Британский лев на Босфоре
Шрифт:
5 июля 1840 г. кабинет в очередной раз отверг предложения Пальмерстона. Министр негодовал: в записке премьеру он предлагал упразднить Форин оффис и открыть вместо него британское отделение французского ведомства иностранных дел. Курс правительства приведет к тому, что Османскую империю раздерут на две части, одна из которых станет зависима от Франции, а другая превратится в «сателлита России». Он, Пальмерстон, в подобной комбинации участвовать не желает и подает в отставку.
Мелборн в ответ написал, что это повлечет за собой падение кабинета, и просил подождать несколько дней. На заседании 8 июля он поддержал министра иностранных дел. Оппозиционеры ограничились письменным изложением своей точки зрения, но хлопать дверью не стали. Руки у Пальмерстона были развязаны. Через неделю, 15 июля, Россия, Великобритания, Пруссия и Австрия подписали
Франция, будучи выставлена из «концерта», очутилась в полнейшей изоляции. Из-за Ламанша доносился неистовый шум. Шовинистическая парижская пресса бушевала. Председатель совета министров А. Тьер, по словам Чарльза Вебстера, «извергал дым и пламя». Стекла в здании британского посольства были выбиты толпой особо горячих галльских «патриотов».
В Зимнем дворце торжествовали: наконец-то вбит клин между «морскими державами». Николай I писал «отцу-командиру», фельдмаршалу И. Ф. Паскевичу: «Конвенция между Англией, Пруссией, Австрией, мной и Турцией подписана без Франции!!! Новая эпоха в политике».
Царь вообразил, что наконец-то наступило время ковать союз с Великобританией — пусть неформальный, но направленный против «французской опасности». Он получил вежливый отказ: Пам разъяснил, что «невмешательство» (!) в чужие дела является краеугольным камнем британской политики (что выглядело особенно убедительным на фоне вооруженной интервенции в Османскую империю!). Волю своей иронии министр дал в частной переписке: «Они предложили мне формально вступить в Священный союз! Я считаю намеки Нессельроде… бесстыдством!»
Клин в англо-французские отношения был действительно вбит, но как оказалось, ненадолго. Подсчитав все «про» и «контро», в Париже поскромнели. 5 октября Пам, никогда не отличавшийся изысканной вежливостью, инструктировал посла Грэнвилла: «Прошу Вас, попытайтесь убедить короля и Тьера, что они проиграли игру, и что глупо сейчас устраивать перебранку». Луи Филипп, прожженный политик, прошедший огонь, воду и медные трубы, начавший свой путь офицером в войсках революционной Франции и завершивший его на троне, первым забил отбой и дал понять англичанам, что границу, отделяющую мир от войны, переходить не намерен, а вооружается для «успокоения публики». Французский флот не стал бросать вызов мощной, в 15 паровых линейных судов, британской средиземноморской эскадре, и на зиму скромно удалился в Тулон, оставив морские коммуникации, соединявшие армию Ибрагима-паши в Сирии с Египтом, в полном распоряжении англичан и присоединившихся к ним австрийцев. Прав оказался Пальмерстон, полагавший: «Франция не настолько сошла с ума, чтобы сломать себе шею в борьбе с коалицией».
Ход операций в Восточном Средиземноморье способствовал охлаждению разгоряченных голов в Париже. Ибрагим не был готов к столкновению с оснащенной по последнему слову техники силой. Его методы управления в Сирии сводились к формуле: обирай население до последней нитки. Власть его держалась на ятагане. К моменту высадки союзников у Бейрута (сентябрь) вся Сирия восстала — не без помощи англичан, раздавших повстанцам 30 тыс. винтовок. Силы десанта были сравнительно невелики: 5 тыс. турок, 1 400 британцев, 400 австрийцев. У Ибрагима под ружьем находилось до 80 тыс. человек. Но командующий не решился сбросить высадившихся в море и не пытался прорвать блокаду Бейрута. Лишенная снабжения, терявшая людей в беспрерывных стычках с партизанами,
По ходу дел британцы усмирили и своего союзника: «Капитаны и поручики английского отряда, — свидетельствовал русский консул К. М. Базили, — давали приказания пашам, не щадя нисколько турецкой спеси, одной из деятельнейших пружин могущества турецкого». Взыгравший духом султан попытался было выйти из воли держав и продиктовать свои условия Мухаммеду-Али. Ему вежливо, но твердо указали его место. Мухаммед остался наследственным владетелем Египта.
Затем наступила очередь июльской монархии. Король Луи Филипп отказался включить воинственный пассаж в тронную речь, произнесенную при открытии законодательного собрания. А. Тьер подал в отставку. Министром иностранных дел во вновь сформированном кабинете стал миролюбиво настроенный Ф. Гизо. Оставалось лишь приличным образом вернуться в «концерт».
Пелена спала с глаз царских сановников. Бруннов не в состоянии был исполнить полученное предписание: «Вы должны сделать все возможное для усиления изоляции франции и срыва новых переговоров». 13 июля 1841 г. Конвенция о проливах была переоформлена с участием франции.
Пальмерстон одержал верх по всей линии, опираясь на экономическое, финансовое и морское могущество Великобритании. Что мог противопоставить царизм потоку товаров из Англии, соблазнам ее рынка, неиссякаемым денежным ресурсам, привлекательной для турецких реформаторов конституционной системе? Для спасения султана не понадобился русский десант в Малой Азии. Британия утвердилась на первых позициях в Османской империи. Сколько бы ни завораживали царя придворные льстецы, заверяя, будто Проливы заперты с двух сторон, на самом деле дверь в Черное море могла быть распахнута в нужное время клиентом — что и произошло еще до официального объявления Крымской войны. Самодержавие проиграло по всем статьям, не сумев удержать даже существовавшую сферу влияния.
По ходу дел были обузданы и давно беспокоившие британский кабинет экспансионистские замашки июльской монархии в Восточном Средиземноморье. Французы вернулись с черного хода в «концерт» и какое-то время вели себя смирно. Антанта с Великобританией была восстановлена, — без всякой взаимной сердечности, а по трезвому политическому расчету и при явном британском преобладании, а. вместе с нею и тот баланс сил, нарушить который так опасались оппоненты Пальмерстона в кабинете.
Долго упиваться успехом Паму не пришлось. Превратности настроений избирателей привели правительство графа Мелборна к отставке, и на долгих пять лет лорд Джон очутился в оппозиции. В очереди к власти виги стояли до июня 1846 г., когда кабинет сформировал Джон Рассел. Пальмерстон, уже без споров и соперничества, занял в нем привычное кресло руководителя внешнеполитического ведомства. До прокатившейся по всей Европе революции оставалось полтора года…
А пока что Пам оказался перед необходимостью налаживать отношения с королевой.
Виктория вступила на трон Британии в 1837 г. 18 лет от роду — мужская ветвь Ганноверской династии прервалась. Мало кто помнит сейчас первое имя принцессы — Александрина, которое дано было в честь русского царя, — память о совместной борьбе с Наполеоном еще чтилась в королевском доме. Существует и другая версия появления имени. Сыновья короля Георга III славились своим мотовством и беспутством. Не был исключением и герцог Кентский. Состояние он промотал, средств, получаемых по цивильному листу, недоставало для содержания многочисленных (десять!) внебрачных детей. Да и пришло время остепениться, подыскав себе супругу в одном из многочисленных немецких княжеских домов. Александр I, которому герцог пожаловался на свои невзгоды, пожертвовал ему тысячу золотых, чтобы было на что путешествовать в поисках невесты. Отсюда — и имя дочери. Правда, носительница его трогательных воспоминаний о своем появлении на свет сохранить не пожелала. В последний раз имя Александрина промелькнуло при коронации, а затем было предано забвению. Монархиня Британских островов, Канады, Австралии, Индии именовалась только Викторией. И расставанье с первым именем как бы символизировало полный отказ от сотрудничества с Россией: Виктория на протяжении почти шестидесяти пяти лет своего царствования разделяла воинственно русофобские взгляды.