Бриг 'Три лилии'
Шрифт:
У Миккеля на виске забилась жилка.
– Каких зверей?
– настойчиво повторил он.
Старик придержал весла и сощурился на фургон, высунувший над кустами свою красную крышу.
– Карликовых лам, вот каких, мокроносый!
– прошептал он.- Южноамериканской породы. "Секретно, секретно"!..
– Паромщик оттопырил нижнюю губу, совсем как Эббер: - "Какой от циркус есть, если все знать, что есть внутри?.." Понятно, щенята?
– Ой, он Эббера передразнивает!
– воскликнула ТуаТуа.
– Значит...
– вставил Миккель.
Но старик насторожился. Воспаленные глазки сердито сверкнули в сторону Туа-Туа:
– Получил я в придачу по полтиннику с головы? Получил. А за что получил? Чтобы держать язык за зубами. Так-то!.. Тихо сидите, мокроносые! Начинается...
Ветер нес из-за мыса стену дождя и соленых брызг.
Лодка запрыгала с волны на волну; паромщик швырнул ребятам клеенчатый плащ, дырявый, как сито.
– Дай ему полтинник, - может, заговорит, - шепнул Миккель.
– Не сейчас, на пристани.
Вот и Льюнгская пристань за сеткой дождя. Туа-Туа выбралась на скользкие доски и достала из узелка полтинник.
– Какой он был из себя?
– решительно спросил Миккель.
– Кто?
– Паромщик хитро усмехнулся.
– Который отсюда лам отправлял.
Старик покосился на полтинник в руке Туа-Туа. Потом обернулся и поглядел во влажную мглу, словно вдруг ощутил на затылке колючий взгляд Эббера. Потом взял монету и попробовал на зуб.
– Широкополую шляпу видали когда?
– пробурчал он.
– А красные перья? Составьте вместе, и вот вам ответ.
Паромщик оттолкнулся веслом, и тяжелая лодка исчезла в густой мгле.
Глава двадцать седьмая
МЕЛЬНИЦА УТТЕРА
Целый час шли они под проливным дождем; наконец Миккель приметил в зелени под горой крышу Уттеровой мельницы.
Мельник давно умер, но в половодье, когда в желобе бесновался бурный поток, сломанные колеса оживали и стремительно вращались.
Миккель остановился и взял Туа-Туа за руку:
– Мельница Уттера! Зайдем обсохнем.
Рыжие локоны Туа-Туа прилипли к ее измученному лицу.
– Уттера? Который повесился на балке? Ни за что на свете!
– По-твоему, лучше чахоткой заболеть?
– Но ведь люди говорят: там его призрак ходит!
– Не там, а на кладбище. И вообще, все это враки. Миккель на всякий случай плюнул три раза через левое плечо.
– К тому же сейчас еще даже четырех нет. Где ты слыхала, чтобы призраки появлялись раньше одиннадцати ночи?..
– Он прижал мокрую, дрожащую Туа-Туа к себе: - Только дождь переждем, ладно?
Они медленно поднялись на бугор. Ливень исхлестал глину, выбил в ней множество скользких ямок.
– И вообще, мертвецов нечего бояться, - сказал Миккель.
– Я вот о чем думаю: что паромщик сказал про лам? Помнишь картинку в "Естествознании"? "Карликовые ламы".. Враки для стариков!
–
– Вот я в лодке нашел, к дегтю прилипло. Как по-твоему, на что это похоже?
– Но... но это же овечья шерсть, Миккель!
Миккель кивнул:
– Добавь человека в широкополой шляпе с красными перьями, и...
Туа-Туа круто остановилась:
– Ой, слышишь? Что это, Миккель?
Миккель настороженно посмотрел на мельницу. Северный конек торчал, словно клык, над развалившейся стеной.
Слышно было, как ветер свистит в щелях и хлопает ставней.
– Похоже на... А может, это ветер, Туа-Туа?
– Нет. Слышишь - опять! Как же быть, Миккель?
– Туа-Туа семенила за ним, прижимая к груди узелок с "самыми заветными вещами".
– Что это, Миккель?
– А вот сейчас проверю. Иди за мной.
В овраге бушевал подхлестнутый ливнем поток. Миккель остановился и нащупал в кармане нож. Неподалеку от водоската стояла между кривыми яблонями конюшня.
– Я пойду вперед, - тихо сказал Миккель.
– Махну тебе рукой, если можно.
Не успела Туа-Туа ответить, как он уже исчез в мокрых зарослях. С бешено колотящимся сердцем она смотрела, как он снова появляется из кустов внизу, перешагивает упавшую балку и входит в конюшню.
Минута... две... три... четыре... Чья-то рука высунулась из двери и помахала ей.
– Отче каш, иже еси на небесех... Лучше спустись сюда, - прошептала Туа-Туа.
– Вдруг это Уттер!
Она спустилась к сараю, хлюпая башмаками. Ее встретил запах навоза и гнилого дерева.
– Миккель, где ты?
Туа-Туа заглянула внутрь. На полу, между досками, выросли длинные стебли сорной травы. Посередине на перевернутом ведре сидел Миккель.
– Это не ветер шумел, Туа-Туа, - сурово сказал он и кивнул в темный угол.
– Она там, коли хочешь взглянуть. Прикована цепью. Не иначе, опоили ее - совсем меня не признает.
– Да кто же там?
– вымолвила Туа-Туа.
– Белая Чайка!..
– ответил Миккель.
Глава двадцать восьмая
СИРОККО
Каждый знает, что значит потерять друга. Но еще хуже, найдя его вновь, обнаружить, что друг и смотреть-то на тебя не хочет. Не мудрено, что сразу падаешь духом и чувствуешь себя жалким и ничтожным.
Заячья лапа росла и росла в башмаке; казалось, еще немного - и башмак лопнет. Не помогло даже то, что Туа-Туа села рядом и обняла его за шею. Горло сжалось, но тут Миккель решительно сплюнул и почувствовал, что зол на весь мир.
Конюшню осветила молния, в душе Туа-Туа снова проснулся страх.
– Миккель, а ты думал, кто бы это мог...
– ...цепь на нее надеть? Думал!
Миккель встал, полный решимости:
– Ты останься здесь, Туа-Туа...
– Что ты хочешь делать?