Бухарин. Политическая биография. 1888 — 1938
Шрифт:
До единства, навязанного сталинизмом в 30-х гг., согласие большевиков по одному теоретическому вопросу не гарантировало тождественности в других, в теории или политике. Здесь можно привести много примеров, достаточно указать хотя бы на то, что Троцкий, представитель левых в партии, редко выступал по философским вопросам, но когда это делал, выступал как механицист; а Преображенский, ставший позже основным экономистом левых, использовал модель равновесия, анализируя капиталистическую и советскую экономику {449}. Короче говоря, правильно сетовал один партийный руководитель в 1909 г. на то, что не было даже двух согласных между собой большевистских философов {450}.
Из всего этого не следует, что социальная теория Бухарина вовсе не была связана с его политической и экономической линией. Скорее нужно указать на то, что в дополнение к неправильному истолкованию происхождения и природы его последующей эволюции упрощенная характеристика взаимосвязи между его общественной теорией и его политикой затемняла то, что было действительно интересным в «Теории исторического материализма», книге, на которой воспитывалось поколение большевистских интеллектуалов и которая нашла много читателей за пределами Советского Союза.
Хотя «Теория исторического материализма» была написана как учебник — поскольку «эта „основа основ“ марксистской теории не имеет систематического изложения», — книга прокладывала новые пути в теории. Осознавая, что преподнесение новых идей в форме полуофициального учебного пособия может вызвать раздражение «консервативных» критиков в партии, Бухарин начал с заверения, что хотя он и «отступает от обычной трактовки предмета», но остается верным «традиции наиболее ортодоксального, материалистического и революционного понимания Маркса». Он хотел систематизировать и уточнить различные марксистские положения, но также и выдвинуть «новшества» {451}. Большинство его пересмотренных положений и «новшеств» были реакцией на критику Маркса со стороны современных социальных теоретиков. «Теория исторического материализма» представляла собой обстоятельное интеллектуальное контрнаступление, и в этом смысле она была важной частью вынашиваемого в течение всей жизни бухаринского плана ответа критикам Маркса. Как обычно, отвечая тем, кто бросал вызов Марксу, Бухарин кое-что почерпнул у них.
Удивительно, как «Теории исторического материализма» можно было приписать жесткий экономический детерминизм, если Бухарин всемерно пытался устранить этот тезис и понятие монистической причинности из марксизма. Один проницательный немарксистский публицист справедливо подметил, что Бухарин изо всех сил стремился к монизму, но пришел к плюрализму {452}. Индетерминизм, равно как и историческая телеология, необъяснимые случайности отброшены им, но книга полна примеров всяческих «если» в истории, примеров, когда различные исторические события в вероятностной форме зависят от разнообразных факторов, и показывает общий многопричинный характер всякого изменения. «Социальный детерминизм» — не фатализм; это «учение о том, что всякое социальное явление обусловлено, имеет причины, из которых оно неизбежно вытекает…». Марксизм Бухарина, например, не отрицает человеческой воли или надстройки; «он объясняет их» {453}.
Его плюралистический подход особенно очевиден в разделе, посвященном надстройке, которую Бухарин рассматривает как «самое широкое понятие», «как любую форму общественных явлений, которая лежит над экономическим базисом». Это сложное, дифференцированное понятие, которое включает, кроме «общественно-политического строя, со всеми его материальными сторонами», еще и социальную психологию и идеологию. Базис определяет и объясняет этот феномен; но Бухарин указывает (как это делал раньше Ф. Энгельс), что надстройка имеет вдобавок и свою собственную жизнь и динамику, особенно в течение длительных переходных периодов от одного общественного строя к другому, когда наблюдается «процесс обратного влияния надстройки» {454}. Едва ли можно было высказаться по этому поводу иначе, если учитывать советский опыт, начиная с 1917 г.
Но Бухарин не менее ясно понимал, что надстройка играет функциональную роль в существующих обществах и в производстве социальных изменений. Он хотел поднять перчатку, брошенную психологически ориентированными школами экономики и социологии, продемонстрировав, что марксизм считается и с нематериальными факторами.
Отвергая концепцию Робинзона Крузо, тогда популярную на Западе, он тем не менее признавал большое значение психологии, идеологии, нравственности и обычаев. Они обеспечивают цельность общества, они «координируют действия людей, удерживая их в известных рамках так, что общество не разваливается на свои составные части». И как раз потому, что они одновременно являются связующими силами, видоизменение господствующей психологии и идеологии («умственная революция») знаменует первую стадию крушения старого общественного строя. Короче говоря, Бухарин предлагает концепцию причинности: «…между различными рядами общественных явлений происходит непрестанный процесс взаимодействия. Причина и следствие меняются местами» {455}.
Бухаринская трактовка различных компонентов надстройки оказалась одним из его самых важных вкладов в теорию. Не говоря уже о возвышении роли надстройки по отношению к базису, положения, многими большевиками, естественно, принятого, его определения науки, философии, психологии и «аккумуляции» и «материализации» культуры считались очень удачными. По очевидным причинам были также хорошо приняты и стали популярными его трактовки классов, партии и вождей, так как это давало положительное теоретическое определение важной роли последних двух {456}. Благодаря «Теории исторического материализма» больше, чем какой-нибудь другой книге, Бухарин стал считаться крупнейшим партийным теоретиком и, возможно, самым выдающимся советским ученым, систематизировавшим марксизм в 20-х гг. {457}. Но самый оригинальный теоретический вклад Бухарина был, однако, в другом.
После 1890 г. самый грозный теоретический вызов марксизму был брошен складывавшимися тогда новейшими социологическими школами. В то время социология, в отличие от позднейшего своего эмпирического и узкого характера, стремилась к широким социальным теориям. Подобно марксизму, социология была теорией большого, часто исторического масштаба и сама рассматривала себя как науку. Главные представители этой новой науки — Дюркгейм, Парето, Кроче, Вебер, Михельс (если называть только немногих) — различным образом критически возражали марксизму; во всяком случае, каждый из них по-своему выступал против этого внушительного учения. Маркс поставил центральные вопросы науки об обществе, он развил значительные аналитические идеи. Выводы Маркса могли быть отвергнуты, как могли быть отвергнуты пережитки немецкой философии, пронизывавшие его теории, но игнорировать его было нельзя. Парето говорил: «Лучшая часть в работах Маркса — социологическая часть, и она очень часто находится в согласии с действительностью» {458}. Вклад Маркса в социологию был теперь признан, и в качестве социолога он приобрел в некоторых кругах гораздо большее влияние, чем как экономист и пророк {459}. Но нужно подчеркнуть тот толчок, который Маркс дал различным теоретикам. Так, Стюарт Хьюз писал: «…изучение марксизма… являлось как бы опытным полем для исследователя…» Труды Маркса стали «повивальной бабкой социологической мысли XX века» {460}.
Новейшая социология оказала глубокое влияние на Бухарина, который, в отличие от многих большевистских лидеров, был во всех отношениях интеллектуалом XX в. Это с очевидностью доказывают его эмигрантские работы, написанные до 1917 г., и во многом его последующие теоретические труды. Он понимал, что новейшие научные теории общества, представлявшие собой критику марксизма, угрожали привести к ревизии марксизма как социальной науки и, вероятно, к выхолащиванию его как Weltanschauung (мировоззрения). Но он также оценивал и их достижения. Вопреки позднейшей советской практике Бухарин не отбрасывал полностью социологическую мысль; вместо этого он пытался направить против нее ее же собственное оружие. Для него исторический материализм был социологией. В его книге, русское издание которой имело подзаголовок «Популярный учебник марксистской социологии» {461}, он подробно объяснил свое понимание этого определения:
Есть среди общественных наук две важные науки, которые рассматривают не отдельную область общественной жизни, а всю общественную жизнь во всей сложности… Такими науками являются история — с одной стороны, социология — с другой… История прослеживает и описывает, как протекал поток общественной жизни в такое-то время, в таком-то месте… Социология же ставит общие вопросы: что такое общество? От чего зависит его развитие или его гибель? В каком отношении друг к другу находятся различные ряды общественных явлений (хозяйство, право, наука и т. п.)? Чем объясняется их развитие? Каковы исторические формы общества?., и т. д. Социология есть наиболее общая (абстрактная) из общественных наук… История дает материал для социологических выводов и обобщений… Социология в свою очередь указывает… метод для истории.
[Таким образом, исторический материализм] — это не есть политическая экономия; это не есть история. Это есть общее учение об обществе и законах его развития, т. е. социология {462}.