Бриг 'Три лилии'
Шрифт:
Миккель сидел у стола и жалел себя. В руке у него был кусок мела, но, как он ни пытался нарисовать коня с головой и хвостом, все бриг получался. Тогда он достал складной нож и перечеркнул все. Три раза. Прощай, "Три лилии"!
Прощайте, все мечты!
Зато у бабушки настроение было отменное. В сети Петруса Миккельсона попалась камбала - наконец-то будет добрый ужин, а то все тюря да тюря! А глаза... что ж глаза - у бабушки появилась помощница, Доротея Эсберг!
Туа-Туа нащепала лучины и растопила плиту. Туа-Туа очистила рыбу и нарезала петрушки. Туа-Туа подняла крышку и сказала, что уха кипит хорошо.
– Картошку как варить - в мундире или почистить?
– Почистить!
– ответила бабушка.
Вот благодать-то, сиди да распоряжайся!
Тетушка Гедда сидела в качалке, прямая как палка, и не могла надивиться на Туа-Туа. Время от времени она бормотала:
– Вот так-так! Что скажешь, Гедда? Думала ли ты, гадала ли?.. И посолить не забыла, и на ногу легка, козявка, и все-то у нее в руках горит!
Старая Гедда сняла очки и вытерла глаза: что за наваждение, слезятся, да и только.
– Простыла, видать!
– пробурчала Гедда.
Она всегда так говорила, когда волновалась.
А из кастрюли распространился по всей кухне такой заманчивый запах, что она не усидела и пошла к плите снять крышку совсем. Ну и, конечно, засунула куда-то очки, так что сам черт не найдет. Кончилось тем, что тетушка Гедда едва не свалила часы и шкафчик с посудой.
Бабушка возмутилась:
– Нетто не видишь?
– Без очков ни на шаг!
– ответила тетушка сердито и чуть не села мимо качалки.
– Где мои очки, Туа-Туа?
Но бабушка уже нашла их - они лежали возле сахарницы и нацепила на нос. Нацепила, раскрыла Миккелево "Естествознание" и давай читать:
– "Свиней держат так же, как домашних животных, хотя они глупые, ленивые, некрасивые с виду и только знают, что спать да есть. Самца называют хряком, самку - свиньей, детенышей - поросятами".
Четыре года не могла ни единой буковки различить и вот вам, пожалуйста!
– Вижу!
– вскричала бабушка, сдернула тетушку Гедду с качалки и закружилась с ней так, что все половики в кучу сбились.
– Вижу! Вижу!..
– Сразу слышно!
– тяжело дышала тетушка.
– Хоть уши затыкай.
Потому что, если человек каждый день курит из трубочки можжевельник, то голос у него делается хриплый-хриплый.
А только кто не порадовался бы, слушая, как бабушка поет:
И к юным и к старым
Божественным даром
Приходит весна.
Та-ти-та, та-та!
Даже тетушка Гедда и та заслушалась. Ведь этот же самый стих пели в Дании - в Орхюсе и в Эсбьерге!
Тетушкины губы зашевелились сами собой, на глазах выступили слезы: родная Дания, лен на полях, аисты на речке...
Петрус Миккельсон вошел со двора с ломом в руках и тоже загорланил. Почти на тот же лад, только слова другие:
Когда над морем шторм бушует,
А мы идем под парусами!..
Лом он бросил за деревянный ящик.
"Бушует шторм!
– презрительно фыркнул про себя Миккель.
– В тесной комнатушке, где только один корабль и тот игрушечный, чуть больше аршина в длину!.."
"Не-ет, - подумал он.
– Вот придет капитан Скотт, только меня и видели!"
Что, если подложить кусочек кожи в башмак, может, никто и не заметит заячьей лапы? Он мысленно повторил, что собирался сказать: "...а если команда уже набрана, то я готов картошку чистить или что угодно без жалованья первые шесть месяцев..."
Тетушка Гедда, тяжело дыша, опустилась на качалку и посмотрела на Туа-Туа.
– Теперь разве что музыки недостает, - сказала она своим обычным, скрипучим голосом.
– Совсем запамятовала : орган-то я ведь привезла. На пустоши стоит. Заберите для Туа-Туа, как уеду.
В кухне воцарилась мертвая тишина. Глаза Туа-Туа стали большие-большие, чуть не с блюдечко.
– Что глаза таращишь?
– буркнула тетушка Гедда.
– Неужто трудно в честь отца хоть "Ютландскую розу" выучить?
– Но... как же...
– И Туа-Туа бросилась в объятия старой Гедды.
– Ну-ну, дитя мое, ты уже большая!
– пробормотала тетушка.
– Старые девы - слепые курицы. Им бы всем головы оторвать!
– И вовсе я не большая!
– ревела Туа-Туа.
– И вообще, дикая жимолость плохо приживается в Эсбьерге.
– Тетушка Гедда часто заморгала и высморкалась.
– Люди говорят, ей особый ветер нужен... Да вытри ты слезы, какую мокроту развела!
– А ты будешь приезжать нас проведывать?
– всхлипнула Туа-Туа.
– Каждую весну, как лед сойдет.
– Тетушка Гедда нагнулась и прошептала на ухо Туа-Туа.
– Мне обещан бесплатный проезд туда и обратно.
Тем временем Миккель зашел в каморку и появился оттуда с отцовой бескозыркой на голове. Из дыры сбоку торчал упрямый светлый вихор.
– И далеко ты собрался?
– спросил отец.
– Скотта повидать, - угрюмо ответил Миккель.
– Хочу на его бриг наняться...
– Он повернулся к Туа-Туа; уши его слегка порозовели.
– Ничего не поделаешь, Туа-Туа. Нельзя мне на берегу засиживаться. У меня от этого зуд во всем теле.
– А что?..
– Петрус Миккельсон сунул руку за шиворот и почесался.
– Правду сказать, меня последнее время тоже чесотка одолевает!
Чудно. Отец пошутил, а бабушка Тювесон вдруг побледнела, как простыня.
Миккель опустился на колени возле порога и достал складной нож.
– Постой чуток, Миккель, дело есть!
– окликнул его отец.
Миккель нехотя побрел назад. Только левая нога была обута; правый башмак он снял, чтобы подложить кусочек кожи.
Петрус Миккельсон прокашлялся: