Бриг 'Три лилии'
Шрифт:
– О...облачность и грозу, - пробурчала Туа-Туа.
Она не сводила глаз с органного ящика, так что Миккейя даже холодный пот прошиб.
С верхней палубы донесся блеющий голос Якобина:
– Спорю на два риксдалера, что пройду по всем поручням и не пролью ни капли!
Миккель забылся и вдохнул тухлый запах.
– А-апчхи-и-и!
– громыхнуло за ящиком.
Рыжий рулевой выпустил сходни, ухватился за брезент и потянул. Миккель тянул к себе.
– Почтенная публика, вы видите первейшего акробата щира!
– голосил Якобин.
В тот же миг "Фракке" коснулся бортом причала.
– Ка-а-раул! Он падает!..
– взвизгнула Туа-Туа, показывая дрожащей рукой на акробата.
Рулевой забыл о брезенте и метнулся к поручням - как раз вовремя, чтобы увидеть, как Якобин ухнул в воду головой вниз.
– Человек за бортом!
– заорал рулевой, схватил веревку и побежал на верхнюю палубу.
Мандюс Утот, только что выигравший два риксдалера, спокойно стоял у левого борта и грыз темный сухарь.
– Что - сумел?
– крикнул он голове Якобина, когда она вынырнула среди мутной пены за кормой.
– Котелок!..
– вопил Якобин, давясь водой и колотя руками и ногами.
– Котелок спасите!
– "Котелок, котелок"!
– передразнил его Мандюс.
– Что ли, твоя душа в котелке, пустая голова?!
Встречающие на пристани столпились у кормы "Короля Фракке" посмотреть, как вылавливают Якобина.
Раз, два - Миккель открыл в борту дверцу и прыгнул на берег. За ним последовала Туа-Туа. Одной рукой она придерживала подол, другой прижимала к груди узелок с "самым заветным имуществом".
– Чую, ой, чую, плохо все кончится!
– всхлипывала она.
– Бородавки смерть как чешутся...
– Ничего, авось у дубильщика Эббера найдется шкурка от сала, - ответил шепотом Миккель.
– А вот и сам он к пристани идет.
Глава двадцать пятая
СТЕКЛО НА ОЧКИ ДЛЯ ЛЮБОПЫТНЫХ
Миккель закрыл рукой рот Туа-Туа и присел вместе с ней за осмоленной лодкой. Прямо перед ним блестело на солнце кухонное окно в избушке паромщика.
Эббер остановился и беспокойно вытер вспотевший лоб.
Между листьями были видны серебряные пуговицы-дукаты на жилете.
– Спорим, что он ждет с пароходом стекольщика, - прошептал Миккель.
– Стекольщика?..
– оторопела Туа-Туа.
– После объясню. Ага, пошел дальше, приготовься.
– Куда же мы?
– спросила Туа-Туа.
– К Эбберу. Раз он здесь, значит, дома никого. Никто не смекнет искать нас в дубильне.
Миккель потащил упирающуюся Туа-Туа через груды высохших мидий и по сырым прибрежным луговинам к Эбберову кустарнику. Над искривленными деревцами торчала огненно-красная крыша циркового фургона.
– Так и знал. Видишь - покрасил фургон, починил колесо, а дверь пустым бочонком подпирал. Того и гляди, снимутся, и в путь. Постой здесь, я загляну внутрь.
Туа-Туа испуганно поймала его за рукав:
– Ты с ума сошел, за это в тюрьму сажают.
– Не посадят, если сперва постучаться.
– Миккель стукнул несколько раз медным кольцом, приделанным под дверной ручкой.
– Я, может, давным-давно мечтаю разглядеть поближе слоновью голову, в которой Эббер деньги копит. Видишь - никого. Я мигом.
Дверь оказалась незапертой, и Миккель скользнул внутрь. Ставни были наполовину прикрыты, в фургоне царил полумрак. Миккель никак не мог забыть загадочные слова Якобина: "Стекло на очки для любопытных... Завтра в Грецию..." Что такое затеял Эббер?
А вот и слоновья голова на стене, над столиком Эббера.
Миккель даже вспотел от волнения. Что-то подсказывало ему, что в голове скрывается ответ на все вопросы.
Тонкий солнечный лучик падал из двери на злые глазки слона. Дырка в хоботе была заткнута пробкой.
Миккель взялся за жесткую, щетинистую кожу и дернул. Хобот подался - медленно, неохотно, дюйм за дюймом, точно внешнее колено подзорной трубы.
– Миккель!..
– В двери показалось бледное лицо Туа-Туа.
– Идут, Миккель!
Одним ударом он придал хоботу прежнее положение и кубарем выкатился наружу. Издали доносилась ломаная речь Эббера и заискивающий голос Якобина:
– А я виноват, что они правят, как слабоумные!.. Конечно, в котелке. Где же еще?..
"Король Фракке" отчалил от пристани.
– Живо в дубильню, пока не увидели!
– выдохнул Миккель.
Они пригнулись и нырнули в темное, душное помещение. Воняло кожами и прогорклым жиром. Неуклюжая лестница вела на крышусушильню, сделанную из остатков шатра Кноппенхафера. Рядом с лестницей стоял длинный шест с огромным железным крюком на конце.
Миккель заслонил спиной дрожащую Туа-Туа.
– Если сюда пойдут, лезь вверх!
– Он затаил дыхание и посчитал до десяти.
– Мимо, в фургон...
Эббер шагал впереди, сердито размахивая руками; мокрый насквозь Якобин семенил следом. На соломенножелтых волосах акробата красовался спасенный из воды котелок.
– Миккель, милый, уйдем лучше!
– шептала перепуганная Туа-Туа.
– Тш-ш-ш, они запирают ставни. Приготовься.
Но тут дверь фургона открылась, и выглянула гладко прилизанная черная голова Эббера.
– Я слышь, я слышь, ты замерзнул. Хочешь мой шерстяной панталон?
Миккель чуть не сбил Туа-Туа с ног:
– Живо наверх, сюда идут!
– Вдруг провалимся, Миккель?..
– Брезент на распорках, и мы за них удержимся. Скорей, сейчас войдут!
Черные чулки Туа-Туа замелькали по перекладинам.