но только одного цвета: красные.
– Эти корабли не плавают в воздухе. Ты думаешь - может, тут что-то с ларчиком связано?
Миккель потряс головой.
– Нет, просто так вспомнилось, - ответил он мрачно.
– О чем только не приходится думать теперь. Сама видишь: тут тебе и дом, и отец, и все...
– Светит, подобно звезде, плавает в воздухе, не в воде?
– пробормотала Туа-Туа.
– Можно, конечно, спросить плотника, - предложил Миккель.
– Все равно мне с ним насчет лодки говорить. Пойдешь?
Плотник стоял у колодца за домом, в воскресном костюме, и стригся. В одной руке он держал осколок зеркала, в другой - овечьи ножницы Симона Тукинга.
– Опрятность прежде всего, - сказал Грилле и осторожно просунул ножницы за левое ухо, не отрывая глаз от зеркала. Как сзади?
– Хорошо, - ответил Миккель.
– Можно взять лодку вечером?
Плотник Грилле просунул ножницы за правое ухо и сказал, что можно. А с боков тоже хорошо?
Туа-Туа ответила, что со всех сторон хорошо, насколько она видит. Плотник состроил сам себе гримасу в зеркале и заключил:
– Что ж, все честь по чести - побрит, пострижен, ногти тоже. Как и положено в такой день. Ведь вам известно, что за день сегодня, крольчата?.. Нет?! Экие нехристи!
Плотник достал из кармана истрепанный календарь и кинул Миккелю.
– Двенадцатое мая!
– крикнул он зычным голосом.
– Читай, Миккель Миккельсон!
Миккель прочитал:
– Двенадцать, ч, Шарлотта. Восх. 3.7.
– И тебе это ничего не говорит?
– обиженно пробурчал плотник Грилле.
– Сегодня четверг, солнце взошло в семь минут четвертого, - сказал Миккель.
– И...
– То-то, что "и"! Какое имя там стоит? Шарлотта. Ну... или ты не знаешь никого с таким именем?
– Как же, а черепаха!
– сказала Туа-Туа.
– Вот именно! А теперь скажи, Миккель Миккельсон, могут у черепахи быть именины - пусть даже ей семьсот лет и она лежит в могиле? Видите вот это, крольчата?
– Плотник вытащил что-то из кармана.
– Точно, пустая банка! А в другой руке у меня что?.. Одуванчики! А почему? Потому что она их любила листья, конечно. Ну-ка, Миккель Миккельсон, достань воды да налей в банку! Потом пойдете со мной в часовню и покажете, где она лежит. Там мы поставим цветы. И споете куплетик, потому что она любила музыку. Действуй!