Бульвар Постышева
Шрифт:
— Понятно.
— На рыбалку-то ходил?
— Нет. Я так приехал — побездельничать. С подружкой бродим по берегу, камушки кидаем.
— Ясно. А я сегодня утром сходил. На щуку.
— Ну, и как?
— Да нет ни хрена, не ловится.
— Крокодил не ловится, не растет кокос?
— Не говори.
— Туда, в конец Мухора надо ехать — там рыбалка хорошая, — Архип махнул в сторону Мухорского залива, который остался под тем первым перевалом, с которого они с Юлькой вчера увидели луч прожектора. — Был там?
— Был. Мы там рыбачили. Да, там хорошо хватает. Но раньше лучше было — баз кругом понастроили, народу, как на Карла Маркса.
— Не говори, — и к Архипу приклеилось это выражение.
— Я же тоже так — в охоточку. Блесну покидать, пивка попить на бережку, побродить по камушкам. Так-то я не рыбак. А чем ещё заняться? Кидай себе, да кидай. Красота. Воздух изумительный. Хорошо на природе…
— Да, на природе хорошо.
— Век бы сидел — ни хрена не делал, — вздохнул Юрий. — Но делать надо… Делать что-то надо… Достало это дело… Делаешь, делаешь, а толку…
Юра выпил пивка, явно чем-то раздрожаясь. Видимо, вспомнил что-то.
Архип посмотрел на него и спросил:
— Что за мрачные мысли?
— Да так — накатило. Как обычно, когда делать нехер. Всё думаю, что после нас останется. Как на Байкал приедешь — всё время эта лажа в голову лезет! У тебя такое бывает?
Юрка двумя глотками быстро допил и кинул пустую банку в костровище.
У Архипа точно не было никакого желание слушать сейчас чужие рассказы про неустроенность жизни, и он решил опередить собеседника, чтобы тот не начал ныть, мгновенно придумав, о чём рассказать.
— Знаешь, — сказал он, — один мой знакомый, человек состоятельный и не глупый, одно время был зациклен на подобной идее: «что останется после меня?» Он из кожи лез вон, чтобы хоть какую-то память оставить потомкам о своем пребывании на этой земле: пытался занять какие-то места, попасть в журналы, светился на телевидении, выдвигал свою кандидатуру и делал разнообразно-многочисленную подобную чушь, в том числе детей от разных женщин, чтобы помнили. Однажды он меня так достал, что пришлось с ним поговорить открыто, хотя и не трезво.
Послушай, — говорю я ему, — чего ты мечешься? Ты так много тратишь сил и энергии на это дело, что сума можно сойти. А ларчик-то просто открывается.
Как? — переспрашивает он меня.
А так, — говорю. — Откуда мир узнал о Тутанхомоне, Рамзесе, австралопитеках и динозаврах? Из могильников, могил и гробниц. Всё, что откопали археологи и искатели кладов и составляет информацию о прошлом. Но не замуровали бы Рамзеса вместе с его жёнами, наложницами, слугами, конями и прочей чепухой в пирамиду, кто бы о нём знал? Никто! А откуда узнали, что он Рамзес? По письменам, замурованным тут же. А не будь с ним всего этого добра, особенно этих глиняных дощечек с закорючками — он был бы просто какой-то фараон. И только! Типа, египтопитек, грубо говоря. Так вот тебе совет: купи хороший сейф, положи в него свои документы, фотографии, видео кассету со своим изображением (можешь голым по частям себя снимать — поможешь исследователям). Завали его всяким прочим дорогим тебе дерьмом, на подобии, любимых дисков, книг и всё такое. Хочешь, напиши послание потомкам о себе, своих достижениях, своих идеалах и мечтах. Замкни его как следует, но предварительно залей парафином или свинцом. Оберни полиэтиленом, уложи в титановую бочку, завари её и закопай как можно глубже, желательно под шоссе национального значения.
Зачем под шоссе? — спрашивает.
Затем, что дольше пролежит. А сверху будут укладывать и укладывать асфальт. И влага не попадет. А когда придет срок, и шоссе будет не нужно, так как все будут перемещаться с помощью телепортации, твое сокровище откапают, и о тебе узнает весь мир, а может и вселенная к тому времени. Я уверен, найдутся и твои далекие потомки!
Мне казалось, что он шутки понимает.
И что ты думаешь? — Он потерялся на несколько месяцев, но потом пришел с коньяком. Сейчас спокоен, как сто индейцев. Более того, теперь это его бизнес — он закапывает «бочки» всем желающим на клочке собственной земли в глухомани в тайге. И процветает.
— Серьезно? — переспросил Юрий.
— Да, нет — это я только что придумал.
— Серьезно?
— Да, нет!
Они почему-то оба засмеялись. Смешно же получилось — зацепились словами….
— Юр! — одна из женщин на веранде кричала в сторону костра.
— Тебя? — спросил Архип.
— Похоже, — ответил Юрий и крикнул женщине в ответ: — Что?
— Иди сюда! — женщина махала рукой, звала.
— Ну, что надо? — Юре не хотелось идти.
— Ну, иди, Юр — дело есть!
— Опять что-то придумала, — как бы извиняясь сказал Юрий. — Пойду, схожу, узнаю, что там стряслось. Посидеть не дадут. Видимо, точно придется бочку закапывать! — Юрка улыбнулся. — Ты здесь будешь?
— Нет, я, пожалуй, тоже пойду — подружка, наверное, уже проснулась.
— Ага. Ну, ладно, я пошел, — неохотно поднимаясь, Юра добавил: — На ужине встретимся.
— Обязательно.
— Ну, давай.
— Удачи.
Здоровяк побрел к жене, а Архип остался допивать свою банку.
«О чём поговорили? Ни о чем. А о чем здесь ещё разговаривать? Все, как положено!» — подумал Архип, допил пиво, бросил и свою банку в костровище, поднялся и тоже пошел в домик.
Первое, что увидела Юля, открыв глаза, это то, что Архип, сидя на табуретке за письменным столом, что-то вычитывал в зеленой книжке, потом заглядывал в какую-то желтую, толстопузую книжку и озабоченно записывал что-то в свой блокнот.
Она сладенько так потянулась, улыбнулась и сказала:
— Привет. Что делаешь?
— Немецкий учу, — не поднимая головы, ответил Архип. — Привет.
— Что-о? — удивилась Юлька.
Архип поставил жирную точку в блокноте, поднял глаза, посмотрел на Юльку, улыбнулся её заспанному, милому виду и повторил:
— Немецкий учу, Зайчонок. Как спалось?
— Хорошо.
От такого ответа она окончательно проснулась. Села на кровати «по-турецки», прикрыв простынкой лишь нижнюю часть своего юного, но уже женского тела. А, так как делать ей спросонья было нечего, а настроение было хорошее, она начала допытываться, что за немецкий он там учит.
— Что за немецкий ты там учишь?
Глядя на её верхнюю, не прикрытую, но тоже уже однозначно и совсем, женскую часть, можно было много чего и очень долго ей объяснять. Глупо было бы просить её прикрыться, однако это видение могло отвлечь от «умных» занятий. А так как Архип не был стеснительным ханжой, поэтому, просить её прикрываться он не стал. Ему нравилась такая картинка на белоснежной кровати. Посмотрел он на своего Зайца, оценил удобность и прелесть её «турецкой» позы и сказал без лишних эмоций: